тя их всего трое, наверное, мало какому дураку приходит в голову по блядским Нарывам работу вести. Лет пять назад у него даже книжка вышла, дай бог памяти… название заковыристое такое… Хорошая книжка, мы ей как-то зимой растопили камин…
— «Теория пробоев как обоснование вероятности появления Исторгающих дыр», — простонал профессор. — Труд всей моей жизни. В камин… Хотя чего уж теперь… Вы понимаете, господа, понимаете? Я был прав, абсолютно прав! Ох и утрется теперь профессор Шварцольд, выскочка, хам и шут. Еще потешался надо мной, как же. Выкусишь теперь, сукин сын! Моя гипотеза подтверждается! Черный ветер, магическое возмущение и инвазии как признаки случившегося Нарыва. Боже мой, боже мой… Это немыслимо.
— Ну и какой план? — обреченно спросил Рух у Захара.
— А никакого, — честно признался Безнос. — До места, где полыхнуло, рукой подать. Айда поглядим…
Глава 12Нарыв
Рух в приятной компании Захара, Чекана, профессора Вересаева и еще двух егерей лежал на брюхе в раскисшем, нестерпимо разящем тухлятиной, исковерканном Гниловеем березняке и потихоньку охреневал. Таинственная ночная вспышка вывалила лес в радиусе полуверсты, образовав почти ровную окружность, усеянную каменными обломками и заваленную буреломом вперемешку с жидкой грязью и пеплом. И в этом черно-сером, нездоровом, гниющем пятне кипела мерзкая, противоестественная, противная Богу и человеку жизнь. Ну или жуткая пародия на нее, словно рожденная в воспаленном сознании отъявленного безумца. Множество знакомых уже слизняков, самых разных размеров, стрекотали, копошились, дрались, смердели и спаривались, свиваясь в уродливые комки. До ближайших было от силы сорок саженей. Дохлые, полуживые, живые и издыхающие вперемешку. Живые жрали мертвых и умирающих, выхватывая круглыми пастями здоровенные слизистые куски. Время от времени твари сбивались в стаи по паре десятков рыл, ручейками утекали в лес и возвращались обратно, притаскивая падаль, обезображенную Черным ветром. Трупы, ясное дело, трахали и съедали в случайном порядке. А еще среди слизней затесалось десятка полтора обычных на вид животин — олени, лоси и несколько кабанов. Животные бесцельно слонялись по поляне и убегать не спешили, будто находясь под действием дурмана или приворотного колдовства.
В самом центре выжженной Гниловеем поляны ворочалась с боку на бок огромная, безлапая, раза в четыре крупнее прочих, страшная тварь, больше похожая на надувшийся кожаный мешок. Чудище содрогалось в конвульсиях и тяжело крутило уродской башкой, прочие слизняки увивались вокруг, привлеченные гнойной жижей, обильно сочащейся из многочисленных пор в туше огромной зверюги. Они пихались, кусались, рвали друг друга зубами, визжали и припадали пастями к густой зеленоватой бурде. Самые ловкие забирались верхом, совокуплялись с тварью и падали наземь, суча тонкими лапами. Из-под брюха отвратительного кожаного мешка выползала длинная, изгибающаяся кишка и втыкалась счастливцу в бок или в спину. Одновременно на привязи у твари находились с десяток дергающихся марионеток. Спустя несколько минут кишка отпадала, и слизень отползал, нетвердо держась на ногах, а на его место уже стремились еще и еще. От поганого зрелища к горлу подступал кислый рвотный комок.
— Срань Господня, — снова прошептал расположившийся рядом Захар. — Не, ну это уже перебор, я много какого насмотрелся по службе дерьма, но чтобы так…
— Миленько. — Рух шумно сглотнул. — Помнишь, я обещался уйти? Вот теперь точно пора. Сколько их тут, сотен пять?
— Да поменьше, — возразил Безнос. — Рыл двести, скорее всего, только нам от этого не легче совсем. А вы чего притихли, профессор?
— Что? Вы меня? — Вересаев вышел из ступора, в который впал, едва они расположились в березняке. Сначала хотели не брать в разведку его, но Франц Ильич умолял слезно, да и кто бы смог оценить обстановку лучше него?
— Вас, конечно, — подтвердил Захар. — Других профессоров че-то тут нет.
— Это удивительно, удивительно, — горячо зашептал Вересаев. — Немыслимо. Настолько редкое зрелище, и мне повезло… Нам повезло. Это несомненный Нарыв. Наука понятия не имеет, как они образуются. Это как… как… — он на мгновение задумался. — Не знаю, как объяснить…
— Как дуракам, — любезно подсказал Рух.
— Дуракам, да. — Профессор виновато улыбнулся. — Считается, что наш мир соприкасается со множеством других, и порой, под действием неясных причин, в ином мире образуется своеобразный пузырь, захватывающий местный ландшафт, флору и фауну. Потом этот пузырь перетекает в соседний мир и лопается, выплескивая содержимое, что сопровождается Гниловеем и магической вспышкой. Чаще всего все содержимое погибает, но, как мы можем убедиться воочию, не всегда. Я до сих пор не могу поверить. Сколько бесценного научного материала!
— На кой хрен вам этот материал, если мы все умрем? — фыркнул Бучила. — Эти милые зверушки довольно злобные, как мне показалось. Может, и ошибаюсь, но предчувствия у меня крайне паршивые. Я, конечно, не шибко образованием наделен, но сдается мне, блядям этим потребуется уйма жратвы, и тут поблизости настоящая, мать ее, скатерть-самобранка раскинута — Вышний Волочек называется. Сколько там народу, тыщ десять? Как раз хватит перекусить, а дальше Бологое, Окуловка, Крестцы и на Новгород прямая дорога.
— Думаешь, на столицу пойдут? — закусил губу Захар.
— А куда еще? Можно к московитам, но до Твери восемьдесят верст пустых лесов и болот, а в сторону Новгорода село на селе. Тварищи, по всему заметно, не особо мозговитые, ну навроде нас с тобой, а оттого так же скумекают. Посидят-посидят в пятне своем и отправятся куда посытней, уже сейчас по окрестностям шарятся, скоро поймут, что тут ловить нечего. Ты глянь, как плодятся. Еб твою мать…
На ближнем краю поляны один из слизней вдруг замер, сделал пару нетвердых шагов и упал, выставив белесое раздутое пузо. Бока пошли ходуном, и тварь лопнула, излив кучу мерзкой жижи, в которой бились и извивались десятки зародышей. Вяло копошащийся неподалеку слизень подковылял к месту удачных родов, опустил рожу в жижу и принялся всасывать несчастных детей. Личинки расползались по сторонам, спеша укрыться среди камней, торчащих коряг и поваленных деревин. Чудо рождения вызвало цепную реакцию, следом за первой счастливой матерью опросталась аппетитно подъедающая чужое потомство тварь, а следом сразу еще с пяток, а может, и больше. Огромный облезлый лось, замерший неподалеку, издал протяжный стон и упал на передние колени. Шкура на брюхе треснула, и под копыта с хлюпаньем выпал ком слизи, переваренных внутренностей и пищащих личинок.
— А здорово придумано, — нервно хихикнул лежащий слева Чекан. — Родила баба, и можно новую искать.
— Удивительные существа, — ахнул профессор. — Уникальные. Я не совсем уверен, но, видимо, то огромное существо, назовем его Маткой, оплодотворяет самок, и потомство развивается внутри них, пока не приходит время рождения. Мать умирает, давая жизнь своим детям. Это ужасно и великолепно одновременно.
— Вот, бери пример с ученого человека, — сказал Рух Захару. — Завидую способности находить всякое хорошее в самом отборном говне. Сколько каждая родила? Десятка полтора-два? Половину сожрут, треть сама помрет, а все одно завтра вместо двух сотен их будет пять, а послезавтра тысяча. Тут надо артиллерии стволов сорок и крупной картечью все заливать, пока земля железо обратно отдавать не начнет. Профессор, каков шанс, что твари расплодятся в неимоверных количествах?
— Поведение инвазиев непредсказуемо, — зашептал Вересаев. — К примеру, возьмем недавние зафиксированные наукой Нарывы: в 1671-м Дыра исторгающая открылась в лесах к северу от Владимира в Русском царстве, выплеснув около полутора тысяч существ, которые благополучно издохли в течение суток. И обратный пример — недавний Нарыв в Швеции изверг множество инвазиев, которые прекрасно себя чувствовали в наших условиях и опустошили земли до самого Стокгольма.
— Ага, то есть как повезет, — подвел итог Рух. — Зная нашу невиданную удачливость, нам, конечно, не повезет.
— И обратите внимание, — сказал Вересаев. — Несчастный лось тоже оказался заражен. И, думаю, все прочие животные на поляне тоже. Никогда такого не видел, по всей видимости, инвазии вводят потомство в любые достаточно крупные живые организмы, где оно преспокойным образом развивается, пожирая носителя изнутри. А это говорит об одном — инвазии ищут любые пути увеличения рождаемости. Поголовья, если изволите.
— Я давно предупреждал — надо сваливать и поскорей, — пробурчал Рух.
— Видать, так, — согласился Захар. — Сука, а поначалу дело плевым казалось. Давайте-ка потихонечку отступать. Вернемся в лагерь, порешаем, что делать.
— Было бы что решать, — фыркнул Бучила.
— Пожалуйста, еще минуточку, — взмолился Вересаев. — Мне надо, я не могу…
— Перед смертью не надышитесь, — Рух потянул его за плечо.
— Верно, — тяжко вздохнул профессор. — Но это уникальные материалы для всей науки… И я должен, понимаете, должен… Пускай и ценой собственной жизни…
— Когда все закончится, вернетесь и упакуете остатки в свои банки со спиртом, — утешил Бучила. — А сейчас, право слово, не особенно подходящий момент для изысканий.
— Согласен, господин вурдалак, совершенно согласен, — простонал Вересаев. — Но я этого ждал всю свою жизнь…
— Чтобы мерзкий слизень сожрал? — усмехнулся Бучила. — Уверяю, таких возможностей, судя по всему, будет еще воз и маленькая тележка. Идемте, профессор.
— А мы тут не одни, — вдруг обронил Чекан. — Давно приглядываюсь, а теперь руку на отсеченье даю. Налево, саженей с полста, глубже в лес, у старого дуба кто-то прячется и хитро весьма.
Рух поглядел в указанном направлении и без труда зацепился за приметный ориентир — разметавшийся на песчаном пригорке исковерканный Гниловеем дуб. Ну теперь уже не то чтобы дуб… Исполинское дерево потеряло почти всю крону, а уцелевшие ветки завились в немыслимые узлы. Ствол, со стороны вспышки, растрескался от верхушки до самой земли, из обнаженного нутра пузырились шарообразные наросты и сочилась зеленовато-фиолетовая бурда. И еще, кажется, что-то шевелилось внутри… Никаких признаков чьего-либо присутствия Рух не увидел, втайне позавидовав глазастости Чекана.