Сигарета, уже надцатая за день, отдавала горечью, Двинятин отщелкнул ее в темную глубину улицы, и она улетела, сверкая огненной точкой. Вот через дорогу театр, справа нависает огороженная бетонным забором стройка. Очередной торгово-развлекательный комплекс возводят…
Андрей вспомнил свою собственную «стройку», из-за которой они так много спорили с любимой женщиной, даже поссорились и разъехались. Он надеялся, что это ненадолго. Но, в самом деле, как жить и где? Дурацкий квартирный вопрос! Андрей свое жилье оставил бывшей жене и дочке. Вера тоже не могла делить на части старую квартиру, где остались ее экс-супруг, его мать и Верина дочь Оля. Тем более что та вышла замуж и молодого мужа взяла к себе под крыло. Поэтому Вера и Андрей сняли квартиру и прекрасно, казалось бы, в ней жили. Но постепенно женщине становилось некомфортно. Арендная плата росла вместе с подорожанием всего и вся, а зарплата оставалась на том же уровне. Иногда по разным причинам «слетали» премии, потому что в Министерстве охраны здоровья Украины… Впрочем, доктор Лученко и ее коллеги столько наговорились и накричались на эту тему, что лучше ее не трогать. Достаточно того, что они теперь это министерство иначе как «министерством здравоохренения» не называли.
Двинятин, ветеринар и совладелец клиники, тоже не купался в доходах. В последнее время клиентов поубавилось, особенно после потрясающе глупого постановления, которое касалось обезболивающего для животных, применяемого во время операций. Выходило так, что его нельзя использовать, если ты не прошел кучу инстанций с бумагами, не оборудовал помещение для хранения лекарств десятком замков и сигнализаций… В общем, перед парой возникли серьезные материальные проблемы. Правда, Андрею было некогда замечать все это, он почти круглосуточно работал.
Вера расстраивалась, Андрей сердился. Он сто раз предлагал ей жить вместе с его мамой, рядом с соснами, на Лесном массиве. Но Лученко категорически отказывалась даже обсуждать подобный вариант. Она так намучилась, прожив со свекровью восемнадцать предыдущих лет, что становиться на те же грабли не собиралась. И хотя мама Двинятина была прекрасной, доброй, тихой и очень интеллигентной дамой — ну просто голубь мира, — на Верино решение это не влияло. Она твердила: «Чем дальше я от твоей мамы, тем более любимой невесткой я для нее буду!» В таких ответах были своя логика и жизненный опыт.
Тогда Двинятин начал строить дом в пригороде Киева, в чудесном месте — Пуще-Водице. Однако денег на быстрое создание семейного гнезда катастрофически не хватало. И хотя он прилично зарабатывал в своей ветеринарной клинике, все его заработки бесследно растворялись в цементе, кирпичах, плитке… И конца стройке не было видно.
И вот теперь Андрей придумал наконец, на ком он отыграется за все жизненные неурядицы последнего времени. Актер Билибин идеально подходил на роль боксерской груши. Во-первых, он не давал Вере проходу своими дурацкими ухаживаниями и засыпал цветами. Сволочь! Нет, подумать только, какой негодяй! Поклонницы дарят ему цветы, а он передаривает их его жене. А она, хотя вроде бы и не дурочка, радостно принимает эти букеты! Во-вторых, Антон Билибин раздражал ветеринара тем, что, в отличие от него самого, как раз имел прекрасную квартиру в центре города, на Печерске. Вера рассказывала, что тот уже два года, как вдовец, и от покойной жены ему досталась приличная трехкомнатная квартира.
Двинятин в бешенстве двинул ногой по бетонному забору стройки, отчего тому ничего не сделалось, и решительно направился в сторону театра. После сегодняшней встречи Билибин оставит его женщину в покое раз и навсегда.
Спектакль давно закончился. Антон, разгоряченный аплодисментами и восторгами, долго не мог остыть, все разговаривал, громогласно шутил. В тесной гримерной все свободное пространство было завешано театральными костюмами и заставлено зеркалами, отовсюду сверкали лампы, а еще толпились люди и стоял гомон. Пахло свежими цветами и потом. Партнер Билибина, пожилой артист с помятым лицом, переодевался, не стесняясь женщин, поклонниц Антона. А они, ни на кого не обращая внимания, окружили своего кумира и благодарили его. Артист поискал глазами Веру Лученко, не нашел. Значит, ушла… Она намекала, что сегодня уйдет сразу после спектакля, но он не поверил, думал, кокетничает. Эх, жаль. Какая женщина! Он таких еще не встречал. Впрочем, она все равно женщина, а значит, шансы затащить ее в постель имеются.
Антон мимоходом посмотрел на себя в зеркало. Когда волна поклонниц схлынула и он остался в комнатке один, он изучил свое отражение внимательнее. Да, шансы есть. Высокий, статный, широкоплечий, карие глаза в обрамлении густых ресниц. Все как положено. Значит, надо продолжать осаду! К каждой юбке есть свой ключик, только запасись терпением…
В раскрытые двери гримерной поминутно заглядывали уходящие домой сотрудники театра. Они усмехались, видя, что Антон Билибин засиделся, — знали почему. В очередной раз он услышал сзади шаги, но не оглянулся. Это охранник. Он всегда подходит именно в такое время и начинает клянчить выпивку.
— Антон… Кхе-кхе… — послышался голос. — Это самое… Осталось?
— Заходи, дядь Леша. — Артист достал из шкафчика початую бутылку. — Как всегда. Только смотри, не засни на дежурстве!
— Не… Как можно.
Это был своего рода ритуал. После удачно проведенных спектаклей охранник всегда заходил и всегда Антон его угощал. Артисты суеверны, у каждого свой набор мелочей, которые надо соблюсти, и тогда обязательно повезет и в следующий раз. Например, из гримерной нельзя выносить мыло, а входить в нее обязательно нужно с левой ноги… Но хуже всего, если кто-нибудь заглянет в зеркало через твое плечо. Что касается охранника и артиста, то даже слова ими произносились одни и те же. Правда, сегодня в обычном ритуале не хватало одного звена. Антон никогда не уходил после удачного спектакля один. То есть без женщины. Или с поклонницей, или с коллегой. Он очень надеялся, что уйдет сегодня с Верой Лученко. Не получилось. Ничего, получится в следующий раз! В своей мужской неотразимости Антон был совершенно уверен.
Он остался один, но домой не спешил. Успеет еще. Пока кровь бурлит и ощущения остры, на этом подъеме можно еще немного поработать. Завтра идти на телевидение, будут снимать очередной рекламный ролик. Нужно прочитать текст… Он достал распечатку, одетую в прозрачный файл, немного почитал, закрыл глаза, повторяя слова про себя. Потом прочитал еще раз. Тупая реклама все-таки… Зато платят хорошо.
Он не вздрогнул, когда кто-то зашел в гримерную. Это охранник. Антон хотел обернуться, но не успел. Его схватили за голову, комната резко дернулась вправо, внутри головы раздался громкий треск и что-то сверкнуло.
А дальше — ничего.
* * *
На следующий день после убийства.
В декабре утром еще темно. Хотя и не совсем уже утро — небо наливается тусклым светом, фонари желтеют теплыми, дрожащими от холода огнями. В этом подольском дворе как раз такой фонарь горел у входа в подъезд старого трехэтажного дома, но зимнюю мглу разогнать не мог, да и не пытался. Все остальное пространство тонуло в ультрамариновой синеве, не убранный с дорожек снег бледно отсвечивал снизу. За украшенным синими шторами окном на втором этаже тоже не было никакого света, там спали. Впрочем, не все.
На прохладном гладком полу растянулся, положив на него голову, белый спаниель. Рыжеватого оттенка уши разлеглись по обе стороны тяжелой лобастой головы. Г олова была почти белой, с легким намеком на охру, лишь на лбу выделялось пятно в виде звездочки неправильной формы. Он лежал в своей любимой «позе лягушки», вытянув лапы вперед и назад, но не спал, а прислушивался.
Спаниель по имени Пай много чего мог услышать. Громко тикали часы на стеллаже. Время от времени щелкал обогреватель, его красный глаз то зажигался, то гас. За окном упала с ветки горсть снега. В другом крыле дома, на первом этаже, проснулась собака Дуся — слышно было, как она нетерпеливо цокает когтями по паркету. А хозяин стаффордширского терьера, сонно зевая, пытается поймать ее за ошейник, чтобы пристегнуть поводок. На прогулку пойдут… В конце квартала, на перекрестке, бомж роется в мусорном контейнере. На остановке люди ждут трамвая, чтобы доехать до метро, переминаются с ноги на ногу, разговаривают.
А в кровати спит мама Вера, хозяйка. У нее самый прекрасный на свете запах — лучше любой еды. Ей снятся обычные сны, от них пахнет покоем. А теперь какая-то мгла заползает в ее сон… Нехорошо. Пай прислушался. Да, что-то скверное сгущается, растет, зреет где-то далеко. Но скоро приблизится, постучит в дверь.
Пай знал, что и Вера все это чувствует, просто она спит. Его хозяйка так же, как и он, а иногда и быстрее, узнавала о приближении всяких неприятностей. У них были свои тайны и секреты, свои понимающие взгляды друг на друга, когда ты уже что-то знаешь, а остальные — еще нет… Вот у женщины задрожали ресницы, забегали глазные яблоки под веками. Она пошевелилась, чуть слышно застонала. Пай заскулил, не поднимая головы с пола. Тогда Вера открыла глаза и посмотрела на него.
— Доброе утро, собакевич, — сказала она хриплым после сна голосом.
Вера уже ощущала тяжесть, которая норовила забраться ей на плечи и повиснуть на душе. Ясно: случится что-то неприятное, уже совсем скоро, а может, уже и случилось. Но ведь неприятности происходят постоянно, а домашнего питомца тем не менее надо выгуливать и всячески ублажать регулярно. Поэтому, проснувшись, нужно Паю дать понять, что все хорошо, хозяйка с ним, любит его и выведет на прогулку в любую погоду. Даже зимой и в мороз, а что поделаешь…
«Мамочка, ты слышишь это?»
«Да, мой маленький, слышу».
«Скоро придут чужие, будет грустно…»
«Не бойся ничего. Придут и уйдут».
«Тогда надо успеть во двор! Там сейчас Дуся, можно побегать, поваляться в снегу».
Пай вскочил, улыбнулся, вывесив розовый язычок и часто дыша. А передними лапами встал на край кровати.
— Ну ладно, ладно, видишь, я уже встаю. — Вера тоже улыбнулась, превозмогая тяжесть в висках. — Сейчас пойдем.