Последствия пугали Наджу куда меньше, чем то, что ей предстояло сделать, чтобы избежать их. Дракон испепелит ее родной край и всех жителей? Что ж, значит, она в одночасье погибнет вместе со своим ребенком, а это не так страшно, как продолжать жить, убив его своими руками. Стоит ли месть врагу такой жертвы? Ведь это не вернет ее сыновей! Но, вспоминая день казни, она чувствовала, как жажда мести обуревает ее с новой силой, затмевая разум.
Наджа с ужасом ожидала рождения ребенка, не зная, как поступить. Ей казалось, что внутри нее столкнулись в противоборстве две главные силы мироздания – созидательная и разрушительная: желание подарить жизнь против жажды посеять смерть. Эта борьба мучила Наджу до того момента, когда пришел срок сделать окончательный выбор. Она несколько раз принимала решение, а затем меняла его, но в конце концов выбрала жизнь ребенка и собралась бежать с ним, еще не подозревая о том, какое чудо случится с ней вскоре. Вероятно, «Бог» сжалился, глядя на ее терзания, и подарил ей двойню: мальчика и девочку. А может, так у него и было задумано, кто знает? Коварство демонов безгранично, а «Бог» Наджи, по мнению Тияны, наблюдавшей за происходящим, наверняка относился к самым хитрым и злобным представителям демонического рода.
Узнав о том, что стала матерью двоих детей, Наджа расценила это событие, как знак свыше, и отказалась от мысли о побеге. «Дитем из двойни пожертвовать легче, чем единственным», – рассудила она. Обратившись в благодарственной молитве к своему «Богу», Наджа пообещала ему, что отнесет младенца в ту пещеру, где оставила кобру, и совершит над ним необходимый ритуал.
Кобра поджидала ее на том же месте, словно чувствовала приближение своей хозяйки. Свет фонаря в руке Наджи выхватил из тьмы узорчатое змеиное тело, свернувшееся кольцами рядом с корзинкой, которая стала для него слишком тесной. Аждая заметно выросла, но все же это была обычная, пусть и очень крупная змея, Надже с трудом верилось в то, что ритуал способен превратить ее в огромного дракона. Сомнения вновь охватили женщину, прижимавшую к себе спящего младенца: вдруг все эти разговоры с Богом ей просто пригрезились и после убийства ребенка ничего не изменится? Но испытывать судьбу было страшно, ведь назад потом ничего не вернешь, а дома остались муж и маленькая дочка, уснувшие крепким сном: Наджа напоила их сонным зельем и знала, что они не проснутся до утра. Ей очень хотелось увидеть их снова, и она не осмелилась нарушить уговор, хотя и допускала мысль, что он мог быть плодом ее воображения.
Выбрав ровное место на каменном полу пещеры, Наджа пристроила там фонарь, а рядом положила сына, завернутого в толстое одеяло. Она почти не раздумывала, кем из детей пожертвовать, и сразу решила, что это будет мальчик, ведь, если змея не перевоплотится в дракона, а дракон не уничтожит врага, то, оставив себе мальчика, она все равно рискует лишиться его, когда тот вырастет и тоже погибнет на войне, как все ее сыновья. Зато девочка будет для нее утешением на весь остаток жизни и позаботится о ней в старости.
Одеяло полностью скрывало ребенка, Наджа намеренно завернула его так, чтобы видеть лишь сверток. Доставая из-за пазухи нож, она старалась представить себе, что внутри свертка ничего нет, но безуспешно: образ младенца стоял перед ее глазами, словно никакого одеяла и не было. Сжав рукоять ножа двумя руками, она встала над ребенком и замахнулась, но ударить не смогла, так и застыла, созерцая картины, замелькавшие перед мысленным взором: первое кормление, купание, прогулка… Ее охватило странное состояние, казалось, будто она растворяется в своих воспоминаниях и больше не властна над собственным телом.
Снаружи, за пределами пещеры, прозвучал громовой раскат, и почти сразу где-то совсем рядом послышался грохот посыпавшихся камней. «Обвал!» – мелькнула мысль в ее голове прежде, чем она рухнула ничком, сбитая с ног огромным булыжником, вывалившимся из пещерного свода.
Вскоре Наджа очнулась, и боль, пронзившая ее душу, мгновенно вытеснила боль от ударов камней: она обнаружила под собой сверток, в котором торчала рукоять ножа. Разворачивая одеяло трясущимися руками, Наджа увидела неподвижное крошечное тело, и слезы градом покатились по ее щекам. Они падали и смешивались с кровавым ручейком, струившимся по каменистому полу пещеры и убегавшим в ту сторону, где находилась свернувшаяся кольцами немая свидетельница этой трагедии.
Заметив ручеек, Аждая зашевелилась и потянулась к нему, сверкая немигающими глазами-бусинами в дрожащем свете свечного фонаря. Ее раздвоенный язык выскользнул из пасти и, мелко дрожа, коснулся ручейка. Вместе с кровью младенца Аждая впитала материнское горе, и в тот же миг пещера наполнилась шорохами, похожими на зловещие голоса, шепчущие непонятные слова: колдовской ритуал начал свое действие.
Наджа не столько увидела, сколько ощутила по вибрации воздуха, как над ней взметнулось что-то большое, и оно продолжало увеличиваться. По узорчатой коже Наджа узнала Аждаю и поняла, что та меняется. Снова посыпались камни, на этот раз отовсюду, но, как ни странно, на Наджу не упал ни один: темное громадное тело Аждаи, нависшее сверху, заслонило ее. Надже стало страшно, но какая-то ее часть затрепетала от восторга: древняя магия существует, змея превращается в дракона прямо у нее на глазах!
Когда рухнули своды пещеры, Тияна порадовалась, что это лишь сон, иначе от нее осталось бы мокрое место, как и от Йованы, стоявшей рядом с ней, а так они обе лишь вздрогнули и без труда вынырнули из-под завала, словно из воды. Они поднялись в ночное небо, кишащее молниями, и помчались вслед за драконом, летевшим куда-то. Его длинное тело походило на змеиное, с таким же рисунком, как у кобры, но вместо капюшона по бокам трепетали два перепончатых крыла, а между крыльями сидела Наджа, держась руками за драконью шею. Словно почувствовав, что за ней наблюдают, она обернулась. Ее глаза были чернее ночного неба, затянутого плотными тучами, а по лицу разбежались черные зигзагообразные трещины.
Вдали показалась горная вершина, увенчанная зубчатым краем крепостной стены и остроконечной башней замка, над которой реяли флаги. Из мыслей Наджи Тияна узнала о том, что в замке и соседних строениях обосновались враги, которым Наджа жаждала отомстить за смерть своих сыновей. Туда она и направляла дракона. Они постепенно удалялись, становясь все менее заметными на фоне гор. Тияне хотелось догнать их, чтобы увидеть, что будет дальше, но Йована отчего-то медлила и удерживала ее рядом с собой.
– Отсюда открывается самый лучший вид на то, что сейчас произойдет! – сообщила бабушка, которая, конечно же, прочитала ее мысли. – Да и опасно приближаться к замку, даже в нашем с тобой бесплотном облике.
– Но что может грозить нам, если у нас нет тела? – удивилась Тияна.
– Скоро в небе станет тесно от освободившихся душ. Мы же не хотим, чтобы к нам кто-нибудь прицепился и утащил за собой в преисподнюю.
Тияна внутренне содрогнулась от такой перспективы, и стремление подобраться поближе к замку сразу исчезло. Ее внимание привлек голубой всполох, прорезавший ночную тьму, и следом до ее слуха донесся, как ей показалось, громовой раскат, но потом она поняла, что гроза ни при чем: это дракон, достигший замка и круживший над ним, с ревом изрыгал струи синего пламени, стремительные и смертоносные, как молнии. Пространство огласили человеческие крики, выстрелы, пушечные залпы. Стены замка начали оседать и расползаться, словно были сделаны из песка: до Тияны не сразу дошло, что они полностью обратились в пепел. Крошечные человеческие фигурки бросились врассыпную, как муравьи из растревоженного муравейника, а в небо начали подниматься первые души, покинувшие свои телесные оболочки. Они просвечивали насквозь, как тюлевые занавески. Далеко они не улетали, повисая в воздухе, и волны ужаса, исходившие от них, докатывались до Тияны, обжигая подобно крапиве – не смертельно, но очень неприятно. Йована отпрянула, увлекая ее за собой.
– Видишь, почему я не хотела приближаться к месту расправы? Там, у стены, ты испытала бы такие страдания, что и представить себе не можешь!
Тияна подумала, что Йоване, скорее всего, не понаслышке известно об этом.
Зрелище завораживало: одна за другой синие огненные струи продолжали вонзаться в стены и крыши построек, и те рассыпались в прах, накрывая хаотично мечущиеся толпы людей, ищущих хоть какого-нибудь укрытия, но укрыться им было негде, ведь даже горный склон, опаленный драконьим огнем, таял прямо на глазах, словно айсберг, оказавшийся под тропическим солнцем. Людские ручейки стекали по нему, но не успевали достичь подножия склона, превращаясь в пепел и смешиваясь в единую массу, которая густым оползнем медленно скатывалась в горную долину. Воздух, сотрясаемый криками гибнущих людей, ощутимо вибрировал, волны боли и паники плескались над долиной, и даже когда смолк последний предсмертный вопль, его отголоски с хрустальным звоном продолжали перекатываться между гор.
К тому моменту, когда небо порозовело под лучами рассветного солнца, в долине стало тихо и спокойно. Аждая исчезла вместе с Наджой, словно обе они растворились мистическим образом: Тияна не видела, как они улетали, просто в какой-то момент обнаружила, что их нет. Она ожидала увидеть безобразную картину обширного пепелища, но вместо этого на месте долины образовалось озеро изумрудного цвета. Розоватые облака, отражаясь в воде, плавно покачивались на его поверхности, подернутой легкой рябью. Волнение в озере создавал быстрый ручеек, вытекавший из трещины в горном склоне, – судя по всему, он и заполнил долину водой. Конечно, целое озеро не могло появиться так быстро – всего за одну ночь, но это легко объяснялось способностью Йованы перемещаться во времени. Наверное, поэтому Тияна и не заметила, куда подевался дракон – скорее всего, они с бабушкой очутились в другом отрезке давно минувшего прошлого. На мгновение она залюбовалась видом, но вдруг неприятная догадка заставила содрогнуться все ее эфемерное существо: «Чаша Аждаи – это озеро смерти! На его дне прах тысяч погибших!»