Порой он забывал свое имя и что он тут делает, но потом воспоминания возвращались, и он хватался за них, словно утопающий за соломинку, прекрасно отдавая себе отчет, что спастись не получится. Он пребывал словно во сне, и граница между явью и дремой была размыта и неуловимо тонка. Рух смутно помнил, как очутился в строю мертвецов, помнил, как вышел на поляну и упал, помнил кричащего Сашку, а потом обрушилась чернота. В себя он пришел уже в сумерках, застыв среди заложных и совершенно не владея собой. А потом он услышал безмолвный приказ выступать, и вся гнилая братия сдвинулась с места в едином порыве.
Рух знал, что случилось. Траханые колдуны умели подчинять живых мертвецов, и он сам, своей волей, явился в ловушку, расставленную не на него. Кто ж знал, что эти суки окажутся некромантами невиданной силы, равных которым он еще не встречал. В старых книгах писали о Хозяевах праха времен Пагубы, способных создавать огромные армии мертвецов, но, пока не увидел своими глазами, в слухи не верилось. Некроманты, с которыми приходилось иметь дело до этого, были способны управлять самое большее парой десятков заложных и быстренько теряли контроль. Но эти…Эти были потрясающе сведущи в своем темном искусстве, играючи овладев сотнями мертвецов. И даже одним придурочным вурдалаком, которого угораздило вляпаться по самое не могу. Немножко потрепыхался, словно моль в паутине, и сдался, сломленный силой двух колдунов. Да, именно паутина, самое подходящее слово из всех, огромная, темная, раскинувшаяся на сотню саженей вокруг, заманивающая всех мертвяков и оплетающая каждого, переступившего невидимую границу.
Бучила превратился в безвольного паяца, и рассудок постепенно уходил из него. Он еще сопротивлялся, пробуждая в затухающем разуме воспоминания, лица и образы, уже зная, что все попытки обречены на провал. Это лишь вопрос времени, день, может быть, два, и он сольется с гнилыми сородичами, превратившись в безмозглую мычащую тварь, способную только надувать пастью гнойные пузыри и убивать. Одержимую единственной жаждой — пожирать все живое у себя на пути. И он воспринимал это с обреченностью идущей на бойню коровы, на глазах у которой только что убили другую, но она все равно делает шаг на залитый кровью помост, принимая неизбежность какой она есть. Пистолеты и тесак остались при нем, но мысль вытащить оружие и прострелить головы колдунам пришла ему лишь однажды и тут же исчезла.
Единственным светлым пятном было то, что Рух неожиданно получил ответы на все вопросы. Ну не прямо на все, но ситуация прояснилась значительно. Не то чтобы это сильно радовало, но хоть что-то приятное напоследок. Слияние уже началось, и он, став частью огромной паутины, влился в общее сознание, объединившее всех, от самого завалящего, разваливающегося на ходу мертвяка и до управляющих своей армией колдунов. Они были едины, их разумы и мысли слились. Отныне Бучила знал, что кошмарные исчадия из Торошинки созданы колдунами, сумевшими подчинить и изменить по своему черному замыслу мертвую плоть, вылепить идеального заложного — быстрого, смертоносного, не подвластного гниению, святому слову и серебру. Как именно им это удалось, оставалось загадкой, но колдуны в скором времени собирались наплодить исчадий без счета. Для этого им нужны были только свежие трупы и некое «благословение червя». Рух понятия не имел, читают ли колдуны его мысли, может, да, а может, и нет, ему было плевать, ведь теперь их мысли стали его. Он воочию видел далекие земли, пропитанные Скверной и злом, видел плывущий по воле ветра, набитый ожившими мертвецами корабль. Видел людей, встречающих колдунов, и слышал мысли некромантов, вынужденных подчиняться этим людям, но знающих, что все будет совершенно не так, как эти жалкие людишки хотят. Видел кошмарные ритуалы, сотни принесенных кровавых жертв, чувствовал их дикую боль и видел открытый Нарыв. Огромную багровую вспышку, выплеснувшую искажение и смерть в наш проклятый мир. И явившихся слизняков, которых колдуны называли своими детьми и чьей ужасной красотой восхищались. И сейчас колдуны возвращались к своим избранным чадам, совсем скоро мертвякам и слизням предстояло объединиться, чтобы нести смерть и разрушения по воле создателей. И Рух, к своему ужасу, не только не боялся этого, но желал, уже представляя, как победоносная армия следует по обжитым землям, оставляя за собой пожарища и искалеченные тела, поднимающиеся к противоестественной жизни или рождающие новые орды омерзительных слизняков. Армия, в которой на месте павшего встают сразу трое и которую не победить, стоит ей только добраться до селищ и городов. И Рух Бучила был частью этого великого замысла, шагая рядом с новообретенными братьями и узнавая дорогу, по которой сам недавно пришел. А может, не пришел, а провидение привело его за собой… Подсознательное, глубоко спрятанное желание быть тем, кто ты есть, сбросить шелуху стыда и морали и превратиться в чудовище, выпустить монстра и наслаждаться на бесконечном кровавом пиру.
Крохами затухающего сознания он все еще цеплялся за остатки человеческого, зная, что уже проиграл и это лишь жалкие попытки отсрочить грядущее единение. И не было ни шанса спастись, разве что колдунов вдруг одновременно хватит кондратий и оковы падут. В остальном никаких надежд. Колдуны вели свое мертвое войско к Нарыву, к Захару, к профессору Вересаеву и всем остальным. Даже с учетом явившихся мавок силы были не равны, и совсем скоро их ждет самая лютая смерть. И Бучила был этому рад, предвкушая, как старые друзья присоединятся к нему и избавятся от страхов, сомнений и всяких забот.
Скверня поблекла, тьма посерела, и далеко на востоке горизонт расчертила едва заметная светлая полоса. К брошенной деревне, где обосновалась Лесная стража, они подошли перед самым рассветом. Армия мертвых выплыла из черного леса, вытягивая за собой клочья тумана и саван расходящейся по швам ночной темноты. Колдуны не утруждались ни разведкой, ни разработкой стратегии. Бучила, вместе с остальными братьями, получил короткий приказ идти и убить. И они пошли. Рух ждал тревоги, криков и выстрелов, но черные развалины на холме хранили могильную тишину. Да они и были могилой. Бучила, вскарабкавшийся по баррикаде одним из первых, застыл на краю. В центре заброшенной деревни высился холм из человеческой плоти. Сладко и пряно пахло свернувшейся кровью. Тела в егерских мундирах были свалены в неряшливую, безобразную кучу. Торчали окоченевшие руки и ноги, щерились в беззвучном крике черные рты. Верить не хотелось. Верить было невозможно, нельзя… Проклятые слизняки добрались и сюда. Рух всматривался в серые мертвые лица и узнавал знакомые, ставшие чуть ли не родными черты: Осип, Чекан, Феофан, маркиз Васильчиков… Он ничего не чувствовал, и это было страшнее всего. Гору мертвечины венчал Захар Безнос. Сотник распластался, словно пытаясь прикрыть широко раскинутыми руками боевых товарищей и свесив голову на плечо. Мутные, остекленевшие глаза смотрели на Руха, задавая безмолвный вопрос. Или осуждая… Или радуясь… Горло у Захара было располосовано на всю ширину, в страшной ране белели рассеченные позвонки. И Рух, даже не считая и не видя, знал, что все они здесь, все до одного, перед ним, в этой смрадной, безобразной, напоенной ночным холодом куче. Все, кого он бросил на неизбежную смерть, тем сохранив свою никчемную жизнь. Но ради чего? Чтобы стать безвольным рабом? Да лучше бы было в этой куче лежать…
Мертвяки расползлись по деревне, обыскивая развалины и разочарованно воя. Рух, повинуясь неслышному зову, сдвинулся с места и заковылял к ближайшей избе. Кругом валялись расшвырянные башмаки, тряпки, обрывки бумаги, одеяла и вспоротые седельные сумки. Внутри ничего не было, только пыль, забвение и пустота. С провалившейся потолочной балки свешивался склизкий ком вяло шевелящихся уродливых пауков. Рух медленно вернулся к ужасной куче, мысли в башке тонули, словно в вязком, густом киселе. Что-то было не так, но что именно, он никак не мог ухватить. И вдруг осознал, казалось бы, очевидную вещь. По кой черт слизнякам стаскивать в кучу тела? Раньше подобной забавы за ними не наблюдалось, порвать, сожрать, трахнуть — это да, миленькие привычки, но куча? Запасы на зиму, что ли? И уж потрошить вещи точно не стали бы, на хера им нехитрый солдатский скарб? И еще одно. Мертвецы были изрезаны, изуродованы и исполосованы, но ни один не носил следов когтистых лап и зубастых пастей. А Рух за последние пару дней предостаточно насмотрелся на разорванных в клочья жертв нападения слизняков. Сука, и еще одно! Он только сейчас обратил внимание на жуткую деталь: у всех убитых, без исключения, были отрезаны уши. Разгадка пришла сама собой, простая, жуткая, страшная: мавки, сраные мавки. Ублюдок Викаро приперся на помощь, но вместо помощи безжалостно убил егерей. Подло, в спину, не дав ни единого шанса спастись. И в этой куче лежалой мертвечины нашлось бы место и Руху Бучиле, если бы вожжа не хлестнула под хвост. И теперь гадай, лучше бы было подохнуть вместе с Захаром или угодить под власть колдунов.
Кстати, о колдунах… Трупное войско отхлынуло по сторонам, и в разрушенную деревню чинно и медленно вступили некроманты, окруженные распухшими, отрастившими костяные лезвия тварями, из тех, что зародились в Покровском монастыре. Рух впервые увидел Хозяев праха так близко — две вроде бы человеческие фигуры, укутанные в бесформенные черные хламиды с капюшонами, в глубине которых, горячими алыми углями, тлели глаза. Они словно парили над землей, а не шли. До колдунов было буквально подать рукой, и в Рухе боролись два волка, один требовал размозжить некромантам башки, а второй требовал беспрекословно служить, ползать на коленях и облизывать ноги. И второй побеждал…
Колдуны замерли возле трупов, хламиды пришли в движение, будто под ними жили тысячи насекомых, послышалось сдавленное шипение и едва различимый шепот. Рух ощутил острый укол в основание позвоночника, мысли спутались, уступая напору чужой силы и воли. Заложные, собравшиеся плотной толпой, окоченели, прекратив рычать, стонать и сипеть. Воздух наполнился колючими черными искрами, обжигающими лицо. У Захара Безноса, лежащего наверху страшного холма, дрогнула правая рука, и пальцы едва заметно согнулись. Рух не поверил глазам. Хотелось выматериться, но он не смог, горло не слушалось. Сотник дернулся и вдруг резко сел, уставившись пустыми, мутными глазами перед собой. Куча мертвецов под ним зашевелилась и пошла ходуном, обрастая хаотично шарящими руками. Тела извивались и переплетались, словно клубок разбуженных по осени змей. Не разбуженных — оживленных поганым, бесовским колдовством. Захар открыл рот и беззвучно завыл, и, вторя ему, так же беззвучно заорали остальные, выкарабкиваясь из кучи и вставая на слабые, ломкие ноги. Безнос поднялся первым, и за ним встали другие — лекарь Осип Плясец, профессор Вересаев, Чекан и все остальные: грязные, страшные, изуродованные, покрытые запекшейся кровью, выстраивались неровными рядами, трясясь и пуская черные слюни. Смерть забрала их, изжевала и выблевала назад, превратив в жаждущих крови чудовищ. И никто тогда, вначале небольшой увеселительной прогулки с Захаром и егерями, не знал к чему это все приведет. И Рух почему-то считал себя виноватым. Не убедил, не отговорил, не настоял…