«Миран – значит, мирный», – мысленно перевела Тияна.
– Этот феномен и вызвал слухи о драконе: якобы из-за него враг опасался сюда приходить, а кто приходил, тот погибал страшной смертью, сгорая в синем пламени, которое изрыгал этот дракон. Я слышал немало разных легенд об Аждае, и в одной из них говорится, что это мифическое чудовище женского рода, рожденное из крови убитых воинов, смешанной со слезами оплакавших их матерей. Аждая питается болью и страхом своей жертвы, которую испепеляет дотла, не остается даже костей.
– Разве Аждая сжигала только врагов? Люди в поселке жили-поживали, как ни в чем не бывало, и она их не трогала? – спросила Тияна с нескрываемым сомнением.
– Нет же, я ведь говорил о странных исчезновениях местных жителей, которые списывали на дракона. Правда, такие случаи были редкими и единичными, возможно, потому, что, зная о существовании огнедышащего чудовища, люди научились от него прятаться. Ну а потом утихли войны, и вскоре прекратились исчезновения людей. Дракона перестали бояться, и теперь, если и вспоминают о нем, то разве что как страшную сказку, которую рассказывают детям, чтобы те не уходили далеко от дома и не шастали в лесу без взрослых. Только самые старые жители Мирана еще вздрагивают при упоминании об Аждае, но даже они говорят, что, как бы ни был страшен этот дракон, война куда страшнее, безжалостнее и прожорливее, поэтому им еще повезло, что в окрестностях Мирана появилась Аждая. Она поселилась здесь, по словам старожилов, сразу после того, как была построена Костяная стена, сложенная турками из костей и черепов сербов, – жуткий исторический памятник тех страшных событий. Вот почему я начал с турок. И это не единственный такой памятник, были и другие, но не все сохранились до наших времен. Самый известный находится в городе Ниш, это Челе-Кула, Башня черепов. В стены башни вмонтировано девятьсот пятьдесят два черепа павших сербов, которым отрубили головы, сняли с черепов кожу и набили ее хлопком, чтобы украсить свои жилища чудовищными сувенирами.
– Какая невероятная жестокость! – Тияна невольно содрогнулась.
– Наши предки дорого заплатили за свою свободу. Те, кто стал свидетелем тех жутких зверств и уцелел, рассказывали о них своим потомкам. С тех пор нога врага не ступала в Миран, а слухи о том, что в окрестных горах завелся дракон, многие жители сочли благословением.
– Что ж, из двух зол выбирают меньшее. – Тияна вздохнула.
Драган замолчал. Казалось, он хотел сказать еще что-то, но замялся, а потом неожиданно сменил тему:
– Хотите, я провожу вас к храму? В трапезной сейчас проходит поминальный обед, вы еще успеете.
Подумав, что Драган спешит от нее отделаться, Тияна ощутила болезненный укол в сердце, и это ее не только огорчило, но и удивило: дело ведь не в том, что она увлеклась лекцией по истории Сербии. Но в чем же? Почему-то ей решительно не хотелось расставаться с доктором.
Вероятно, почувствовав это, Драган задумчиво произнес:
– Вообще-то, вы так бледны, что едва ли дотянете до храма. Погодите минутку, я заварю вам кофе и принесу бурек. И не вздумайте отказываться!
Тияна и не собиралась.
Буреком оказался превосходный мясной пирог из нежного теста, похожего на лаваш, с острыми специями и зеленью. Драган разогрел его в микроволновке, имевшейся в крошечной кухоньке рядом с кабинетом. Тияна слышала, как он суетился там: шуршал пакетами, гремел посудой, хлопал дверцами шкафов и холодильника и, кажется, очень волновался. А ей стало неловко: никто никогда не готовил для нее еду, кроме мамы, и было это очень давно. Когда до ее слуха донесся звон разбитого стекла, Тияна не выдержала и вскочила с кушетки, собираясь отправиться на подмогу, но в этот момент в дверях появился Драган с подносом в руках. От запахов свежесваренного кофе и горячего пирога у Тияны закружилась голова. Но, может быть, не только от этого, а еще и от того, что взгляд Драгана, направленный на нее сквозь завесу ароматного пара, лучился заботой и нежностью.
Поставив поднос на стол, по периметру которого громоздились стопки медицинских карт и журналов, Драган предложил Тияне сесть в свое рабочее кресло, обтянутое коричневой кожей, а для себя придвинул один из стульев, выстроившихся вдоль стены между столом и шкафом с медикаментами. Не дожидаясь, когда доктор начнет ее уговаривать, Тияна послушно заняла предложенное место, и в поле ее зрения попала большая фотография в рамке, висевшая на стене над столом, там, где в бюджетных учреждениях принято размещать портрет президента. Тияна не очень хорошо помнила, как выглядит президент Сербии, но на фото был точно не он, да и одежда не соответствовала президентскому статусу: черная рубаха из грубой ткани, с глухим воротом-стойкой, полностью скрывавшим шею. При этом лицо этого человека показалось ей знакомым. Где-то она его видела, причем совсем недавно.
– Наш духовный отец и наставник, иеромонах Сергий, – проследив за ее взглядом, подсказал Драган, и Тияна сразу вспомнила священника, отпевавшего Йовану. Тогда на его голове возвышался монашеский клобук – черный цилиндр, к которому крепилось покрывало, ниспадавшее до середины спины. На снимке же он был запечатлен с непокрытой головой, поэтому Тияна не сразу его узнала.
Кроме портрета иеромонаха на стене висели и другие фотографии, поменьше. Тияне пришлось присматриваться, чтобы разглядеть их. На всех остальных снимках был Драган – один либо вместе с кем-то. Вот он стоит рядом с улыбающейся пожилой женщиной и тем же священником-иеромонахом; вот он в компании коллег на крыльце здания с вывеской «Bolnica» над входом – вероятно, это та самая больница, в которой сейчас находилась Тияна; а вот он, еще совсем мальчишка, снова с иеромонахом Сергием и еще с каким-то молодым мужчиной, который тоже показался Тияне знакомым – даже слишком знакомым, потому что это… Присмотревшись более тщательно, она поняла, что не ошиблась, – третьим мужчиной на снимке был ее отец!
Глава 8
Эффект от узнавания подействовал на нее, как удар током: Тияна вскочила, едва не опрокинув поднос, за край которого зацепилась рукавом.
– Вы были знакомы с моим отцом? – дрогнувшим голосом спросила она, указывая на снимок.
– Ну, конечно. Борислав приходится мне сводным братом, и какое-то время мы жили с ним под одной крышей, правда, совсем недолго. Да и общались мы очень мало.
– Ничего не понимаю! Вы тоже жили в грязелечебнице вместе с моим отцом и бабушкой?!
– Нет, ваш отец ушел оттуда незадолго до того, как уехал в Россию. И ушел не один, а вместе с вашей мамой. Они нашли временное убежище в доме при храме, где жили я и моя нареченная бабушка, мать отца Сергия.
– А отец Сергий, стало быть…
– Мой нареченный отец, и родной – для Борислава.
– Ох!.. Выходит, отец Сергий был женат на моей бабушке?!
– Именно. И он – ваш дедушка.
– Невероятно! Но почему же тогда он никак не дал мне знать об этом? Поприветствовал хотя бы!
– Думаю, он людских пересудов не слушает, поэтому ему неизвестно о вашем приезде. Но, может, причина в другом? По словам односельчан, отец Сергий прожил в браке с Йованой около года, а затем постригся в монахи и заперся в келье нашего монастыря, став отшельником. Несколько лет он не выходил оттуда, но однажды ему сообщили, что его мать так тосковала из-за его затворничества, что решилась взять на воспитание ребенка, хотя ей уже шел седьмой десяток. Этим ребенком был я. – Драган замолчал, в его глазах отразилась растерянность – кажется, он вдруг осознал, что с ходу выложил слишком много секретов, которые принадлежали не только ему.
Тияна испугалась, что больше ничего не узнает, но Драган, поразмыслив пару секунд, продолжил:
– Бабушка Ана забрала меня из детского дома в семилетнем возрасте, поэтому я хорошо помню тот день, когда отец Сергий впервые вышел из кельи. Эту новость принесла соседка, которая тогда была в храме и увидела его, упавшего на колени перед иконой. Он был страшно худым и заросшим, и она с трудом узнала в нем мужа Йованы, а потом, чтобы проверить догадку, окликнула его по имени, и он отозвался. Бабушка Ана, как узнала об этом, сразу же помчалась в церковь, и я за ней. Облик отца Сергия потряс меня до глубины души, я никогда еще не видел таких пустых и потухших глаз, как у него. Но прошло время, и теперь в его глазах много света. Так много, что он делится им с другими.
– Почему же отец Сергий стал затворником после ухода от Йованы? – спросила Тияна, впечатленная услышанным.
– Бабушка Ана не раз задавала ему этот вопрос, но он неизменно отвечал, что длительное уединение – самый верный способ услышать глас Божий, а для него в тот момент это было жизненно необходимо. Отец Сергий утверждал, что перестал видеть разницу между добром и злом и хотел, чтобы Господь вразумил его.
– Возможно, он пережил какое-то сильное потрясение, – произнесла Тияна, непроизвольно понижая голос и холодея от воспоминания о странных звуках, которые слышала в здании главного корпуса грязелечебницы. Может быть, отец Сергий увидел того, кто их издает?!
– Причина, по которой отец Сергий ушел от Йованы, мне неизвестна. Он никогда не упоминал о своей жизни до затворничества, словно родился в тот день, когда вышел из кельи, а до этого и не жил вовсе. И, насколько мне известно, ни с Йованой, ни с сыном он больше не общался. Да и я, к своему стыду, не поддерживал связь с Бориславом, – так, созвонились пару раз, и все. Как он, кстати, поживает? И как ваша мама?
– Я похоронила отца за день до вылета в Сербию, а маму… – Тияна запнулась, и вдруг слова полились из нее сплошным потоком – вместе со слезами. Она выложила Драгану все, что рассказывала Дульскому, только в этот раз выплеснула всю свою боль, которую сдержала во время встречи с детективом.
Когда она замолчала, Драган обнял ее, коснувшись лбом ее лба, и так они простояли, казалось, целую вечность, – по крайней мере, слезы на щеках Тияны успели высохнуть. Драган крепко прижимал ее к себе, и медальон Йованы, вдавившийся Тияне в кожу, начал причинять ей боль. Втянув воздух сквозь сжатые зубы, она высвободилась из объятий доктора, сдвинула украшение в сторону и потерла ноющее место.