Сначала отец сделал вид, будто не замечает сына. Льюис вспомнил, как однажды на уроке миссис Родригес сказала классу: наша планета и все, что есть на ней, движется в космосе. «Кажется, будто мы стоим на месте, но на самом деле мы все движемся очень быстро». Ронни отказывалась в это поверить.
– Как же так, миссис Родригес? – возразила она, вытягивая перед собой руку, чтобы видел весь класс. – Вот смотрите: моя рука неподвижна.
Стоя в баре, Льюис почти чувствовал, как Земля вращается вокруг своей оси, представлял, как они все со свистом проносятся мимо других планет. Мужчины переговаривались между собой, на Льюиса никто не обращал внимания. В приглушенном свете поблескивала деревянная барная стойка; во влажном воздухе, который охлаждал кондиционер, висел дрожжевой запах пива. В китайском ресторане, размещавшемся в здании клуба, толпились посетители. В большие окна маленького бара Льюис видел неосвещенную лужайку для игры в шары.
Допивая бокал пива, отец Льюиса стрельнул глазами в сторону сына. Он брился каждый день, отчего кожа на его подбородке всегда была покрасневшей, но сегодня вечером она выглядела особенно воспаленной.
Один из его приятелей, словно впервые увидев Льюиса, заметил, что старушка Клинта с каждой неделей молодеет. Льюис узнал в нем Роланда Матерса, владельца местного мотеля. Краснолицый мужчина был в шортах, да в таких коротких, что Льюис видел его толстые ляжки, расплывшиеся на табурете. Отец Льюиса громче всех расхохотался над его шуткой.
Только он допил последний глоток, всасывая пену сквозь сжатые зубы, другой его приятель крикнул, что теперь очередь Клинта угощать. Бармен, не глядя на Льюиса, принялся наливать холодное пиво в чистые бокалы. Льюис стоял и смотрел, как отец прикладывается к полному бокалу. Он знал, что рот лучше держать на замке.
Как-то раз мама Льюиса робко предложила его отцу, чтобы она приезжала за ним, только когда тот соберется покинуть бар. Но отец категорически отказался звонить жене и предупреждать, что готов ехать домой.
– Я тебе не юная девица, чтоб с танцулек меня забирать. Тебе все равно нечего делать.
Наконец отец встал, залпом осушил бокал, пожал руки приятелям, не желавшим его отпускать, затем повернулся и зашагал из бара тем же путем, каким пришел за ним сын. Льюис плелся за отцом на почтительном расстоянии. Лишь когда тот сядет в машину, станет ясно, в каком он настроении.
Твердым шагом Клинт Кеннард вышел на улицу. Льюис побежал вперед, чтобы открыть для отца заднюю дверцу. Чем ближе тот подходил к машине, тем более шаткой становилась его походка. Громко кряхтя, он уселся на заднее сиденье за мамой Льюиса. Льюис захлопнул дверцу, обежал машину и скользнул на сиденье за Саймоном. Обычно, едва оранжевый автомобиль трогался с места, отец начинал петь. Или сквернословить и извергать угрозы. Ведь в машине, кроме жены и детей, его никто не слышал. Иногда он засыпал по дороге домой. Это были хорошие вечера.
– У моей жены не рот, а кошачья задница, – заявил отец, просунув голову между двумя передними креслами, словно ребенок, пытающийся привлечь внимание родителей во время долгой поездки. Затем он с шумом откинулся на спинку сиденья.
В сравнении с другими вечерами, когда Льюис видел его пьяным, сейчас он казался безобидным. Хохоча над собственной шуткой, отец резко сдвинулся в бок и сел прямо за мамой. Она еще не завела двигатель. Отец положил обе руки на подголовник водительского кресла, расставив в стороны локти, подобно женщине, которая трет белье на старинной стиральной доске. Льюис видел такую в Балларате[19], куда они с классом ездили на экскурсию. Затем отец обеими руками схватил маму за шею и рывком притянул ее к подголовнику. В зеркало заднего обзора Льюис увидел, как у мамы глаза полезли из орбит. Ее руки взметнулись вверх, царапая запястья отца: она пыталась отцепить его пальцы, зажимавшие также и несколько прядей ее каштановых волос. Вокруг не было ни души. Только сияли огни клуба.
Интересно, подумал Льюис, показывал ли отец маме трюк с газетой, который демонстрировал ему? Она смотрела на Льюиса в зеркало заднего обзора. Время, казалось, остановилось. Льюис вспомнил золотых рыбок на полу в классе, которых спасла Эстер. Отец отпустил маму, и Льюис услышал, как она сделала глубокий вдох, который, казалось, застрял где-то между ее ртом и легкими.
Расхохотавшись, отец снова откинулся на спинку сиденья.
– В этой семье что, долбаных шуток никто не понимает?
Мама, прерывисто дыша, включила зажигание, но с места не тронулась. С минуту мотор работал вхолостую. Мама молчала.
Льюис подумал о приятелях отца в клубе. Нравится ли им его отец? Знают ли они, что он вытворяет, когда выходит из тех дверей?
Они подъехали к дому. Отец вошел первым. Когда Льюис переступил порог, он уже выходил из кухни с большим стаканом холодной воды в руке. Льюис слышал, как мама сзади ведет Саймона, что-то нашептывая ему.
Отец посмотрел на Льюиса так, будто что-то вспомнил.
– А в каком состоянии твоя комната? Ты помогаешь маме содержать ее в чистоте?
– Да, папа, – монотонно ответил Льюис.
У отца, казалось, чесались руки. Ему так и хотелось ударить Льюиса. Вместо этого он направился по коридору к комнате сына.
– Сейчас проверим. Иди за мной.
На полу ничего не валялось, кровать заправлена. Отец выдвинул пару ящиков. Не увидев ничего, кроме аккуратно сложенной одежды, он со стуком закрыл их. Тяжело дыша, прошел к стенному шкафу в углу. Льюис так и не выбросил шорты, которые порвал, играя с Кэмпбеллом. С того дня миновал почти год. Он и помыслить не мог, чтобы сунуть их в мусорное ведро на кухне, в которое иногда заглядывал отец. Намеревался выбросить шорты прямо в мусорный бак на улице или в урну в школе. Но потом понял, что не хочет избавляться от них. Они служили вещественным доказательством того, что он не выдумал свою дружбу с Кэмпбеллом. У него подкашивались ноги при мысли, что отец обнаружит порванные шорты.
Тот, должно быть, заметил, что Льюис глянул на свой шкаф. Одним махом он подскочил к нему и распахнул дверцу. Сдвинув в сторону одежду, висевшую на плечиках, он присел на корточки и рывком выдвинул нижний ящик. Рваные шорты Льюис запихнул под крикетные наколенники. Отец словно точно знал, что искать. Он сунул туда руку и, сощурившись, вытащил их на свет.
– Это еще что за хрень?
Льюис пытался ответить, но язык не повиновался.
– Отвечай, урод, когда я с тобой разговариваю. – Отец схватил его за руку. – По-твоему, я работаю как проклятый, чтобы ты рвал свои вещи?
Льюису хотелось плюнуть ему в лицо. Он чувствовал, что вот-вот расплачется. Рука в том месте, где отец стискивал ее, горела. Он так крепко держал Льюиса, что едва не отрывал его от пола.
– Клинт! – В дверях стояла мама. На шее у нее проступал синяк.
Отец широким шагом направился к ней, захлопнув за собой дверь. Льюис вытер лицо тыльной стороной ладони. Громкие голоса. Визгливое завывание Саймона, находившегося в своей комнате. Льюис сел, спиной подпирая шкаф. Звон разбитого стекла. И затем наступила тишина.
На следующий день было воскресенье. Отец по воскресеньям не работал, поэтому весь дом затаил дыхание. Льюис никогда толком не знал, чем занимается его отец. «Всем понемногу», – всегда говорил он. Официально он нигде не числился, но постоянно пропадал на чужих фермах. В начале года приобрел мобильный телефон и теперь все время по нему болтал, хохоча над какой-нибудь своей шуткой.
На Льюисе была футболка с обрезанными рукавами, которую он надевал, когда отец просил помочь ему постричь газон. Рука в том месте, где он ее стискивал, до сих пор болела. Льюису хотелось, чтобы мама увидела синяк, сказала что-нибудь по этому поводу. А вот Саймон утром заметил кровоподтек и, обхватив липкими пальцами больное место, надавил на него. Льюис указательным пальцем ткнул Саймона в рыхлый живот, и тот разревелся.
– Не знаю, что на него иногда находит, – весело произнесла мама.
Отец отправил Льюиса в дом, чтобы «не путался под ногами», и потому он теперь пылесосил в столовой, не спуская глаз с коридора, чтобы сразу увидеть, когда войдет отец. Льюис изнывал от усталости. Минувшей ночью ему приснилась Эстер. Сотни одинаковых белых жердей падали с неба на него, Эстер и Кэмпбелла – да, Кэмпбелл тоже присутствовал в его сне, – вбивая их в землю, словно колышки на лужайке для гольфа.
Раздался стук в дверь. Льюис выключил пылесос. Секунды шли, но он не слышал ни шагов отца, ни отклика мамы, просившей гостя «подождать минутку». Босыми ногами Льюис зашлепал к входной двери. Стук повторился. Для снятия с предохранителя дверного замка требовалось повернуть кусочек твердой резины так, чтобы он соскользнул с жесткого пластикового колышка. Брат Льюиса Саймон был сильным мальчиком, но слаборазвитая мелкая моторика пальцев не позволяла ему разблокировать детский замок.
Открыв наконец дверь, Льюис увидел на крыльце Питера Томпсона. Мужчины, навещавшие его отца, в дом обычно не заходили, а шли прямиком к сараю. Питер был одет в слаксы и рубашку с воротником, купленные в Роудсе. Он улыбнулся, отчего левый уголок его рта перекосился. Льюису улыбка Питера казалась зловещей, будто тот насмехался над ним, хотя он еще ничего не сказал. Шляпу Питер держал в руках, его редеющие рыжие волосы были взлохмачены. Льюис не помнил, чтобы Питер когда-либо являлся к ним домой. Его отец не особо жаловал «весельчаков», к которым Льюис относил Питера. Тот был дядей Ронни, и она его обожала. Только и говорила о том, как он сказал или сделал что-то смешное.
– Добрый день, приятель. – Питер посмотрел на синяк, багровевший на левой руке Льюиса, но не поинтересовался: «Откуда это у тебя?», а перевел взгляд на его лицо и спросил: – Отец дома? Мне нужно перекинуться с ним парой слов.
Он произнес это громко и скороговоркой. Так обычно делаешь, когда испортишь воздух и стараешься отвлечь от неприятного запаха того, кто стоит рядом.