— Ура! Бей, круши! — заорал барон Краевский, увлекая свою потешную гвардию в лихую атаку. Как оказалось, за Рухом гнались только два слизняка. Сука, а казалось, чуть ли не сотня. Тварь с отстреленной башкой металась по полю, слепо тыкаясь по сторонам, падая, вновь подскакивая на лапах и забрызгивая все вокруг дурно пахнущей кровью. Вторая столкнулась с обезглавленной товаркой, замешкалась и тут же попала в крайне неприятное положение. Сашка ловко ткнул шпагой, чернильное око лопнуло с влажным хлопком и повисло размазанной, жидкой соплей. Степка, неразборчиво вопя, замолотил дубиной по чем попало, маркиз Васильчиков бестолково прыгал вокруг и воинственно визжал, размахивая мечом. Подоспевший Мамыкин и егеря принялись орудовать палашами и саблями, превращая чудище в жидкую, вяло сучащую лапами кашу.
Ольга… Ольга… Рух вскочил и опрометью кинулся назад, рывком прихватив с собой Краевского и Мамыкина и заорав остальным:
— За мной, сукины дети, хватит над животной несчастною измываться! — рванулся обратно, туда, где слизень-переросток все еще терзал тело колдуньи, совершенно безразличный к тому, что остался один. Прочих тварей порубили и постреляли, левее, саженях в пятидесяти, темнел строй Лесной стражи.
— Вам же велели с обозом остаться, — крикнул на бегу Рух.
— Да че там делать? — отмахнулся барон.
— Захар вам башки оторвет.
— Победителей не судят!
Бучила заложил вираж, добрался до места недавней схватки и ухватился за рукоять тесака, торчащего из пасти дохлого слизня. Задергал, зарычал от натуги, наконец вырвал и кинулся дальше, порядком отстав от барона. Краевский, прыткий сучонок, уже подбежал к конвульсивно сокращавшемуся кожаному мешку и перехватив шпагу двумя руками, вонзил лезвие в морщинистый, скользкий затылок. Страшилище обиженно заворчало, извернулось, и барон отлетел в сторону, сбитый хвостом. Шпага осталась торчать у твари в загривке, вроде как совершенно не мешая проклятому слизняку. Подумаешь, локоть острой железки в башке, плевое дело. Рух рубанул что было сил и рассек тварюгу почти пополам. Сашка ворочался в траве и что-то орал. Из-под бахромы черных жгутов виднелась неестественно вывернутая рука Илецкой. Бучила ударил еще и еще, лезвие с легкостью входило в студенистую плоть, оставляя широкие, мерзко хлюпающие мокрые раны. Слизень забился, заворочался, издал протяжный тоскливый вой и упал. Щупальца под брюхом извивались и сплетались в клубки, снизу торчала фиолетовая, пульсирующая кишка, соединившая тварь и погибшую ведьму.
Бучила ударил, мерзкая кишка лопнула, выплеснув липкую слизь и какие-то полупрозрачные, округлой формы комки.
— Ольга! — заорал он, пытаясь отпихнуть тяжеленную склизкую тушу. — Барон, сука, хватит лежать!
Сашка охнул и, кривясь от боли, бросился помогать. Вдвоем отвалили жирную тварь и увидели Ольгу — окровавленную, смятую, бледную. Рух упал на колени, не зная, что делать. Запаниковал, схватился за обрубок мерзкой кишки, попытался выдернуть, но та намертво присосалась к боку колдуньи. Под пальцами чавкнуло, брызнула зеленоватая, гнойная жижа.
— Живая? — выдохнул Сашка.
— А я почем знаю? — огрызнулся Бучила и припал к Ольгиной груди, пытаясь услышать дыхание. Дыхания не было.
Вокруг затопали люди, послышались голоса.
— А ну, отойди! — Руха бесцеремонно дернули за плечо. Хотел отмахнуться, да вовремя увидел рябую рожу лекаря Осипа.
— Отойди, говорю, — повторил Осип. — Не мешай.
Рух послушно уступил место знающему человеку, лекарь тут же захлопотал над колдуньей, что-то недовольно бурча. Вокруг мелькали знакомые лица Лесной стражи. Вдалеке грохнул выстрел, рядом зычно орал Захар, собирая своих. Бучилу захлестывала горячая, лютая ненависть, вскипевшая кровь гулко билась в висках. Он машинально подхватил оброненный тесак и устремился к холму с развалинами деревни, туда, где еще, казалось, сновали туши многолапых тварюг. Хотелось одного — убивать. В спину кричали, но он не слышал, меряя длинными шагами заросшее поле.
К величайшему сожалению, убивать оказалось практически некого. Лихая и дурацкая атака Лесной стражи, с приданными студенто-вурдалачьими эскадронами, оттянула всех тварей на себя. У подножия холма валялось множество страхолюдин и копошился и шипел по-змеиному раненый слизень, брызгал зеленой жижей из рассеченного бока, неуклюже заваливался в бурьян и снова силился встать.
Рух мимоходом секанул чудище по отвратительной слюнявой морде и полез наверх, хватаясь за торчащие из земли остатки сгнившего частокола. Баррикада, наспех сооруженная защитниками, не выдержала напора и рассыпалась, повсюду валялись тела людей и чудовищ, пахло свежепролитой кровью, и ее сладкий, железистый вкус приятно лип на губах. Земля была усыпана трупами людей и чудовищ. У развалин ближайшей избы стоял, покачиваясь, черноволосый измотанный боем смугловатый мужик в измятой кирасе и машинально, еле поднимая руку, рубил саблей издохшего слизня. Удары выходили слабые, и клинок по большей части скользил по отвратительной туше. Горбоносое лицо показалось странно знакомым…
— Все, довольно, этот уже не опасен! — крикнул издали Рух, привлекая внимание. — Охолони, дядя, тут Лесная стража!
Мужик замер, словно вырвавшись из забытья, безумные глаза уставились на Бучилу. Сейчас на шею кинется, будет благодарить, деньги в карманы совать… Мужик что-то прошептал, но слов было не разобрать. В следующее мгновение выживший резко вытянул руку с невесть откуда взявшимся пистолем, и хлестко ударил выстрел. Бучила и ахнуть не успел, по ощущению удар пули в грудь был, как если с разбегу столкнуться с кирпичной стеной. Он едва устоял на ногах и удивленно скосил глаза, увидев, как из прорехи в кафтане медленными толчками выплескивает белесая упыриная кровь. Боли не было. Странное, кстати, дело. Телесных мук вурдалак не испытывает, а душевных сколько угодно. Лучше б, сука, наоборот…
— Ты идиот, что ли, местный? — громко удивился Бучила. От незапланированного Господом куска свинца в середине груди ноги подкосились и его замутило. Ничего смертельного, но и приятного мало… — Отбой тревоги, говорю! Слышишь меня?
Незнакомец, еще, видать, не отошедший от боевой горячки, удивленно перевел взгляд с Руха на пистоль, покачал головой, и оружие шмякнулось в грязь.
— Я тя не трону, дурила! Кому ты на хер нужен? — миролюбиво крикнул Бучила, сделал пару осторожных шагов и резко остановился. Мужик выхватил откуда-то еще один пистоль. Да сколько у него такого добра? Рух сдавленно выругался, подыскивая ближайшее укрытие. Незнакомец выкрикнул что-то неразборчивое, на прежде неслыханном гортанном наречии, приладил дуло под подбородок и нажал на спуск, превратив свою дурную башку в облако крови, перемолотых мозгов и осколков кости.
— А, ну тоже неплохой вариант, — хмыкнул Бучила и с опаской двинулся к сучащему ножками трупу. Наткнуться на прочих обитателей уютной деревеньки очень уж не хотелось. Определенно тут совершенно не рады гостям… Белесая сукровица продолжала сочиться из раны, в ногах появилась противная слабость, мысли начали путаться. Даже для вурдалака каждое ранение имеет неприятные последствия. От такой вот невинной огнестрельной дырки можно запросто выпасть из жизни на несколько дней, пока пуля не выйдет, и рана не зарастет, оставив очередной шрам в напоминание о собственной дурости. Если, конечно, лекарство особое не принять…
Рух добрался до безумного самоубивцы и удивленно присвистнул. Ну точно дурак, даже нормально застрелиться не смог. У бедолаги то ли опыта не хватило, то ли рука дрогнула в последний момент, но пуля вошла под левую скулу и вышла где-то в загривке, выломав наружу шейные позвонки. К безмерному удивлению, он был еще жив, хрипя и надувая багровые пузыри. Правый глаз дико вращался, левый вытек на щеку склизким комком.
— Вот стоило оно того? — Рух воровато огляделся, присел на корточки, приоткрыл пасть и вцепился клыками в мягкую шею. Жила лопнула, и он захлебнулся потоком горячей крови, чувствуя, как возвращается сила, появляется ощущение полета и голову захлестывает опьяняющий хмель. Мужик дернулся и обмяк, а Бучила никак не мог оторваться, жадно лакая горячую, сладкую кровь. Тут главное не переборщить. Мера нужна во всем, иначе Алая ярость застит глаза и такого можно наворотить…
— Перекусываешь, упырь? — спросил насмешливый голос. — Приятного аппетита.
Рух с трудом оторвался от жертвы и увидел стоящего неподалеку погано ухмыляющегося Безноса. За лейтенантом толпились егеря. У большинства на рожах отвращение и страх. Что ж, это и к лучшему, пущай боятся, помнят, кто он такой есть.
— Этот паскуденыш в меня стрелял, — наябедничал Рух и в доказательство продемонстрировал дырку в почти новом, сменившем от силы трех хозяев, кафтане. — А потом, видать, устыдился содеянного и башку пустую сам себе прострелил. А я избавляю от мук. — Он со смаком утер лицо рукавом и закрыл страшную пасть.
— Да кушай, кушай себе на здоровье. — Захар утробно сглотнул. — А тварищи где? Мы тут спасать подоспели тебя, а то убежал, как в жопу ужаленный.
— Кончились бляди. — Рух поднялся. — Мне не досталось. Но и защитники сего славного форта тоже закончились. Этот вроде последний. — Он пихнул самострельщика носком сапога и только сейчас заметил неприятную вещь. Мужик был бос, торчащие ступни распухли, надулись черными узлами, проросшими вяло шевелящимися побегами, похожими на тоненьких червяков. Этого только еще не хватало. Вообще здорово. Настоящий подарок профессору Вересаеву. Можно смело браться за написание научного труда «Влияние крови пораженного Черным ветром на торопливого и обделенного умишком вурдалака». Вот угораздило… Очередное подтверждение старой пословицы «Поспешишь — людей насмешишь». Надо было сначала посмотреть, кого жрешь. Черт, никому нельзя доверять, что за времена на дворе? Захотелось сблевать, да только вурдалачий организм не приучен обратно вкусности отдавать…
— Фу, как ты мог? — скривился Захар. — Близко ко мне больше не подходи.