— Этот значок прикрепляется на грудь справа, — пояснил Кинк, — и показывает, что вы являетесь офицером армии Махинди, удостоверяя таким образом ваше старшинство по отношению к полиции или другим местным служащим. Здесь, в Кавайде, его ни в коем случае нельзя ни носить, ни показывать. А вот на территории подготовки и проведения операции ношение значка обязательно.
Барьер взял эмалевый кругляшок и стал внимательно его разглядывать.
— У вас есть еще такие значки, майор? — спросил он.
— Зачем вам?
— Думаю, моя жена с удовольствием носила бы его как брошку.
Кинк весь ощетинился:
— Надеюсь, это шутка, Барьер. Фулани — народ очень обидчивый. Они сочтут себя смертельно оскорбленными, увидев, что женщина носит значок офицера. Кстати, о дамах… Пожалуй, мне стоит кое-что посоветовать и вам, и Уилленсу. Лучше бы вашим женам не носить брюки в зоне подготовки операции.
Барьер лишь пожал плечами, но Уилленс возмутился.
— Я, конечно, передам это жене, — проворчал он, — но, боюсь, ей это не понравится. Мы достаточно много разъезжали по Африке. И нам никогда не указывали, что можно и что нельзя носить.
— Я не указываю, а только рекомендую.
— Вы даже не представляете, майор, как здорово моя жена умеет за себя постоять. Любой не в меру обидчивый чернокожий, выразив ей неудовольствие, плохо кончит — моя супруга разнесет его в пух и прах.
— Рад это слышать.
Больше о женщинах в брюках не упоминалось, но было ясно, что майор Кинк начал действовать Уилленсу на нервы. Мне он действовал уже давно.
Рано утром мы выехали к месту сбора боевых сил, вновь устроившись на ящиках с оружием и боеприпасами в грузовике, только на сей раз одетые в военную форму.
Первые несколько километров от территории ГМАОЦА дорога была терпимой. Она шла параллельно временным железным путям для перевозки руды с места добычи в горах Матендо. Потом мы миновали первую из виденных мной деревню провинции Кунди. Стены хижин из красноватой глины венчали конической формы крыши, покрытые листьями. Строили их поодаль от дороги, среди высоких деревьев с плоской кроной. Мужчины носили рубашки с коротким рукавом, шорты и разноцветные шляпы из плотного хлопка. Женщины одевались в длинные рубахи, похожие на большие белые мешки. Голенькие ребятишки цеплялись за материнские талии. В деревне было много коз.
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы свернули влево к железнодорожному полотну и почти сразу его пересекли. С тех пор качество дороги стало быстро ухудшаться. По-видимому, ее совсем недавно проложили в джунглях с помощью бульдозеров, но потоки дождя выточили в ней наклонные колеи, из-за чего машина еле ползла. Усидеть в ней стало попросту невозможно. Когда грузовик накренился, ящики помельче скользили по полу. Оставалось только стоять, цепляясь за ремни и придерживая ящики ногами. Такая пытка продолжалась около получаса. Кинку, конечно, было хорошо — он сидел в кабине рядом с водителем.
Все это время мы спускались, но теперь выехали на более ровное место, и дорога снова стала легче. Я говорю «дорога», но это был просто темный туннель, пробитый в джунглях. Ветви деревьев хлестали по бортам и по брезентовому верху грузовика, застя дневной свет. Почти час мы двигались в удушливой тьме, а как только вынырнули из нее, сразу остановились.
Мы стояли среди огромной плоской равнины на дне дола. Неподалеку вновь виднелись рельсы железной дороги. В основном это была опять-таки узкоколейка, но был также небольшой отрезок, где тянулись рядом два полотна. Здесь возвращающиеся из Матендо порожние вагоны переводились на другой путь, уступая дорогу тем, что шли из Кавайды с рудой. У запасного пути стояли сарай для ремонта, бетонный домик и несколько крытых соломой хижин. Из сарая доносились удары молота. Рядом с домиком мы увидели джип и небольшой французский автомобильчик, что выглядит так, будто его собрал из металлолома какой-то механик-любитель, — «Ситроен-2». Рядом с джипом я впервые узрел солдата фулани.
На нем были грязный синий тюрбан, шорты цвета хаки и матерчатый пояс с мешочками, полными патронов, и крючком для штыка. Парень был бос, на каждой щеке красовалось по три шрама, и выглядел он очень грозным и сердитым. Фулани прицелился в нас из ружья со скользящим затвором.
Из домика вышел белый с офицерским значком на рубашке и что-то проорал солдату. Тот на мгновение смутился и, в свою очередь крикнув нечто невразумительное, неохотно опустил ружье.
Офицер был высоким, тощим типом с вьющейся каштановой бородкой и пятнами масла на брюках. Он так небрежно отдал Кинку честь, что это больше походило на приветственный взмах рукой, и уселся в джип. Тот тронулся с места, и наш грузовик поехал следом.
Мы спускались вниз по крутой дороге, уходившей в сторону от железнодорожного полотна. Метров через четыреста мы наткнулись еще на одну поляну и, миновав второго угрюмого воина с изрезанным шрамами лицом, остановились у кучки деревьев с плоской кроной. В тени под ними тоже прятались хижины и два-три навеса, заменявшие склад.
Гутар достал офицерский значок и приколол к рубашке. Остальные последовали его примеру.
Я тоже вынул свой значок и мгновение спустя стал офицером армии Республики Махинди.
Величайший исторический момент! Не могу сказать, что я испытывал восторг, хотя и вспомнил одну из поговорок отца: «Большинство офицеров — засранцы, пока не узнаешь их ближе. А потом понимаешь, что многие из них — еще большие засранцы, чем другие».
Впервые воспоминание об отце не принесло мне утешения.
Часть четвертая«Копье»
Глава 1
В ближайшие несколько дней я многому научился.
Во-первых, выяснил, что означают буквы «УЗИ».
Оказывается, «узи» — это автомат, изобретенный и производимый в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина составляет всего 45 см, а вес, включая заряженный магазин на 25 патронов, не превышает 4 кг, стреляет «узи» девятимиллиметровыми автоматными пулями со скоростью 650 штук в минуту, если вы успеваете достаточно шустро сменить магазин. Разумеется, это невозможно; зато, если вас увлекает подобное занятие, вы можете всего за три минуты разобрать автомат для чистки (он состоит всего из двенадцати частей) и полностью собрать. Это небольшое, неказистое на вид оружие на самом деле чертовски опасно. Я никогда не любил связываться с такими игрушками, даже если они не заряжены. «Четыре самых верных друга солдата, — говаривал мой отец, — это две его ноги, оружие и, если он порядочный малый, преданный ординарец». Наверное, я недостаточно долго имел дело с «узи», чтобы считать его лучшим другом.
Но вообще-то сначала я даже испытывал к нему благодарность. «Узи» помог мне скрыть полное незнание автоматического оружия, так как этот автомат появился уже после Второй мировой войны. Капитан Тропмен, бородатый офицер, заместитель Кинка, сам Кинк и Гутар были единственными, кто умел обращаться с «узи», так что им пришлось показать остальным, как он стреляет.
Ни у кого не было ни пистолетов, ни револьверов. Меня это удивило. Я помнил, что отец, став лейтенантом, всегда носил револьвер, тяжелое оружие в блестящей кожаной кобуре, прикрепленной к поясу. Сначала я хотел спросить об этом, дабы показать, будто я разбираюсь в военном деле. К счастью, меня опередил Райс, и это он получил резкую отповедь капитана Тропмена. Последний, как и Кинк, был выходцем из Эльзаса и обладал крутым, язвительным нравом. «Для профессионального солдата, — сказал он, — пистолеты и револьверы всегда были совершенно бесполезны, а сейчас еще и безнадежно устарели. Когда под рукой „узи“, ты можешь и не быть метким стрелком; если тебе надо убить противника, ты его прикончишь с расстояния двести метров — было бы время прицелиться и вспомнить, что следует отдернуть затвор. Даже думать при этом не обязательно». Тропмен совсем раскипятился. «Всякие там пистолеты, — заявил он, — годятся не для солдат, а для полисменов и жуликов, кинозвезд и психопатов с их сознательными или подсознательными комплексами по поводу собственной отваги». Это была весьма познавательная лекция.
Еще я узнал о хижинах магунгу.
В Кинди они строятся следующим образом. Мужчины срезают множество молодых деревьев и делают из них каркас с изогнутым верхом, наподобие клетки для попугая. Затем появляются женщины (за войском эмира всегда следует множество сопровождающих) и начинают покрывать этот каркас длинными мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья слоями, так что те ложатся внахлест, как черепица, пока крыша не станет напоминать дамскую прическу с начесом. В хижине есть дверь, но нет проемов для окон. Теоретически считается, что листья предохраняют жилище от дождя и в то же время оно хорошо проветривается. На практике же листья магунгу лишь частично спасают от дождя, а ветер (в нашем случае задувавший преимущественно со стороны отхожего места) приносил целые тучи москитов. Лесные крысы и змеи, как выяснилось, тоже любят магунгу. Однажды на крыше дамского туалета была замечена ядовитая черная мамба, преспокойно отдыхавшая на мягкой подстилке. Кто-то из солдат убил мамбу, пока она не укусила кого-нибудь из нас, и Тропмен обратил всю эту историю в шутку, заявив, что нет лучшего способа избавиться от приступов дизентерии. Ну а я ничего смешного тут не заметил. Туалет для европейцев — отвратительное приспособление с дыркой в закрывающих яму досках — тоже был покрыт листьями магунгу, и, пользуясь им, приходилось постоянно быть начеку и поглядывать вверх.
Теперь с нами было пять европейских женщин (это если считать жену капитана Тропмена, евразийку). Эта на редкость красивая молодая особа прекрасно говорила по-французски, но любила покомандовать. У женщин евроазиатского происхождения — а мне нередко доводилось их встречать — часто бывают такие наклонности. Барбара Уилленс совершенно не ладила с мадам Тропмен. Женщины, естественно, занимались наведением временного уюта для европейских офицеров, и мадам Тропмен, как жена старшего по чину, присвоила право отдавать приказы супругам других. Еще один источник разлада, думаю, заключался в том, что Кинк и Тропмены жили в домике рядом с железной дорогой, а не в хижинах, как все остальные. Об этом много судили и рядили.