– Сегодня напугала меня до смерти, – ответила Эвелин.
– Что случилось?
– Решила отправиться на поиски Эстер. Прихожу домой с работы, а ее нет. Мы с братом объездили весь город, но, должно быть, где-то упустили ее. Я готова была ее придушить, когда она возвратилась. – Сообразив, что ляпнула лишнего, Эвелин посмотрела на Сару.
Сара улыбнулась. Она снова ощутила запах талька.
– Как Констанция? – спросила Эвелин, потирая руки, словно в маленькой комнате было холодно.
– Держится, насколько это возможно, – ответила Сара. – Вы ее навещали?
– Знаете, еще с тех пор, как Ронни ходила в садик, мы постоянно где-то сталкиваемся, но мы особо никогда не общались: парой слов перекинемся, и все. Констанция слишком хороша для нашего городка. Я ее за это не осуждаю, но, поскольку мы не подруги, было бы странно явиться к ней в дом со своим участием. – Эвелин улыбнулась, и ее лицо как будто осветилось. – Вероятно, в таких ситуациях все теряются, не знают, как себя вести. Боятся быть назойливыми. Хотя это как раз тот случай, когда тактичность не очень уместна, да?
– Должно быть, вам одной тяжело растить Ронни, – заметила Сара.
– Думаю, не тяжелее, чем быть копом. Многие сразу нервничают, когда вас видят.
Эвелин пыталась увести разговор в сторону.
– Да, на женщину из полиции люди реагируют иначе, – согласилась Сара.
– В принципе, мне грех жаловаться. У меня здесь родственники. – Эвелин обняла себя одной рукой, пожимая плечами.
– Можно узнать, кто отец Вероники?
Этот вопрос Сара не хотела задавать в присутствии девочки.
– Он из тех, с кем ей незачем знакомиться, – отрезала Эвелин, давая понять, что разговор на эту тему окончен.
– Я спрашиваю не из любопытства. Это могло бы помочь следствию. Пропал ребенок.
– К данному делу это отношения не имеет.
Как сотрудник полиции, Сара привыкла, что она вызывает раздражение у людей, задавая неудобные вопросы, но сейчас ей пришлось пересиливать себя, чтобы получить интересующие ее сведения.
– Видите ли… – начала она. – Эвелин, я не хочу показаться неделикатной, но дело в том, что мы нашли наркотики, и я пытаюсь выяснить, кому они принадлежат. Мне сказали, что можно поговорить об этом с вами. Мы нашли значительное количество амфетамина.
Эвелин резко встала.
– Я обязана отвечать? Это официальный допрос?
– Нет, – успокоила ее Сара.
– Вот и хорошо. В таком случае я прошу вас уйти. – Эвелин направилась к выходу. Сара видела, что она настроена решительно.
Сара тоже поднялась и последовала за ней.
– Прошу вас. Я понимаю, этот разговор вам неприятен. И я не обвиняю вас в причастности. Мне просто нужно имя, чтобы знать, с чего начать искать.
– Я не принимала наркотики с тех пор, как узнала, что беременна Ронни. Ни разу, – отчеканила Эвелин.
– Простите, если расстроила вас. – Сара положила ладонь ей на руку.
Воздух в комнате трещал. Сара боролась с желанием взять Эвелин за подбородок, обвить рукой ее талию. Не потому, что Эвелин ей нравилась. Просто хотелось обнять кого-то, почувствовать тепло человеческого тела.
Сара резко отдернула руку.
– Вы вообще представляете, чего стоит выбраться из этого дерьма? – Эвелин била дрожь.
– Я вас понимаю. – Сара искренне не хотела расстраивать ее. – Мне кажется, вы замечательная мать.
Гнев сошел с лица Эвелин.
– Простите. – Сара не хотела прибегать к стандартным полицейским фразам, чтобы воздействовать на Эвелин. – Я не стала бы к вам обращаться, но нам просто необходимо за что-то зацепиться.
– На наркотики меня подсадил Клинт Кеннард. Я тогда еще училась в школе, в старших классах. Присмотритесь к нему.
Фамилия Саре была знакома.
– Это отец одного мальчика, которого мы опрашивали. Он ведь учится в одном классе с Вероникой, да?
– Ничто не ускользает от вашего внимания, – съязвила Эвелин. Сарказм ей не шел. – Сам он наркотики никогда не принимал – очень уж любит быть хозяином положения, – но я удивлюсь, если он в этом не замешан. – Эвелин помолчала. – Хотя, знаете, я принимала только героин, так что по поводу амфетамина точно ничего не могу сказать.
Эвелин проводила Сару к выходу.
– Я ценю вашу честность, – поблагодарила ее Сара.
– Спокойной ночи, сержант, – попрощалась Эвелин, скрестив руки.
Обычно гражданские не запоминали ее звание.
Сара вышла на улицу, и Эвелин закрыла за ней дверь. Сара услышала щелчок запираемого замка. «Отец Вероники Томпсон?» – записала она в своем блокноте и, сопровождаемая душистым ароматом, по заросшей тропинке зашагала к воротам.
Мы
1 декабря 2001 года, суббота
Если наши отцы слышали то, что не соответствовало их представлениям, они восклицали: «Бред собачий!» Даже мы, дети, начали понимать, что существует огромная пропасть между тем, что люди говорят, и тем, что они думают и делают. Лучше всех лгали те, кто был способен поверить в собственную ложь. Мы научились искусно убеждать себя в той или иной точке зрения. Твердили себе: мы не поняли, что подразумевал тот или иной человек, он выразился неясно, а значит, мы ни в чем не виноваты. Мы твердили себе это так яростно, что искренне верили в свое заблуждение. А еще один отец любил говорить: «Если ждешь, чтобы случившееся отменилось, ждать придется долго».
В пятницу вечером мы видели, как двое приезжих полицейских вывели Стивена из его дома. Наш город отреагировал так, как и можно было ожидать. Столько ртов заохало и заахало одновременно, что диву даешься, как только Грязный город не взмыл в воздух, подобно дракону, и не полетел прочь. Возможно, нас унесло бы далеко-далеко, мы приземлились бы где-нибудь у моря, и там для всех нас началось бы абсолютно новое существование. Будущее, в котором наши отцы занимались бы рыболовством, а наши матери целыми днями стояли бы по щиколотку в холодной воде бескрайнего океана, устремлявшегося к берегу, чтобы поскорее принять нас в свои объятия.
Известие о том, что именно нашли полицейские на заброшенной территории близ автострады, распространится не так быстро, хотя мало кто удивится услышанному.
Наши отцы пили, курили или бросали пить, и позже мы будем подражать им или клясться, что никогда не станем такими, как они. Мы знали, чего ждать, когда наши отцы и их друзья начинали говорить заплетающимися языками – от этого внутри все холодело, – и старались не попадаться им на глаза. Наши отцы ненавидели наркотики, но пили по-черному. В те вечера, когда они напивались до опупения, так что не стояли на ногах, мы находили их в санузлах; они сидели на полу, свесив головы в ванны, и что-то тихо напевали, периодически давясь рвотой. Наркота – дрянное дело.
Льюис
1 декабря 2001 года, суббота
О том, что Эстер пропала, Льюису Кеннарду никто не сообщил. Он узнал об этом только в субботу утром, а к тому времени о ней не было известий уже много часов. Когда отец ушел на работу, мать Льюиса, Софи, пришла к нему в комнату.
– Дорогой, Эстер Бьянки не вернулась вчера домой из школы.
Эсти не ночевала дома? Это столь же нелепо, как прийти в школу в пижаме или в церковь – с раскрашенным лицом. Льюис сразу подумал о том, что они с Кэмпбеллом видели. Мужчина в синей клетчатой рубашке. Эсти. Он едва не выпалил все это матери, но мысль о Кэмпбелле заставила его сдержаться. Мама Льюиса сказала, что полиция опрашивает детей в школе и им необходимо прибыть туда. Его охватил холодный ужас. Нужно поговорить с Кэмпбеллом. Обычно в нем полыхал некий внутренний огонь, но сейчас, казалось, Льюис окоченел. Будто превратился в тяжелый колокол, а чей-то мясистый кулак сомкнулся вокруг его языка, не давая издать ни звука.
– Льюис, дорогой, поднимайся. Нам пора выезжать.
Голос доносился из комнаты Саймона. Два месяца назад брату исполнилось пятнадцать лет, но в субботу по утрам он играл с кубиками из конструктора «Дупло». Льюис слышал, как Саймон колотил ими о стену.
Вместе с мамой Льюис приехал в школу. Из кабинета миссис Уорселл как раз выходили со своей матерью близнецы Аддисоны. Льюис боялся, что встретит Ронни. Не хотел сталкиваться с ней, не хотел, чтобы она спрашивала, сильно ли он переживает. Он боялся, что выложит ей все в ту же секунду, как увидит ее приветливое лицо. Но Ронни он нигде не видел. Миссис Уорселл взмахом руки пригласила их в свой кабинет, где сидели двое незнакомых полицейских – мужчина и женщина. Директриса Льюису всегда нравилась. Порой, когда он проходил мимо нее после собрания, она приглаживала ему волосы и подмигивала, если он поднимал на нее глаза. Оба полицейских были в форменных рубашках с длинным рукавом. Льюис попытался представить их в роли родителей кого-нибудь из школьников и не смог. Мужчина сидел в углу, делал записи. Чем-то он напомнил Льюису его отца: своей энергичностью, тем, как смерил взглядом маму. Женщина, улыбнувшись матери, представилась сержантом Сарой Майклс и уточнила у мамы его имя, фамилию, домашний адрес и дату рождения.
– Льюису одиннадцать лет. Он самый младший в классе, – сообщила его мама.
Сержант Майклс взглянула на Льюиса, оценивая его реакцию на слова матери, но он сидел с опущенной головой. Двенадцать ему исполнится лишь в марте следующего года. Из-за брата в школу его отдали раньше. Должно быть, кто-то посчитал, что маме это немного развяжет руки.
– Ты понимаешь, почему мне необходимо побеседовать с тобой сегодня? – спросила женщина.
Голос у нее был добрый. Льюис не сомневался, что так же участливо она говорила с остальными детьми, будто искренне переживала за них. Его это разозлило. Он знал, что ей нет до него дела. С чего бы вдруг она стала за него беспокоиться?
– Да, – ответил он.
– Эстер никто не видел с тех пор, как она ушла из школы. Мы полагаем, что домой она шла вдоль Дертонского ручья.
Льюис кивнул, почувствовав, как напрягся всем телом при упоминании ручья.
– Что ты делал вчера после полудня? – спросила следователь, не дождавшись от него ответа.