— Ну и хер с вами, — подвел итог Бучила, едва закончили голосовать. — Когда все лохматкой накроется, помянете мое слово.
— Это шанс, — веско ответил Захар. — Другого может не быть.
— Не, я понимаю, тебе орден хочется, аж коленки дрожат, — окрысился Рух. — Профессора хлебом не корми, дай научного материала набрать, барон попросту сумасшедший юнец, охочий до приключений и драк, но ты-то, Чекан? Думал, ты поумней.
— Обмишурился, упырь, — подмигнул Чекан. — Ха, поумней. Видали его? Я в Лесной страже, сюда умные отродясь не идут. Тут полудурки одни, которые ни своей, ни чужой жизнью не дорожат. Я с командиром в огонь и в воду.
— Блядь, тогда вопросов нет, — развел руками Бучила.
— Нам может сопутствовать удача, — подал голос профессор. — Враг опасный и удивительный, но вы, господа мои, уже убивали тварей и должны были заметить определенную странность.
— Воняют ужасно? — предположил Рух. — Так этим нынче разве кого удивишь? Сами неделю в седле.
— Воняют, да, — улыбнулся профессор. — Но, когда мы с вами наблюдали за Нарывом, мне бросилось в глаза, что существа достаточно малоактивны. Обратили внимание? Спотыкаются, волочат конечности, падают.
— И верно, — подтвердил Чекан. — Когда их на поле рубали, я еще удивился. Медленные они. Вялые, что ли. И в лапах путаются.
— Правильно, — обрадованно закивал Вересаев. — Существа еще не приспособились к нашему миру. Переход через Нарыв — это не шутки. Тут отлично подойдет сравнение с рождением. Они словно только родились и от этого не могут толком ходить. Они слабы и довольно беспомощны.
— И как быстро они приспособятся? — спросил Захар.
— Не знаю, — признался профессор. — Понятия не имею, это невозможно предугадать. День-два-неделя-год.
— Ясно. — Глаза Захара остекленели. — Значит, времени у нас нет, и Матку надо выбивать сегодня, в крайнем случае завтра.
— Сегодня не надо. — Чекан покосился на багровое закатное солнце. — Скоро стемнеет, не хотелось бы оказаться ночью в изгаженном Гниловеем, набитом слизняками лесу.
— Значит, завтра, — кивнул Захар. — Сколько у нас людей?
— Наших двадцать три человека, не считая меня и тебя, — отозвался Чекан. — Из них пятеро раненых, неспособных к бою. Значит, ровно два десятка штыков. И ведьма поранена, а нам бы ох как пригодилась она.
— Негусто. — Захар пристально уставился на Бучилу. — Ты в деле, упырь?
— Отказаться можно? — без особой надежды поинтересовался Рух. Как-то меньше всего хотелось принять участие в самоубийственной охоте на кошмарное существо.
— Нельзя, — мотнул головой Безнос. — Мобилизован именем Новгородской республики.
— Не имеешь права, — отрезал Бучила.
— Имею. Законы знаешь не хуже меня. В военное время я могу кого хошь поставить под ружье.
— Вон как ты запел, — изумился Бучила. — А где война? Че-то я не слышал, чтобы слизняки объявили. Живут себе, никого не трогают, рожают детей, вьют гнездо. Может, они мирные? Взял бы белый флаг, сходил да поговорил, перед тем как горячку пороть.
— Не юродствуй, — укорил Захар. — Потом жалобу настрочишь, меня, может, поругают даже или в Лесную стражу сошлют. Ты нам нужен, факт. Предупреждаю сразу, на рожон лезть не будем, я людьми не рискую зазря. Попробуем. А там будет видно. Но если есть шанс, я в него зубами, как собака, вцеплюсь.
— Я в деле! — азартно заявил Сашка Краевский. — Верите нет — лучшее лето в моей жизни. Так что запишите еще три штыка, мои обормоты умеют только пить и тыкать железками.
— Благодарю, барон, — слегка поклонился Захар. — В вас я был уверен.
— Не, ну я, конечно, знал, что вы тут все сумасшедшие, как на подбор, — ахнул Бучила. — Но и в безумии надо меру-то знать. Два десятка против трех сотен тварищ. Война у него. По уставу положено вдесятеро превосходящего противника атаковать?
— На усмотрение командира, — хищно оскалился Безнос. — А кто у нас командир? То-то и оно. Никто не виноват, что ты, вместо того чтобы в армию честь честью поступить и по службе двигаться, в подземелье сидишь, с мышами летучими беседы ведешь.
— Так, значит, да? — оскорбился Бучила. — А кто-то в друзья набивался, обещался, что, когда захочу, на все четыре стороны отправляться могу.
— Дружба дружбой, а служба врозь, — невесело усмехнулся Захар. — Ты видишь положение, у меня каждый боец на счету. Это последнее дело, упырь, чем хочешь клянусь. Как бы ни вышло с Маткой, после тебя не держу.
— Слышал такое уже, — буркнул Рух. — И не раз. Ладно, хер с тобой, убьем тварищу, ну или она нас, а там поглядим.
— Вот и договорились. — Безнос стал похож на обожравшегося сметаной кота. — Если с Маткой не выгорит, я всех гражданских отсюда метлой погоню.
— А сам чего делать будешь? — вскинул бровь Рух.
— По ситуации, — уклонился от ответа Захар.
— Нужно позвать маэвов, — вдруг обронил молчавший до этого Ситул. — Вождь Викаро теперь наш союзник и придет на выручку по первому зову.
— Эта хитрая, двуличная гадина? — ахнул Бучила. — Ага, придет он, держи карман шире.
— У вождя пять сотен воинов, — спокойно парировал Ситул. — Викаро честолюбив, победа над тварями принесет ему славу и почести, и все прочие племена склонятся пред ним.
— И как бы ни обернулось, мы ничего не теряем, — оживился Захар. — Времени много надо, Ситул?
— Если отправлюсь немедленно, постараюсь вернуться дня через два. — Маэв на мгновение задумался. — Все будет зависеть от того, далеко ли Викаро. Леса бескрайни, кто знает, куда он откочевал. Даже если вождь откажет нам в помощи, я кину клич среди воинов и уверен, многие отзовутся. Жизнь маэва — война.
— Решено, собирай шмотки и проваливай за чертовым вождем, — кивнул Захар. — Делай что хочешь, но чтобы этот шут гороховый был здесь как можно скорей. И еще одно — возьмешь с собой заместителя профессора. Как там его? Противный такой…
— Бориса Андреевича? — подсказал Вересаев. — Но зачем?
— Для него отдельное, не менее важное задание будет, — пояснил Безнос. — Ты, Ситул, доведешь его до Волочка, при нем будет депеша для бургомистра, с описанием всего творящегося дерьма. Пусть поднимает армию и всесвятош.
— Не потянет Бориска, — усмехнулся барон Краевский. — Малахольный он и в седле отродясь не сидел. Помрет по пути.
— Не помрет, — отрезал Захар. — Больше посылать некого, он единственный, кто оружие в руках не умеет держать. Как раз в посыльные подойдет. Хотя профессор еще…
— Никуда не уйду, — ужаснулся Вересаев. — И не говорите мне ничего…
— Я так и подумал, — кивнул Безнос. — От своего Нарыва драного вы никуда. Значит, остается Борис Андреевич.
— Сделаю, командир. — Ситул коротко поклонился и бесшумно исчез.
— Я в восхищении, — завистливо посмотрел вслед маэву Бучила. — Придумал, как по-умному свалить из нашей компании безумных самоубийц. Красавец, чего говорить.
— Если затея выгорит, дело возьмет совсем иной оборот, — пояснил Захар. — Придут мавки, у нас будет целая армия.
— А не придут?
— Значит, армии не будет, и мы, как обычно, в дерьме, — улыбнулся Захар. — Господин профессор, не одолжите перо и бумагу?
— С удовольствием, господин лейтенант. — Вересаев тут же протянул стопку сшитых листов, дорожную чернильницу и короткое перо. С пишущими принадлежностями профессор не расставался ни на минуту.
Рух уже пристроился за плечом Безноса, собираясь читать чего он там понапишет, но тут совсем рядом раздался душераздирающий вопль и из-за угла вылетел сам барон Краевский, обзаведшийся наконец-то вполне приличными сапогами от щедрот скоропостижно издохшего гарнизона. Правда, вместо радостного румянца обладания почти новой обувкой, снятой с мертвецов, Сашкино лицо заливала замогильная бледность. Будто самого Дьявола повидал, а может, и похуже чего…
— Там это, как его… — барон поперхнулся и неопределенно махнул за спину. — Там… там… да сука. Чего сидите? Давай за мной!
Рух тут же потерял интерес к заседанию, принятию дурацких решений и кляузе в Волочек и поспешил за бароном. Чертыхающийся Захар пристроился следом. Никакого Дьявола, конечно, не оказалось, но лучше бы он. Вокруг телеги студентиков толпились хмурые егеря, кто-то поминал Господа, кто-то матерился вполголоса, кто-то крестился.
— Во, гляньте-ка сами, — мрачно кивнул Сашка.
Позабытый в суматохе Фома и его полено времени зря не теряли. Егерь сидел в уголке, нежно покачивая кусок бревна и тихонько шепча:
— Доченька, дочка…
Трухлявая, измененная Гниловеем деревяха покрылась слизистыми, губчатыми грибами и выпустила десятки тоненьких черных побегов, вросших егерю в шею, грудь и лицо. Извивающиеся жгутики глубоко погрузились в плоть и едва заметно пульсировали, по всей видимости, выкачивая из Фомы соки и кровь.
— Фома, слышишь меня? — тихонько позвал Захар.
Егерь не отреагировал, мерно покачиваясь и продолжая шептать «дочери» о доме, о матери и о любви…
— Такие дела, — невпопад сказал Сашка Краевский. — Чего делать будем? Лекаря звать?
— Да толку? — возразил Рух. — Ему все одно конец.
Было заметно, что Фома умирает, резко похудевшее, осунувшееся лицо покрылось сизыми пятнами и приняло землистый оттенок, глаза ввалились, сухая кожа туго обтянула острые скулы.
— А вдруг нет? — возразил барон. — Я тогда Клопа позову, он будет в восторге. Такого экземпляра в его коллекции еще не было!
— На месте стой, — глухо сказал Захар, не сводя тяжелого взгляда с Фомы. — Не надо лекаря, а профессору я тем более Фому не отдам. Еще не хватало, чтобы его как диковину какую студентам показывали и опыты всякие ставили. Не будет того.
Безнос медленно потащил пистоль из кобуры. Фома ворковал с бревном, и на лице у него играла юродивая, кривая улыбка. Он был наедине с дочерью, и больше не было ничего. Деревяха выпускала новые черные корни, они, словно змеи, осторожно шарили по Фоме, замирали, извивались, оплетали и жадно впивались в мягкую плоть. Фома улыбался… Захар выстрелил.
— Сожгите на клят, — велел Безнос, прервав опустившуюся мертвую тишину. Сотника качнуло, он пошел прочь странной, дерганой походкой, и тут неподалеку послышались новые крики и хай