— Зачем она? Зачем? — голос Захара словно возник из пустоты.
— Не знаю, — соврал Бучила. — Хотела всех нас спасти. И Шушмар хотел. И у них получилось. Ура, блядь, победа. Прошу к праздничному столу, господа. Матки больше нет, доволен, Захар?
— Я их не заставлял, — огрызнулся Безнос. — Каждый сделал свой выбор.
И он был целиком, безоговорочно прав, каждый в то сраное утро сделал собственный выбор. Правильный — неправильный, кто возьмется судить? Не было ни радости, ни облегчения, ничего, только животная иссушающая тоска.
Осиротевшие слизни бестолково метались по поляне, сталкивались, падали и скулили на разные голоса. Мерзкие твари, да быть того не может, даже перестали грызться и сношаться между собой. Растерянные, суетливые, жалкие.
— Сработало, — шепнул кто-то из егерей. — Гляньте, сработало!
— Господь помог, — истово перекрестился второй.
— Сейчас бы ударить, — не разделил радости Безнос. — Пару бы конных полков, втоптать копытами мразь.
Рух не ответил, пристально вглядываясь в поляну. В хаотичных, рваных движениях слизней чудился смысл. Неуловимый, непонятный, зловещий. Один за другим они закручивались в огромную спираль, пока в центре возникшего хоровода не остались две здоровенные, покрытые шрамами и костяными наростами твари. Они столкнулись с сырым хлопком и принялись остервенело драть друг дружку зубами, вырывая куски плоти из шей и боков, пока одна из тварей не упала, содрогаясь в предсмертных конвульсиях и разбрызгивая зеленую слизь. Из распоротой туши пузырились полупрозрачные потроха. Победитель задрал уродливую башку и издал протяжный душераздирающий вой. Слизни как по команде прекратили свою дикую пляску и принялись сжимать кольцо, толкаясь и топча ослабевших. Победившая тварь крутилась на месте, огрызаясь и щелкая пастью. Шустрый слизень подбежал сзади и схватил тварь за лапу, и сразу, одновременно, набросились со всех сторон. Захрустело, лапы победившего чудовища отделились от тела, на землю шмякнулась тяжеленая туша. Тварь визжала, извивалась и дергалась, а с хвоста ее уже седлал огромный самец, выпуская из-под брюха длинный костяной шип… А за ним уже пристраивались еще и еще, спеша оплодотворить новорожденную Матку, наполнить семенем и получить взамен кучу зародышей, которых так приятно вынашивать. Все жертвы, все смерти, весь пережитый ужас, абсолютно все было зря…
Глава 14Армия мертвых
Гнедая кобыла пофыркивала и косила испуганным лиловым глазом, вздрагивая от каждого прикосновения.
— Да не дергайся ты, — утешил Бучила, затягивая седло. — Думаешь, ты мне нравишься? Не, сестренка, я тебя не меньше боюсь, страшная ты, огромная и при копытах. А чего делать? Стерпится-слюбится. Я тебя беречь буду, глянь, даже шпор противных у меня нет.
Лошадь замерла и внимательно прислушалась, постригивая острыми, бархатистыми ушами. После неудачной охоты на Матку и часа не минуло, и больше тут Рух задерживаться не собирался, побаловались и буде, пора и честь знать, и так загостился уже. Нет, конечно, было интересно — Гниловей, Нарыв, твари, увлекательно, весело, незабываемо. Опять же, сколько новых знакомств, впечатлений и полезных знаний, приобретенных почти задарма. Ну как задарма… Кровью и жизнями плачено и хорошо, что чужими. И сколько еще будет заплачено, одному Господу весть.
— Уходишь? — спросил тихонько подошедший со спины Захар.
— Ухожу, — кивнул Рух. — Будешь держать?
— Не буду, — просто сказал Захар. — Я же сказал, на все четыре стороны отпущу, если дело не выгорит. Но знаешь, думал, останешься, не сможешь уйти.
— Пф, — фыркнул Бучила. — Ошибся ты, сотник, во мне, смогу и очень легко. И давай вот без этого: «я тебя отпускаю», «думал, останешься», содомией попахивает.
— Я буду скучать, — улыбнулся Захар.
— Да я тоже, — признался Бучила. — Черт, нет. Определенно содомией ты меня заразил.
— Оставайся.
— Вот уж хрен тебе, и не жалоби. И прекращай щенком бездомный глядеть. — Рух вытащил заранее припасенную короткую тяжелую палку и принялся обматывать конец обрывками тряпки, подвязывая веревкой. Пальцы не слушались.
— Это зачем? — удивился Безнос.
— От комаров отмахиваться первое дело, — усмехнулся Бучила.
— Ну-ну, — неопределенно протянул Захар. — От комаров… Ты это, слышишь, упырь, не серчай на меня, коль что не так.
— А ты на меня, — отозвался Рух. Никогда не любил проклятых прощаний. Ком встает в горле, особенно если знаешь, что новой встречи с человеком может не быть.
Захар ничего не ответил, и наступило то неловкое, паскудное молчание, когда двое хотят многое сказать, но подходящих слов нет. Слава богу мучительная тишина продлилась всего пару мгновений, и к ним вышли Сашка Краевский, профессор Вересаев и Чекан.
— Милуешься с дезертиром? — развязно спросил барон, одарив Руха пренебрежительным взглядом. Он уже немножко отошел от ночи с ведьмой, на запавших щеках появился нездоровый румянец. Весть о гибели Ольги шокировала Сашку не больше других, Бучила поначалу думал, что барон будет плакать и убиваться, и даже немного расстроился, когда сцены горя не вышло. Да по чести, а с чего бы ей быть? Двое просто провели ночь, ни любви, ни обязательств, у него увеличился счет, она забрала то, что хотела.
— Не без того, — отозвался Захар. — Пущай ко всем чертям катится.
— А я и вам советую. — Рух закончил работу, превратив палку в мягкую палицу. — Такой бесплатный мудрый совет. Вас, дураков, ясное дело, не переубедить, но вы-то, профессор, с мозгами ведь человек.
— Видимо, не особо, — слабо улыбнулся Вересаев. — Знаете, господин вурдалак, я так подумал и пришел ко мнению, что все-таки погибнуть ради науки — самая высшая цель.
— Так с вами погибнут все ваши наблюдения, — выложил козырь Бучила. — И какой тогда от всего этого толк?
— Может, и не погибнут, — поежился профессор. — Я работал всю ночь, глаз не сомкнул, систематизировал данные, а все записи, бумаги и образцы уложил в портфель и закопал в подвале этого милого домика. — Он указал на остатки избы. — Там, в углу, под камнем приметным. Я хочу, чтобы вы все знали об этом, запомнили. И если кто после этой передряги останется жив, а я надеюсь, мы все останемся, но на всякий случай… Кто останется, пускай заберет и доставит в Новгородский университет лично в руки академику Тихомирову.
— Я-то точно выживу, — расхорохорился Сашка. — Даже не сомневайтесь. Доставлю ваши каляки в лучшем виде, или отдайте их упырю, раз он сваливает.
— Не могу, — печально ответил Вересаев. — Было бы, конечно, неплохо, но на коне растрясет, а там гербарий, мензурки, заспиртованный материал. Все хрупкое, колкое и цены ему нет. Уж пускай здесь, в сухости, полежит, а потом бережно, потихонечку, не торопясь…
Договорить не успел. С другого конца разрушенной деревни донесся громкий крик:
— Конные, конные с севера!
— Ничего себе! — удивился Захар и сорвался на крик. За ним остальные, испортив всю прощальную сцену. А Рух так надеялся на слезы, объятия и клятвы в вечной любви. Ну и тоже пошел поглядеть.
— Конные, сотник, — доложил выскочивший навстречу дозорный. — Во-он там. Только нарисовались.
Далеко за полем от кромки черного леса и правда двигались всадники, и было их больше десятка и из зарослей выезжали еще и еще. До них было еще с полверсты, но уже можно было рассмотреть раскрашенных алой и белой краской коней.
— Маэвы, — неверяще выдохнул Захар. — Маэвы, мать их лесную дери!
— Никогда бы не подумал, что буду рад видеть этих ублюдков, — скривился Чекан. — Кому расскажу, не поверят.
Рух удивленно хмыкнул. Надо же, маэвы. Ситул, сукин сын, справился за ночь и вернулся с подмогой, как обещал. Теперь-то Захар точно никуда не уйдет и займется излюбленным делом — будет вытворять всякие безумные, самоубийственные штукенции, оправдываясь присягой и долгом.
Маэвы остановились, накапливаясь на опушке, и с их стороны пришел протяжный выдох боевого рога. Пауза и еще один выдох, от которого мурашки пошли по спине. Приветствие и обозначение себя.
— Здорово, зеленомордые! — заорал Чекан. — Мы не ждали, а вы приперлися!
Егеря обрадованно заголосили, замахали руками, затопали, и Рух, чувствуя себя лишним в надвигавшейся кутерьме, легонько тронул Сашку Краевского за рукав.
— Барон, пойдем-ка со мной.
— Зачем? — Сашка оторвался от созерцания маэвского воинства.
— Проводишь до леса, коня возьми.
— И не подумаю, — скривился Краевский. — Ты сваливаешь, как трус последний, а я тебя провожать?
— Ольга перед смертью просила тебе кой-чего передать.
— Ольга? — всполошился Краевский. — Погоди, я сейчас.
Вместе отъехали от деревни, пересекли поле и углубились в жидкий подлесок. Бучила молчал.
— Ну говори давай, не томи, — не выдержал Сашка.
Рух остановился, спрыгнул на землю и жестом поманил барона за собой.
— Долго будешь кота за яйца тянуть? — Сашка спешился, поглядывая подозрительно и недоверчиво.
— Туда посмотри. — Бучила указал вдаль.
Сашка повернулся и вылупился в лес. Там, понятное дело, ничего не было, кроме деревьев и мха.
— Шутки шу…
Повернуться барон не успел. Бучила выхватил из седельной сумки обмотанную тряпками булаву и саданул Сашку в вихрастый затылок. Краевский подавился словами, утробно хрюкнул и свалился в траву. Рух печально вздохнул, быстренько связал ему руки и ноги и перебросил обмякшее тело через седло. Вскочил на коня, подтянул повод от Сашкиной лошади и, прежде чем раствориться в чаще, обернулся, безмолвно прощаясь с оставшимися в деревне людьми. С Безносом, профессором, Чеканом, лекарем Осипом и всеми другими, имен которых он не помнил. Они остались, а он ушел. И только Бог знал, встретятся они еще или же нет.
Сашка очнулся часика через полтора. Заросшая, давно не езженная лесная дорога мерно текла под копыта коней, уводя все дальше и дальше вглубь таинственно притихшего леса. Высоченные елки застили небо над головой и укрывали бесчисленную молодую поросль, пытавшуюся стереть заброшенный тракт и последнюю память о живом человеке в этих краях. По обочине мокли гнилые поганки, выплетая затейливый, внушающий подсознательную тревогу узор. Пахло сыростью, грибницей и свежей смолой. Из глубины леса порой доносились короткие тоскливые вопли. Кое-где еще торчали сгнившие верстовые столбы с заплывшими, уже не читаемыми цифрами на склизких боках. Раз десять приходилось слезать с коня и обходить огромные, заросшие мхом и грибами стволы, перегородившие путь. Бучила разодрал плащ, расцарапал морду, но п