Мой недавно перевернувшийся мир пришел в свое обычное состояние. Конечно, моя подруга нажила себе неприятности: на какое-то время ее посадят под домашний арест, наверное, не отпустят ко мне в воскресенье, а я так на это надеялась. Но ничего, в понедельник в школе увидимся.
Я хотела спросить, где нашли Эстер, но мама уже спала, тяжело дыша. В комнате было жарко и душно. Я обняла маму, прижалась головой к ее груди, слушая биение ее сердца. Близость горячего тела со мной в одной постели мешала уснуть. Я задрала ночную рубашку и прижалась спиной к прохладной стене. Из-за того, что мама размеренно дышала прямо мне в лицо, я никак не могла полностью расслабиться. Когда она делала вдох, я задерживала дыхание, дожидаясь, когда она выдохнет. Но, как ни старалась, попасть с ней в такт не получалось. Я пыталась делать вдох, когда она выдыхала, но от этого чувствовала боль в легких. В конце концов я повернулась лицом к стене, вытянулась вдоль нее и пальцами нащупала прохладное местечко в изголовье кровати.
Когда я проснулась, ноги мои были обернуты простыней. Сквозь тонкие занавески в комнату Рики проникал дневной свет.
– Ма-ам, – позвала я.
Она открыла глаза и резко села в постели.
– Что такое?
– А ты знала, что ламы спят стоя?
У нее на запястье запикали электронные часы. Она вылезла из постели и стала натягивать джинсы.
– Вставай, детка. Нам пора.
– А ты знала, что научное название ламы Lama glama? – снова спросила я, соскакивая с края кровати. Рики в комнате уже не было.
– Правда? – По голосу я поняла, что она меня не слушает.
Вчера это же самое я сообщила Эстер. Она ответила, что тогда я по-научному буду Ронни-гронни. А я сказала, что раз я Ронни-гронни, то она Эстер-гестер.
Мама вышла из комнаты. Я натянула брюки и поспешила за ней.
В доме все уже встали. Дядя Питер ушел на работу, но все мои кузены находились в гостиной или в кухне.
– А где тетя Шелли? – спросила я у Рики, сидевшего за кухонным столом.
– Она вчера осталась ночевать у Эстер, – ответил он. Рики немного шепелявил, и вместо «Эстер» у него получилось «Эштер».
Атмосфера в доме была непринужденная.
Мама тихо говорила с кем-то по телефону, который стоял рядом с чайником. Я напрягла слух, пытаясь разобрать ее слова. На кухонном столе я увидела две пачки хлопьев: подушечки со вкусом какао и колечки с фруктовым вкусом. Зная, что тети дома нет, я смекнула, что передо мной открываются дополнительные возможности.
– Тетя Эвелин. – Рики поднял веснушчатую руку, чтобы привлечь внимание моей мамы. – А Ронни насыпала себе хлопья из обеих пачек.
– Вероника, – строго одернула меня мама.
Она снова отвернулась, слушая, что ей говорят по телефону. Привалилась к столу. Рядом с ней стояла чашка с чаем, на которой был изображен толстый коала в жилетке цветов австралийского флага.
Я доела хлопья. На дне миски осталось молоко коричнево-лилово-зеленого цвета.
– Допивать не будешь? – спросил Пол, один из мальчиков постарше.
– Я никогда не допиваю молоко, – ответила я.
Он схватил мою миску, поднес к губам и запрокинул голову. Из уголка его рта потек тонкий ручеек зеленого молока, струившийся прямо в его рыжие волосы до плеч.
– М-м. – Он с наслаждением облизал губы.
– Фу-у, – с отвращением произнесла я.
Мама повесила трубку.
– Мы сейчас поедем в школу, – сказала она мне.
– Но сегодня же суббота, – возмутилась я.
Пол подался вперед, будто ему не терпелось повторить мои слова специально для меня.
– Туда придут следователи, которые занимаются поисками Эстер. Они хотят поговорить с тобой о том, что ты сообщила Маку, – объяснила мама.
– Но ты же сказала, что ее нашли. – Я услышала панические нотки в собственном голосе.
Мама поморщилась, словно коленку ушибла.
– Нет, милая. Не нашли.
Только потому, что в комнате мы были не одни, я сдержалась – не стала кричать и топать ногами. Я сердилась на себя, на маму, на своих бесчувственных братьев и сестер, сидевших вокруг с тупыми сонными рожами. В животе будто что-то разливалось, подобно тому как пропитывает страницу за страницей пролитый на библиотечную книгу сладкий морс. Никто не знал, где моя подруга.
До дома мы добрались быстро, кондиционер в маминой машине даже не успел охладить воздух в салоне. Всю дорогу я пыталась перехватить мамин взгляд. Она ввела меня в заблуждение, и я хотела, чтобы мама это признала и извинилась. Но мы ехали в молчании.
Дома у нас не было времени поговорить о том, что я слышала и чего не слышала. Мама быстренько прошла вместе со мной в мою комнату и велела переодеться.
– А почему Макинтайер сам не может передать им то, что я сказала вчера? – спросила я.
Она долго выбирала для меня наряд.
– Они хотят сами поговорить с тобой. – «И хватит об этом!» – подразумевал ее тон. Мама бросила одну из моих рубашек на кровать, где на скомканном одеяле лежал, свернувшись клубочком, Фли. Кот недовольно посмотрел на нее, затем спрыгнул с кровати и с важным видом удалился из комнаты.
Мама выбрала для меня рубашку на пуговицах, с коротким рукавом, в розовую и бледно-зеленую клетку с люрексом.
– Я не хочу идти в этой рубашке, – сказала я.
– А я не хочу, чтоб обо мне подумали, будто я не забочусь о тебе как следует. – Мама присела сзади и принялась стягивать мои волосы в высокий тугой хвостик.
Щетка больно царапала голову, но я знала: если вскрикну, станет еще хуже. Поэтому я сидела неподвижно, пока мама не закончила меня причесывать.
Мы пошли к машине. Мама была в той же одежде, что и вчера: в джинсах и футболке, поверх накинута мужская рубашка с длинным рукавом. Я открыла дверцу со стороны пассажирского кресла. Мама окликнула меня.
– Ронни, – предупредила она, заглядывая в машину через открытую дверцу, – ты должна сказать им правду. Если не будешь отвечать честно, попадешь в беду.
Опрос проводился в кабинете миссис Уорселл. До этого я бывала там только однажды. Как-то во время перемены поспорила с Эстер: заявила, что она побоится написать на классной доске грубое слово. Эстер приподняла брови и сказала: «Если это такая отличная идея, пиши сначала сама». Миссис Родригес увидела на моих шортах следы мела и сразу догадалась, что это мое творчество.
В кресле директора школы сидела незнакомая женщина с короткой стрижкой, которая делала ее похожей на мальчика. Она внимательно читала какой-то документ. На ней были очки в черной прямоугольной оправе. Я тоже хотела бы носить очки, но мама сказала, что они мне не нужны. Женщина улыбнулась мне и, нагнувшись к стоявшему на столе магнитофону, назвала дату и время беседы. У нее была плоская грудь, как у моей мамы. Женщина кивнула маме и назвала в микрофон мои имя и фамилию, имя и фамилию мамы, пояснив, что опрос приводится в ее присутствии. В углу сидел какой-то мужчина. Он был одет так же, как эта женщина: в темные брюки и белую рубашку. В отличие от нее, мужчина был в галстуке. Он молчал и не смотрел на меня.
– Здравствуй, Вероника, – поприветствовала меня женщина.
– Здравствуйте.
«Пожалуй, не стоит говорить этой женщине, что меня можно называть Ронни», – рассудила я, посмотрев на маму. Та улыбнулась мне.
– Я сержант уголовной полиции Сара Майклс, но ты можешь обращаться ко мне по имени – Сара. Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Но сначала я должна уточнить: ты знаешь, что такое ложь?
Я кивнула. Глупый вопрос.
– Вы с мамой приехали сюда на машине, верно?
Я кивнула.
– И если я скажу, что вы пришли сюда пешком, это будет ложь, так?
– Да.
– А если бы я спросила тебя завтра, как вы сюда добирались, что бы ты ответила?
– На машине?
– А если бы ты не смогла вспомнить?
– Что?
– Если б ты не помнила, как ты сюда добралась, как бы ты поступила?
– Спросила бы у мамы.
Что она, глупая, что ли?
– Это я к тому, что не нужно ничего выдумывать, если не помнишь. Можно просто сказать:
«Я не помню».
– А-а, ладно.
– Говорят, что Эстер – твоя лучшая подруга. – Я не ответила, и она добавила: – Расскажи про нее. Какая она?
– Она очень забавная. – Я посмотрела женщине в глаза, чтобы она поняла, насколько это важно.
– В каком смысле «забавная»?
– Она умеет имитировать чужие голоса. Будет скакать вокруг тебя и строить рожицы, пока не рассмешит.
– Вот здорово, – сказала женщина.
– Да, – кивнула я.
– Эстер когда-нибудь рассказывала тебе о своих родителях? – спросила она.
– Да.
– И что она говорила?
– Хм, да ничего особенного. Ее мама все время беспокоится о ней.
– О чем именно она беспокоится?
– Да обо всем, – ответила я.
– А папа?
– Он беспокоится меньше, но ругается на нее гораздо больше, чем мама.
– Ругается? Почему?
– Эстер забывчива или иногда что-то недослышит. И порой он злится из-за этого. – Я умолкла и взглянула на маму. Она смотрела на женщину-следователя. – Папа Эстер заходит к нам в раздевалку в бассейне и ругается на нас, когда мы слишком долго переодеваемся, – добавила я.
– Он заходит к девочкам в раздевалку? – уточнила следователь.
– Угу. В прошлый раз одна из мам велела ему выйти, и он разозлился.
Следователь что-то записала в блокнот.
– А вы знаете, что ламы, когда ссорятся, плюются друг в друга? – спросила я. – Именно так они решают проблемы. Правда, я не понимаю, как можно победить, если только плеваться.
– Нет, – ответила она. – Я этого не знала.
Я хотела побольше рассказать следователю про Эстер. Что ее родители слишком тревожились за нее, не понимая, что Эстер буквально все по плечу. Конечно, я не могла сказать, что порой я представляла, будто папа Эстер – это мой папа, когда он вез нас на машине в бассейн и обратно домой. Что он называл меня ламолюбкой и всегда с восторгом слушал, когда я рассказывала ему что-то новое о ламах. Иногда он был молчалив, иногда сердился – странное поведение, характерное для мужчин, – но меня это не пугало, а скорее интриговало.