лок. Когда откроете калитку, положите ключ на место, с обратной стороны есть такой же ключ, он спрятан под большим белым камнем рядом с тропинкой, ведущей в гору, – воспользуетесь этим ключом, когда будете возвращаться обратно, а калитку просто притворите за собой, замок сам защелкнется. Поднимаясь по тропинке, внимательно смотрите на деревья, растущие с правой стороны, и вскоре увидите кедр с дуплом. В дупле, под слоем хвои и шишек, спрятан пакет, в котором помимо прочего вы найдете мой отчет о проделанной работе. Надеюсь, вы понимаете, что этот пакет ни в коем случае не должен попасть в руки обслуги. Не уносите его с собой, а оставьте в том же дупле после того, как ознакомитесь с материалом, позже я сам его заберу.
Теперь о том, как вам незаметно покинуть территорию грязелечебницы: завтра (можно и в другой день, но лучше не откладывайте) ровно в 12-00 войдите во второй корпус (номер указан на вывеске над крыльцом). У входа увидите пост дежурной сестры, там наверняка никого не будет, все уходят на обед, хотя должны покидать пост по очереди, однако это правило не соблюдается. Поворачивайте налево от поста и идите до конца коридора, никуда не сворачивая. Вскоре вы упретесь в запертую дверь с табличкой «Прачечная». Ключ от двери найдете в поддоне цветочного горшка с кактусом на окне рядом с дверью, – это я спрятал его там, поэтому верните, пожалуйста, ключ на место, когда будете уходить, он мне еще понадобится.
В прачечной в это время обычно тоже никого нет, но, прежде чем открывать дверь ключом, все же толкните ее на всякий случай. Сразу у входа стоит шкаф, в нем висит униформа для обслуги, наденьте ее, и смело можете отправляться к потайной калитке. Даже если Очкарик (тот, кто наблюдает за всеми) вас заметит, то не обратит внимания. Руководство закрывает глаза на то, что обслуга самовольно ходит в поселок этим путем, ведь почти у всех там есть родственники.
Ну а теперь немедленно удалите это сообщение и не ищите встречи со мной. Я сам дам вам знать о себе, как только это станет возможным.
И уезжайте! Если не завтра, то хотя бы послезавтра. Потом может быть уже поздно.
Да, чуть не забыл: не пейте воду из бутылок! Ни в столовой, ни в номере не пейте! Безопасна вода из-под крана, сок и чай-кофе тоже можно. Но их фирменную минералку – ни в коем случае!
На этом у меня все. Надеюсь, мне удастся распутать этот змеиный клубок и найти, где у него голова: ведь хватать змею за хвост смертельно опасно – это, как известно, лишь разозлит ее.
Будьте осторожны, и удачи вам!
До связи,
Карл Аронович».
Тияна едва не выронила телефон от того, что у нее затряслись руки. «Не пейте воду! – мысленно повторила она, холодея от ужаса. – Поздно! Я же выпила вчера целую бутылку. Да и в холле перед выносом гроба мне подали стакан воды, наверняка налитой из такой же бутылки. Бог ты мой! Что же там, в этой воде?!» Охватившая ее паника понемногу улеглась, после того как Тияна осознала, что едва ли вода была отравлена, ведь ее пьют все пациенты. Скорее всего, опасность заключается в чем-то другом. Но в чем? Странно, что Дульский даже намека никакого на это не дал, но, наверное, у него было не так много времени, чтобы пускаться в объяснения. Интересно, откуда он отправлял это сообщение? В грязелечебнице нет связи, а среди тех, кто поехал на похороны, Тияна его не заметила. Значит, ему пришлось искать другое место, и, возможно, он спешил. Интересно, что же находится в пакете, спрятанном Дульским в дупле кедра?
Внезапно Тияна ощутила на себе чей-то взгляд. Оторвавшись от экрана, она подняла голову и вздрогнула, обнаружив, что дворник стоит, застыв с метлой в руках, и разглядывает ее с неприкрытой неприязнью. Увидев, что она это заметила, он нисколько не смутился, а наоборот, глянул на нее с вызовом и процедил, отчетливо и злобно:
– Погана вештица!
То же самое было написано на читульях – «поганая ведьма». Тияна ахнула: да как он смеет?! И возмущенно воскликнула:
– Что вы сказали?!
– Понаписали везде гадостей, говорю, – буркнул дворник, отвернулся и с невозмутимым видом принялся мести дальше.
Ветер принес запах ладана, и Тияна подумала, что пора бы вернуться в храм, но из его распахнутых дверей уже выносили гроб с телом Йованы: отпевание закончилось. Петра, вышедшая из храма одной из первых, поспешила к ней, взволнованно крича на ходу:
– Что случилось?! На вас лица нет, господица Тияна!
– Читульи, Петра… Они везде.
Горничная заметила листки, которые дворник так и не убрал, подняла один и побагровела:
– Неблагодарные мерзавцы! – Повернувшись к дворнику, она накинулась на него с обвинениями: – А ты здесь на что?! Почему эти гадкие бумажки по всему двору валяются?! И откуда они взялись, а?!
– Ветер, – нехотя обронил дворник, ухмыляясь в бороду и лукаво щурясь.
– Врешь ты все! Прекрасно знаешь, чьих это рук дело, и намеренно убирать не торопишься!
– А хоть убирай, хоть не убирай, они ж по всему поселку расклеены, – сообщил дворник.
– Да ну?! А может, это ты их и расклеил?! – Петра шагнула к нему, потрясая кулаком с зажатой в нем читульей. – Признавайся, ведь ты!
– Во даете, мадам! – Дворник с изумленным видом отшатнулся от нее, вскидывая и выставляя перед собой метлу.
Одна из женщин, проходивших мимо, неодобрительно посмотрела в их сторону и произнесла с упреком:
– Что за распри вы тут учинили, уважаемые?! Не подобает так вести себя в священном месте!
– Да еще в такой день! – подхватила другая.
А третья вдруг встрепенулась и зашипела на своих спутниц:
– Тише, вы, там же внучка Йованы! Не видите разве?
Женщины сразу отвернулись и зашушукались между собой, заметно прибавив шагу.
– И вам пора бы поспешить на погост, а то схоронят без вас благодетельницу! – с явным злорадством произнес дворник и, осенив себя крестным знамением, добавил: – Вечная память рабе Божьей Йоване Лютич!
Петра вдохнула, собираясь что-то сказать, потом шумно выдохнула, презрительно фыркнула и, схватив Тияну под руку, поволокла ее за собой к раскрытым воротам.
На кладбище среди надгробий вольготно гулял ветер, раскачивая немногочисленные корявые деревца, растущие вдоль узких аллей, выложенных плитняком, в щелях которого густо росла трава. Народ столпился вокруг свежевырытой могилы и гроба, стоявшего рядом на специальных подставках. С другой стороны могилы высился холм из комьев глины, в котором торчал, сверкая на солнце свежим лаком, массивный деревянный крест. Священник заунывно читал молитву, плавно раскачивая кадило в вытянутой руке. Завидев Тияну и Петру, пробирающихся сквозь толпу скорбящих, он так сурово глянул на них исподлобья, что у Тияны внутри все перевернулось. В толпе пронесся едва уловимый неодобрительный шепоток. Тияну охватило желание уйти, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы остаться на месте. Неприятные похоронные церемонии, начавшиеся ранним утром, длились, казалось, уже целую вечность и действовали на нее угнетающе, а теперь вдобавок появилось отчетливое ощущение враждебности, исходившей от большинства местных жителей. Это было обидно, ведь сельчане видели ее впервые и совсем ничего не знали о ней, кроме того, что она – внучка Йованы. Да и к покойной Йоване далеко не все присутствующие испытывали должное почтение и скорбели о ее кончине. У многих в глазах таилось злорадство, какое Тияна заметила и в глазах дворника. Что-то не похоже, чтобы Йовану здесь считали благодетельницей. Да и оскверненные читульи свидетельствовали о том, что у бабушки имелись ярые недоброжелатели среди жителей поселка, который она опекала.
В вытянутой над гробом руке священника блеснул стеклянный флакон с густой зеленоватой жидкостью; несколько капель упало на лоб Йованы, покрытый платком. «Миро или елей», – вспомнила Тияна название ароматных церковных масел, хотя и нечасто бывала в церкви. Священник повернулся к могиле, и маслянистая жидкость окропила желтую глинистую землю. Обернувшись, он жестом дал знать, что его миссия выполнена и пора приступать к погребению. Но прежде чем тело Йованы навеки скрылось под крышкой гроба, на ее белоснежный саван с влажным чавканьем шлепнулся здоровенный ком глины. Толпа ахнула и зашумела. Взгляды людей заметались в поисках того, кто дерзнул бросить глиной в покойницу. Виновника, а точнее, виновницу, обнаружили тогда, когда второй глиняный ком прилетел Тияне в щеку. Если бы не Петра, поддержавшая ее, Тияна точно свалилась бы в могилу. В глазах у нее потемнело, голову наполнил неприятный далекий звон. Она прикоснулась ладонью к щеке, и пальцы увязли в липкой глиняной массе.
Худая немолодая женщина в черной вязаной кофте, заправленной в такого же цвета длинную юбку, стояла на холме из свежевырытой глины, увязнув в нем по щиколотку. В руке, поднятой для очередного броска, она сжимала новый ком глины и явно примерялась, чтобы метнуть его, но не успела это сделать: какой-то парень из местных одним громадным прыжком перемахнул через могилу и, оказавшись рядом с женщиной, схватил ее за поднятую руку. Другой рукой он обнял ее, прижал к себе и сдавленно проговорил:
– Ты чего, мам?! Не надо… Идем домой.
– Погана веш-штица! – прошипела женщина, выглядывая из-за плеча парня и обжигая Тияну ненавидящим взглядом. Вскинув свободную руку, она потрясла костлявым, перепачканным в глине кулаком и добавила: – Угаси!
По-русски это означало «сдохни».
– Вот же Зорана наша взбеленилась! – зашептали рядом.
– Оно и понятно: Катица-то ее зачахла, а ведь могла бы выжить, если б Йована не упрямилась.
– Бог Катицу прибрал, при чем тут Йована?
– Уведи отсюда эту полоумную! – прорычал гулкий мужской голос, и Тияна увидела Горана, с угрожающим видом подступившего к парню и женщине, топтавшихся на куче глины. Парень, удерживавший мать за плечи, глянул на Горана с вызовом и, казалось, готов был ударить его, но сдержался. Опустив голову, он снова начал уговаривать мать пойти домой, но та отталкивала его, крича: