— А я выполняю свою. — Рух вытащил из-под шубы тяжеленный кожаный кошель и протянул вождю. Новгород назначил за голову Викаро награду в двести гривен золотом, Рух заплатил пятьсот. Все накопленное за долгую, бессмертную жизнь. С деньгами он расстался легко. Есть на белом свете вещи дороже денег. Месть — одна из таких.
— Этого мало. — Локгалан взвесил кошель на руке. — Отдай Локгалан эту паскуду властям, он заработал бы кое-что намного ценнее золота. Он заработал бы уважение. Он доказал бы искренность своей дружбы. Поэтому отныне ты должен мне услугу, Тот-кто-не живет.
— Хорошо, — без раздумий согласился Бучила. Ему было все равно, какую цену платить. Он знал, что вряд ли вождь попросит собирать для его женщин полевые цветы, а рано или поздно потребует чьей-то крови или участия в самом темном и поганом деле из всех, но это не имело значения. — А Ситул?
— Подонок скрылся, — поморщился Локгалан. — Он был в сговоре с поганым Викаро. Ситул убил того почтаря и повесил ученого человека. Поговаривают, ушел на восток. Минуют дни, недели, месяцы, годы, но я его разыщу.
— Так тому и быть, — кивнул Рух. — А теперь прости, вождь, я должен уделить время долгожданному гостю. Прощай.
— Прощай, Тот-кто-умер, виаранатэш. — Локгалан развернул коня, и вся кавалькада порысила с Лысой горы, окутавшись снежным вихрем и паром.
Бучила молча вздернул Викаро на ноги и потащил в подземелье. Викаро о чем-то молил, вроде как просил сохранить ему жизнь, но Рух не слушал и в переговоры вступать не спешил. Изъеденные временем каменные ступени уводили все глубже и глубже, пока Бучила не остановился в огромном зале с колоннами. Бледный дневной свет сочился из извилистой трещины высоко-высоко над головой. Под ногами чернела дыра с осыпающимися краями. Он сорвал с Викаро мешок, маэв задергался и закричал:
— Заступа, пощади, пощади! Я ни в чем не виноват!
— Мы все ни в чем не виноваты, — глухо отозвался Бучила. — Но каждому придется платить по счетам. Твое время пришло.
Он толкнул верещащего Викаро в спину, и вождь провалился в дыру. Лететь пришлось недалеко, сажени две, маэв упал, ноги хрустнули, и его обожгла дикая, слепящая боль. Льющийся сверху зыбкий свет без остатка растворялся во тьме. Викаро ползал на четвереньках и причитал. Под рукой зашуршало, и он, присмотревшись, увидел, что пол вокруг него выстлан костями. В темноте раздалось приглушенное ворчание, сменившееся тоскливыми всхлипываниями. Викаро забыл о боли и схватил обломок ребра, выставив подобие оружия перед собой. Тьма дернулась, пришла в движение, и из кромешного мрака, пропитанного злобой и падалью, прихрамывая и скуля, вышел Захар Безнос. Страшные, мертвые, затянутые мутной белесой пленкой глаза уставились на Викаро, и тогда вождь заорал…
Крики маэва быстро утихли, сменившись чавканьем и треском раздираемой плоти. Рух подождал еще немного и кошкой спрыгнул вниз. Захар скорчился над Викаро, вгрызаясь тому куда-то в живот. Бучила призывно свистнул, и заложный оторвался от трапезы. Пистоль лег в руку, и Рух выстрелил, даруя старому другу покой, который он заслужил. И о котором сам мог только мечтать…