Каждую целую в щеку и чувствую, что у Валентины духи Chanel, а у Екатерины что-то новенькое, похожее на Prada Infusion d’Iris. Два года назад они сильно поругались и не разговаривали почти три месяца из-за того, что не могли решить, у кого Chanel № 5 будет фирменным ароматом.
Финн привык думать, что я такая же.
— Твой парень — это что-то, — говорит Валентина, показывая на Финна.
Я наливаю себе стакан минералки.
— Это точно.
— Такой грубый, — мурлычет она.
— Обожаю рабочий класс, — добавляет Екатерина.
Начинается. Я окидываю взглядом комнату в поисках Финна, прекрасно понимая, что они сделали выводы, глядя на его одежду. Он определенно выделяется из толпы. Он мускулистый, именно такая фигура была в моде в Голливуде, с короткими волосами, он стоит, поставив ноги на ширине плеч, словно пытается устоять от напора волны.
— У него свой рыболовный бизнес, — говорю я им.
— О-о, — воркует Екатерина. — Интересная ниша.
Я нацепляю улыбку, которая тут же становится настоящей, когда в комнату входит их отец и наклоняется ко мне, чтобы я поцеловала его в щеку. Его дочери невыносимы, но Сальваторе для меня с Беллами как второй отец.
— Как моя дорогая девочка? — спрашивает он.
— Просто чудесно. Еще раз поздравляю с началом нового дела, Неженка. Ты, наверное, в восторге?
— Да. Нужно затащить твоего отца в «Бескрайний Горизонт».
— Кажется, он уже в деле, — отвечаю я ему.
— Значит, остается, чтобы ты начала на меня работать, и все сложится идеально.
Глубоко вдохнув, я говорю:
— Вообще-то, Сэл, именно об этом я и хотела с тобой поговорить…
Финн прижал меня к стене возле моей квартиры, рыча, что я долго вожусь с ключами. По дороге домой мы раза четыре чуть не съехали с дороги, потому что его руки были под моим платьем, его рот на моей шее, и он постоянно клал мою руку себе на бедро, в то время как сам вытащил свой член, шепча, чтобы я его потрогала:
— Харлоу, теперь ты меня попачкала, ты же вылижешь его, да, когда мы приедем домой?
Он был весь такой скользкий, когда я гладила его по всей длине. Я дрочила ему, пока он не оторвал бедра от сидения и не начал подталкивать всякий раз, когда я доходила до головки, пока другой рукой вела машину. Когда мы припарковались возле моего дома, он уже задыхался и был твердым, как камень.
Он застонал, убирая мою руку.
— Только не в машине.
Звон ключей эхом раздается в пустом коридоре, когда он, все еще прижавшись ко мне, забирает их у меня, открывает дверь и заталкивает меня в квартиру. И уже через долю секунды, после того как дверь захлопывается, я лежу на полу.
Финн нависает надо мной, как оглядывающий свою добычу хищник. Я скольжу рукой по его телу, сжимаю большую и твердую выпуклость сквозь его брюки и решаю закончить начатое в машине. Но, похоже, он восстановил свой контроль, потому что убирает мою руку в сторону.
— Когда я увидел тебя в июне баре, — говорит он и взглядом пробегает от моих губ к шее, — ты подошла и посмотрела на меня так, словно я был выставлен на аукционе, села рядом и заявила: «Я люблю гимлет с текилой»[24]. Ты была похожа на медленно растекающуюся по стулу жидкость. Такая охуенно красивая.
— Как нефтяное пятно?
Он провел рукой по своему лицу, улыбаясь моей любимой фирменной улыбкой Финна, с морщинками у глаз.
— Именно. Я уже тогда знал, что никогда от тебя не отмоюсь, — мы оба смеемся, а потом он становится серьезным. — Я еще никогда и ни с кем не чувствовал себя таким настоящим, самим собой, — он наклоняется меня поцеловать. — Сначала я считал, что ты хотела только трахаться, и я думал только об этом. Но я не ожидал, что мы так хорошо друг другу подходим.
— Я тоже, — тихо признаюсь я. — Думала, что ты такой же, как и все, и быстро меня разочаруешь.
— Это тоже не исключено, — говорит он, целуя мои скулы. — Но у меня это может занять чуть больше времени.
То, что он делает, ощущается так приятно: целует мое горло и украдкой приподнимает до бедер подол моего платья.
— Бери столько времени, сколько тебе надо, — бормочу я.
Он говорит и раздевает меня:
— Тебе понравилось смотреть на меня во время вечеринки?
Вот одна, а потом и вторая туфля летит на пол.
— Да. — на самом деле, мне очень понравилось. Было видно, что ему немного некомфортно, но он с таким удовольствием старался ради меня. Думаю, у нас обоих впереди много подобного. Остается только постараться найти нас объединяющее и жить в этом.
— А дамам, похожим на сестер Кардашьян, ты меня представила как своего парня? — его руки ныряют под платье, хватают меня за бедра и стягивают вниз мои трусики. Очень, очень медленно.
Я приподнимаю бедра вверх, чтобы он меня коснулся.
— Я этого не говорила, но твои фанатки расстроились, зная, что это правда.
Он меня немного поворачивает, чтобы расстегнуть платье.
— Ты подтвердила, что я уже занят?
— Они и так это знали, — я выгибаюсь, и он стягивает с меня платье. Я лежу полностью обнаженная — и он смотрит на меня, будто я желанный ужин на День Благодарения или королевское украшение, или главный разворот в журнале Playboy — и добавляю: — Это сразу было понятно по твоему взгляду.
Он фыркает, расстегивая свою рубашку.
— По моему взгляду?
— Да.
Он снимает рубашку и снова наклоняется ко мне.
— И какой у меня был взгляд? — его руки напряжены, и футболка едва не лопается на бицепсах и широкой груди. То, как она спереди гладко заправлена в брюки… боже, помоги мне.
Он проводит теплой ладонью по моему животу и останавливается на ребрах.
— Печенька?
— Ш-ш-ш, лохматик, я тут переживаю свой момент с Джонни Кастлом из «Грязных танцев».
— Не понял, это хорошо или плохо? — спрашивает он, наклоняясь лизнуть мою шею.
— Я несу арбузы[25].
Он отстраняется, а потом тут же наклоняется ближе проверить мой запах изо рта.
— Ты что, напилась?
— Ради всего святого, мужчина, я не пьяная. А ты или раздевайся, или начинай своим чудным ртом ласкать меня между ног.
Финн встает, подает руку, поднимает меня с пола и обнимает за талию.
— Я не собираюсь трахать тебя на полу, — говорит он.
— Тогда зачем ты меня повалил?
— Нетерпеливый. Или, может, неуклюжий.
Я смеюсь. У Финна в теле нет ни одной неуклюжей косточки, но нетерпеливых никак не меньше 206[26].
Он ведет меня по коридору в спальню, проходя мимо шкафа.
— Ты не будешь меня сегодня связывать? — он качает головой. — Но мне нравится.
Я слышу его тихий смешок.
— Мне тоже нравится. Но я не хочу это делать каждый раз, когда мы вместе.
— Тогда я буду прикасаться к тебе, — угрожая, говорю я.
— В этом и смысл, — он поворачивается и наклоняется поцеловать мою шею, глубоко вдыхая мой запах.
Потянувшись вниз, я вытаскиваю футболку из его брюк.
— Так значит, веревка — это не просто бондаж, это…
— Иногда именно он и есть, — признается он, посасывая мою шею в местечке, где бьется пульс. — Мне нравится, что в таком положении я могу касаться тебя, как хочу. Мы оба знаем, что я люблю контроль.
Мой смешок превращается в стон, когда его рука с плеча опускается на грудь.
— А еще мне нравятся видеть доказательства этого.
Прикусив губу и улыбаясь, я расстегиваю его ремень, затем ширинку и стаскиваю брюки с бедер.
— Какие доказательства?
Он смотрит на мой рот, выступая из своей одежды.
— Мне нравится оставлять отметины. Нравится видеть тебя такой мокрой или видеть, как на утро меняется твоя походка, потому что я хорошенько тебя оттрахал, и ты не можешь нормально ходить. — Финн проводит языком по моему горлу, заставляя меня трепетать. — Помнишь то утро, когда я тебя встретил в Старбаксе? После ночи со мной ты никогда так выглядеть не будешь.
Мое дыхание становится прерывистым, когда он начинает сильнее посасывать мое плечо, оставляя засосы в знак подтверждения.
— Мне нравится видеть, как я действую на тебя, — говорит он. — Ты особенная, потому что я знаю, как сильно ты мне доверяешь, и видеть, какое удовольствие я могу тебе доставить, сводит меня с ума. Веревка — это то, что мне очень, очень… — он отстраняется от шеи и целует в губы, подбородок, щеку, мочку уха и шепчет: — в этом помогает.
— О-о, — господи боже. У меня все болит, кожа покраснела. Клянусь, одно его касание у меня между ног — и я взорвусь. — Такой собственник, — бормочу я, выгибая шею, чтобы дать ему больший доступ.
— Да, — соглашается он. — Именно.
Внимательно изучая меня взглядом, он подводит меня к кровати и ложится сверху. Он такой большой в этой комнате, и занимает большую часть постели. Медленно опускает голову к моей груди, облизывает и втягивает в рот сосок, так что он набухает, покалывает, становится ярко-красным и горит.
— Вот так, — шепчет он и опять сосет, облизывает, сильнее зажимает вершинки губами, пока моя кожа не начинает блестеть от влаги в темной комнате. — Мне нравится, когда они влажные и твердые…
Он снова наклоняется и кусает кожу под соском. Его зубы прижимаются сильнее, и он не отпускает, пока эта сладкая боль не становится единственным, что я сейчас чувствую, смесь давления и превосходного укуса, еще и еще…
— А-а-а, — кричу я, прежде чем кровь приливает обратно, и он проводит языком по отметине и нежно целует.
— Тебе приятно? — мурлычет он у моей кожи.
Я уже почти готова ответить, что нет, но когда боль уходит, я чувствую то, что никогда раньше не испытывала: пульсирующее тепло, смешанное с интенсивным удовольствием. Его маленький укус пробудил во мне ненасытный голод. Мне хочется, чтобы его рот снова был на мне, сосал и кусал еще больше.