– Меня сюда сестра заставила прийти, – сказал он. – Сам я не хотел.
– Окей-ла, – ответила девушка.
Она принялась втирать масло ему в плечи. Пахло миндалем и сандалом. Еще в масло наверняка подмешали ментол, или лаванду, или еще что, потому что оно кусало Чарли за кожу. До чего бы девушка ни дотрагивалась, болело все. Так, будто вчера он копал канаву до Эквадора или тянул баржу через Залив. Массажистка словно пользовалась какими-то особыми сенсорами – она отыскивала точки, где Чарли носил свою боль, касалась ее, высвобождала ее. Он постанывал – очень тихо.
– Очень тугой-ла, – сказала она, пальцами разрабатывая ему позвоночник.
– Я уже две недели не высыпаюсь, – ответил он.
– Так приятно-ла. – Девушка дотянулась до его ребер с одной стороны, и в спину Чарли уперлись ее маленькие груди. Он на секунду перестал дышать, и девушка хихикнула. – Очень тугой-ла, – повторила она.
– У меня это на работе происходит. Ну, не совсем на работе, но я боюсь, что совершил такое, отчего все мои знакомые и близкие будут в опасности, а я не могу заставить себя сделать то, что надо сделать, и все исправить. Люди могут умереть.
– Так приятно-ла, – ответила Цветок Лотоса, разминая ему бицепсы.
– Вы не говорите по-английски, да?
– О. Немного-ла. Нет беда-ла. Хочешь счастливый конец-ла?
Чарли улыбнулся:
– А вы можете просто и дальше меня растирать?
– Нет счастливый конец-ла? Окей-ла. Двадцать доллар-ла, пятнадцать минут-ла.
Чарли заплатил ей, после чего с ней разговаривал, а она растирала ему спину, потом он опять ей заплатил и рассказал обо всем, чем не мог поделиться с другими, – обо всех своих треволнениях и страхах, обо всех сожалениях. О том, что ему не хватает Рейчел, однако иногда он забывает, как она выглядела, и бежит среди ночи к комоду смотреть на ее фотографию. Он заплатил Цветку Лотоса за два часа вперед и задремал, а ее руки ласкали ему кожу, и снились ему Рейчел и секс, а когда Чарли проснулся, Цветок Лотоса массировала ему виски, а в уши ему стекали его собственные слезы. Девушке он сказал, что это, наверное, от ментола в масле, хотя на самом деле это в нем вздымалось одинокое – как боль в спине, о которой он и не подозревал, пока девушка ее не коснулась.
Она обработала ему грудь, дотянулась до головы; груди ее терлись об его лицо, пока она работала, и когда под полотенцем у Чарли снова образовался стояк, девушка спросила:
– Сейчас счастливый конец-ла?
– Не, – ответил Чарли. – Счастливые концы – это в Голливуде. – Он поймал ее запястья, сел, поцеловал ей руки и поблагодарил. На чай дал сто долларов. Она улыбнулась, надела кимоно и вышла из загончика.
Чарли оделся и покинул “Восточное Массажное Бюро Счастливый Конец Хорошо Веди Время”. Тысячи раз проходил он мимо, и всегда ему было любопытно, что располагается за красной дверью и окнами, заклеенными коричневой бумагой. Теперь он знал: там жалкая лужица одинокой фрустрации по имени – Чарли Ашер, для которой никакого счастливого конца не предвидится.
Он дошел до Бродвея и направился в гору, на Северный пляж. До дома оставалось всего несколько перекрестков, когда за спиной Чарли что-то ощутил. Он обернулся – но лишь мужик в паре кварталов от него покупал у автомата газету. Чарли прошел еще полквартала, впереди завиднелась оживленная улица: бродили туристы, ждали, когда освободятся столики в итальянских ресторанах, зазывалы старались заманить их в стрип-клубы, из бара в бар скакали моряки, у книжного – магазина “-Городские огни”[56] курили хипстеры, на вид такие четкие и литературные, – они ждали следующего поэтического слэма в баре через дорогу.
– Эй, солдатик, – раздалось рядом. Голос женский, мягкий и сексуальный. Чарли обернулся и заглянул в переулок. В тени различалась женщина – она подпирала стену. В переливчатом трико или чем-то вроде: ртутный фонарь на другом конце переулка очерчивал серебристые контуры ее фигуры. На загривке у Чарли волосы встали дыбом, но и напряжение в паху он тоже ощутил. Это его район, здесь уличные шлюхи подзывают его с двенадцати лет, но сегодня он впервые остановился, а не просто помахал и улыбнулся.
– Эй, – сказал Чарли. У него кружилась голова, будто он напился или удолбался, – наверное, от долгого массажа все токсины вырвались на волю. Чтобы не грохнуться, пришлось опереться на трость.
Женщина сделала шаг, и фонарь высветил ее четче, подчеркнув выдающиеся изгибы тела. Чарли понял, что скрежещет зубами, и у него задергалась левая коленка. Перед ним стояло тело отнюдь не укатанной улицами наркуши, но танцовщицы, а быть может, и богини.
– Иной раз, – произнесла она, змеино протянув это последнее “з”, – грубо поебаться в темном переулке – то, что надо усталому воину.
Чарли огляделся: в квартале впереди гудит балёха, в двух кварталах позади мужик под фонарем читает газету. В переулке в засаде никто не сидит.
– Сколько? – спросил он. Он уже даже не помнил, каково это – секс, но в голову лезло только одно – грубо… уестествить в темном переулке эту… эту богиню. Лица ее Чарли не видел, только очерк скулы, но он был изящен.
– Радость твоего общества, – ответила она.
– Почему это моего? – спросил Чарли. Не сдержался – такова была его бета-природа.
– Подойди – узнаешь, – сказала она. Обхватила руками груди, вновь прислонилась к стене и одним каблуком уперлась в кирпичи. – Иди сюда.
Чарли зашел в переулок, трость поставил у – стены, а сам одной рукой взялся за женское колено, другой за грудь – и притянул к себе, чтобы поцеловать. На ощупь на ней был вроде как бархат, рот – теплый и на вкус паршивый, с душком, как оленина или печенка. Чарли даже не почувствовал, как она расстегнула на нем джинсы, – просто ее сильная рука сразу сомкнулась на его эрекции.
– А-а, Мясо крепкое, – прошипела она.
– Спасибо, я хожу в спортзал.
Она укусила его в шею – больно, – и Чарли сжал ей грудь и ткнулся промежностью ей в руку. Женщина закинула одну ногу ему на поясницу и резко дернула к себе. В мошонку Чарли болезненно вонзилось что-то острое, и он попробовал отстраниться. Женщина прижала его к себе ногой еще крепче. Она была невероятно сильна.
– Новое Мясо, – сказала она. – Не дрыгайся, а то я их вырву.
Чарли почувствовал коготь у себя на яйцах, и дыхание замерло в гортани. Ее лицо было в каком-то дюйме, и он взглядом поискал ее глаза, но узрел лишь обсидиановую тьму, где отражались блики уличных фонарей.
Женщина поднесла свободную руку к его носу, и у Чарли на глазах из кончиков ее пальцев, поблескивая тертым хромом, проросли когти – дюймов до трех. Она их нацелила ему в глаза; Чарли потянулся к трости, но тварь пинком отбросила его оружие, и когти возникли у него перед глазами снова.
– О нет, Мясо. Не сейчас. – Когтем она зацепила его за ноздрю. – Вогнать его тебе в мозг? Так быстрее всего, но мне быстрее не хочется. Я так долго этого ждала.
Она разжала хватку на его мошонке, и Чарли, к своему ужасу, понял, что у него все равно стоит. Тварь принялась поглаживать стояк, придерживая когтем ноздрю, чтобы Чарли не дергался.
– Знаю-знаю – когда ты кончишь, я продену коготок тебе в ухо и дерну. Я так однажды полголовы мужику снесла. Тебе понравится. Тебе повезло – если бы послали Немайн, ты бы уже сдох.
– Шалава, – удалось выдавить Чарли.
Она ласкала его все жестче и жестче, а он проклинал свое тело за такое предательство. Пытался вырваться, только нога, обернутая вокруг, сдавила его так, что стало нечем дышать.
– Нет, сначала кончишь, а потом я тебя убью.
Тварь извлекла коготь у него из ноздри и поднесла к его уху.
– Удовлетвори же меня, Мясо, – произнесла она, однако в тот миг, когда ее коготь проволокся по его вис-ку, Чарли изо всех сил двинул ей под ребра обоими кулаками. – Пиздюк! – заверещала она. Нога ее упала; тварь отбросила Чарли за пенис в сторону, отстранилась и замахнулась когтями, целя в лицо. Чарли попробовал принять удар на локоть, но тут что-то грохнуло, и кусок ее плеча разлетелся кляксой по стене, а саму ее закрутило и отшвырнуло прочь.
Пенис Чарли отпустили, и торговец метнулся подальше. Тварь отпрыгнула от стены, когтистые лапы тянулись к его лицу. Еще один выстрел – и ее вновь отшвырнуло назад. На сей раз ее развернуло к улице, и не успела она изготовиться к прыжку, как еще две пули врезались ей в грудь. Она завизжала. Вопль был такой, будто сразу подожгли тысячу разгневанных воронов.
Еще пять быстрых выстрелов прогнали ее танцевальным шагом назад. Но, отступая, тварь менялась – руки становились шире, плечи сужались. Еще два выстрела; хриплый визг ее даже отдаленно не походил на человеческий. Чарли увидел ворона – тот громадиной взмыл в ночное небо, теряя перья и разбрасывая брызги жидкости, которая, может, и была кровью, вот только черного цвета.
Чарли поднялся на ноги и доковылял до устья переулка, где по-прежнему в позе стрелка стоял инспектор Альфонс Ривера. Он целился в темное небо из 9-миллиметровой “беретты”.
– Я вообще хочу знать, что это за хуйня? – спросил он.
– Вероятно, нет, – ответил Чарли.
– Завяжите пиджак на талии, – посоветовал инспектор.
Чарли опустил голову и увидел, что весь перед джинсов раскромсан, точно бритвой.
– Спасибо, – ответил он.
– Знаете, – произнес Ривера, – всего этого можно было избежать, если б вы согласились на счастливый конец, как все остальные.
17. Помогло?
Наутро Кэсси услышала что-то в коридоре и открыла дверь. Там стоял Чарли – весь в крови, в черной липкой пакости, вонял сандаловым деревом и миндальным маслом; над ухом у него зияла рана, в носу запеклась кровь, перед брюк изодран, а во всех прочих местах налипли черные перышки.
– Ничего себе, Чарли, – произнесла она в некотором удивлении. – Похоже, я тебя недооценивала. Уж если ты решишь слететь с рельсов, так мелочиться не будешь.
– Душ, – ответил Чарли.
– Папуля! – крикнула из своей комнаты Софи. И выскочила ему навстречу, широко раскинув руки, а за ней – два огромных пса и тетушка-лесбиянка в костюме от “Братьев Брукс”. Достигнув середины гостиной, ребенок увидел отца, развернулся и с визгом ужаса унесся прочь.