– Конечно.
Все располагало к тому, чтобы он ответил согласием: на улице жара, они сбежали с урока на несколько минут раньше, шагали в ногу, на школьном дворе ни души. Льюис шел за Кэмпбеллом. Они держались деревьев, стараясь оставаться незамеченными.
– Разве мама тебя дома не ждет? – спросил Льюис через некоторое время.
– Она сейчас в Роудсе. К тому же занятия еще не кончились.
Они добрались до того места, где земля уходила вниз, а камни и искривленные корни деревьев отмечали границу ручья. Мальчики шагали рядом, соприкасаясь плечами, отчего Льюис ощущал покалывание в спине. Издалека донесся трезвон школьного звонка.
В тот день, когда Эстер последний раз видели живой, Льюис и Кэмпбелл, войдя под сень деревьев у ручья, как будто сразу оказались за пределами города. Здесь было прохладнее и пахло землей. Кэмпбелл шел впереди. Льюис тащился следом, хватаясь за корни деревьев, чтобы не заскользить по склону к руслу.
Они услышали шуршание листьев под тяжелыми шагами: кто-то шел среди деревьев по другому берегу ручья. Мальчики разом присели за большим валуном, отгораживаясь от шума. Сквозь расщелину в камне Льюис увидел в профиль мужчину. Рядом с ним вышагивала девочка. Ее лица Льюис рассмотреть не мог, потому что мужчина заслонял его своим телом, но густые черные волосы, развевающиеся на горячем сухом ветру, он узнал сразу. Что здесь делает Эсти? Они были далеко, но с каждым шагом приближались. Поначалу Льюис принял мужчину за отца Эсти, но потом увидел, что это не тот человек, который приходил к ним домой и орал на его отца, не тот человек, который вытаскивал Эсти из бассейна, когда она выиграла заплыв во время водного карнавала. Этот мужчина был в синей клетчатой рубашке, которая напомнила Льюису новую накрахмаленную скатерть, и на солнце блестела его лысина. Кэмпбелл, тоже желая посмотреть, кто там идет, щекой сдвинул в сторону голову Льюиса, короткими волосами задев его ухо, отчего Льюиса будто током ударило. Мужчина и Эстер шли по противоположному берегу, довольно далеко от них, и Льюис был уверен, что их не обнаружат, если они не будут высовываться из-за камня.
Они слышали голос Эсти.
– Черныш! – звала она вместе с мужчиной.
Ее спутник кричал не так громко, как обычно кричит человек, искренне желающий найти свою собаку. Он был похож на ведущего из телешоу «Играем в школу»[21], словно разыгрывал какую-то сценку.
Лицо Кэмпбелла находилось совсем рядом с его лицом. Льюис ощущал запах пота и еще чего-то едкого, чему он не мог подобрать определения. «Уходите», – молча просил он Эсти и ее спутника, одновременно недоумевая, какого черта она там делает.
Вперившись взглядом в камень, за которым они прятались, Льюис слышал голоса Эсти и незнакомого мужчины, а также стук собственного сердца. Валун имел с десяток разных оттенков. Ржавые полосы указывали на уровень воды в ручье в прежние годы. Кэмпбелл повернул голову, вне сомнения, для того, чтобы проследить за Эсти с незнакомцем, и губы мальчиков случайно соприкоснулись. Зубы ударились о зубы, отчего обоих пошатнуло, но потом они обрели равновесие. Льюис не думал ни о родителях, ни о жаре. Забыл про незнакомца и Эсти на другом берегу ручья. Губы Кэмпбелла имели привкус соли и уксуса. Одна его рука вцепилась в рубашку Льюиса. Льюис часами думал о Кэмпбелле, и его осознанные мысли были вполне невинными. Он просто хотел быть рядом с Кэмпбеллом. Например, как тогда, когда они вместе смотрели состязания борцов дома у Кэмпбелла и Льиюс, дрыгая ногами, случайно задел его ноги. И Кэмпбелл не смутился, не отодвинулся от него.
Мальчики отстранились друг от друга. Льюис чуть повернулся, чтобы посмотреть, где Эсти, и в расщелину увидел ее голову. Держа за руку высокого лысого мужчину, который не был ее отцом, она удалялась, исчезая из виду. Кэмпбелл и Льюис, сидя на корточках за камнем, посмотрели друг на друга. Их взгляды говорили: «Я нас не выдам, если ты будешь молчать». Эсти болтала с незнакомцем, но слов ее уже было не разобрать. Глядя им вслед, мальчики все так же близко сидели друг к другу, но руками теперь не соприкасались.
После того как Эсти и ее спутник скрылись, мальчики еще какое-то время посидели за валуном, избегая встречаться глазами.
– Иди домой, Льюис, – наконец произнес Кэмпбелл, но не сердито. Вид у него был такой, будто он потерпел поражение в футбольном матче, но все равно хорошо провел время. – Думаю, тебе больше не надо ко мне приходить.
Льюис видел только тень Кэмпбелла и слышал его дыхание. От его слов он похолодел.
Констанция
1 декабря 2001 года, суббота
Констанция не видела дочь с пятницы. От этой мысли внутри нее что-то сжималось и разжималось. Желчность, гнев. Гнев на Стивена, который сидел в КПЗ. Констанция попросила тюремное начальство исключить их домашний телефон из списка номеров, по которым мог звонить муж. Знала, что, услышав его голос, утратит решимость. Но, что бы он ни сказал, это не объяснит, как в его машине оказалась туфля дочери. Стив солгал, что не видел Эстер, а раз так, глупо считать, что он не лгал обо всем остальном. Она больше не может ему верить. И не станет. Мужа и дочь она потеряла, жизнь ее утратила всякий смысл. Констанция бесцельно бродила от кухни до двери на задний двор и обратно.
Она переживала, что Шел обижена или рассержена, ведь Констанция выдала полиции ее тайну. В субботу около полудня подруга снова пришла к ней.
– Шел, прости, ради бога, – извинилась Констанция, отирая слезы. Теперь она часто плакала, почти все время.
– Пустяки, любовь моя. Ерунда. Просто зря я тебе рассказала. Сама не знаю, что на меня нашло. Для меня все это в прошлом.
Честно говоря, Констанция с самого начала чувствовала, что Шелли не расстроится из-за этого. Как ни стыдно это признавать, она считала, что Шелли по натуре более примитивна и толстокожа, чем она сама. Но Шелли всегда была так невозмутима – флегматик в сравнении с легковозбудимой Констанцией. Неудивительно, что у нее о подруге сложилось именно такое мнение. Впрочем, кто станет осуждать несчастную мать, у которой пропала дочь?
– Теперь я понимаю, почему ты никогда не приходила сюда. – Констанция жестом показала на кухню, подразумевая весь дом. – Представляю, как тебе было тяжело со мной общаться.
– Когда мы с тобой познакомились, я не знала, что ты его жена. Клянусь. Понятия не имела. Ну а когда разобралась, говорить что-то было поздно.
– Что было потом? Сущий кошмар, наверное.
– Я пыталась поговорить со Стивеном, выяснить, кто еще там был. Он взорвался. Все отрицал. Наверное, побеседовал с моим старшим братом. Я не хотела, чтобы он знал. Думала, он порвет тех парней на куски. А он однажды вечером отвел меня в сторону и заявил: «А чего ты ожидала?» Сестра-шлюха ему не нужна, так что болтать об этом я не должна. И знаешь, что самое ужасное? Я закрыла рот и молчала.
– Действительно, ужасно.
– В конечном итоге город разделился на тех, кто утверждал, будто я все выдумала, и на тех, кто говорил, что я пошла с ними по доброй воле. И через какое-то время я просто убедила себя в том, что ничего и не было.
Следователь Майклс регулярно звонила Констанции и сообщала о ходе расследования, но того телефонного звонка, который она ждала, все не было. Это как роды. Тебе очень хочется того, что, ты знаешь, принесет боль, но, по крайней мере, все будет кончено. А потом она начинала выть, кусая кулак. Ведь на самом деле происходило нечто противоположное родам: она ждала сообщения о том, что ее дочь погибла.
Когда следователь спросила Констанцию, является ли Стивен биологическим отцом Эстер или, может быть, это кто-то другой, в первое мгновение она оцепенела, но потом выдавила:
– Да, конечно. – Правда, в ее тоне не слышалось ни капли негодования.
Констанция часто думала о том, что Стивен ничего не сказал о туфле Эстер. Он был уверен, что жена всецело у него под башмаком и никогда не усомнится в нем. Стив всегда пылко заявлял Констанции о своей любви. «Ты создана для меня, любовь моя», – говорил он так, будто никаких дальнейших действий ни от кого не требовалось. Что ж, теперь у нее было время поразмыслить над своим браком, проанализировать каждое мгновение их совместной жизни, обнаруживая трещины. Следователь Майклс удивилась, что Констанция не общается со Стивеном. А как на ее месте повели бы себя другие женщины? Как ты поступишь, узнав, что человек, которого ты выбрала себе в спутники жизни, лгал тебе, лгал полиции, отказался объяснить, как вещь их дочери попала в его машину?
Когда Констанция вышла на улицу, чтобы выбросить мусор, ее обступили журналисты.
– Миссис Бьянки, что вы чувствуете?
– Что думаете по поводу исчезновения вашей дочери?
– Полагаете, ее похитил ваш муж?
На помощь ей пришла Шел. Она выбежала из дома и прогнала репортеров. К тому же на первой полосе газеты была помещена фотография пропавших двойняшек, а не ее дочери, что тоже рассердило Констанцию.
В воскресенье следователь спросила, согласна ли она дать пресс-конференцию. Объяснила, что это будет полезно во всех отношениях. Во-первых, ее перестанут атаковывать вопросами возле дома; во-вторых, говорить будет только она одна. Следователь заверила Констанцию, что дело Эстер никак не связано с исчезновением двойняшек, хотя откуда она могла знать? Кто вообще мог что-то знать? Констанция согласилась на пресс-конференцию. Впрочем, разве у нее был выбор?
Для нее было важно, что Шел никогда не спрашивала, что она намерена делать. Они встречали каждую минуту, как встречаешь набегающие волны: на одних скользишь, под другие подныриваешь. А волны набегали и набегали. Порой давление было столь велико, что Констанции хотелось умереть. Самое страшное, что так могло продолжаться бесконечно. Что делать, если не будет известий через два дня? Через две недели? Через год? Это было невообразимо. Почти так же невообразимо, как ожидание, так же немыслимо, как пустая кровать ее дочери.