– Я хочу искать вместе с тобой.
Я всегда находила Эстер, когда мы играли в прятки. У нее не хватало терпения подолгу оставаться в укрытии. Рано или поздно я замечала ее темноволосую голову, выглядывавшую из-за какого-нибудь дерева.
– Не хватало еще, чтобы и ты потерялась, – сказала мама, ладонью приглаживая мои волосы.
Мой дядя Питер встретил нас перед своим домом. Он приходился маме старшим братом, и она очень его любила. Я это знала наверняка, потому что, не считая меня, только ему удавалось по-настоящему ее рассмешить. Разулыбавшись, он крепко обнял маму. Улыбка у него была кривая: в молодости – ему тогда шел двадцать второй год – он играл в футбол, и в него кто-то неудачно врезался; с тех пор левая часть его лица немного перекошена. Когда я была помладше, он позволял мне дергать его за козлиную бородку, в которой теперь серебрилась седина. На нем была тенниска с логотипом компании грузовых перевозок, в которой он работал. Шагая рядом с мамой, дядя Питер повел нас в дом. При нашем приближении на крыльце зажегся оборудованный датчиком светильник, и я увидела, как на голых руках дяди заискрились рыжие волосики.
– Даже подумать страшно, Пит, – произнесла мама.
Он кивнул.
– Шелли пошла туда.
К маме Эстер моя мама не испытывала большой симпатии, но с тетей Шелли дружила Констанция. Эстер много времени проводила в доме моих дяди и тети, где вечно царил беспорядок, но ей это ужасно нравилось. Она умела везде оставаться самой собой – не то что я. А я, приходя к дяде, всегда чувствовала, что тетя Шелли считает меня хитрой и пронырливой. А если тебя считают хитрой и пронырливой, ты волей-неволей начинаешь вести себя соответственно. Я рыскала по двору, и, если украдкой пробиралась на кухню, чтобы чем-нибудь полакомиться, меня обязательно там кто-то заставал. Не то чтобы тетя Шелли возражала, но в ее глазах, сдается мне, я была избалованным ребенком. А дядя относился ко мне совсем по-другому. Смеялся над моими шутками. Один раз сам так меня насмешил, что я от хохота аж пукнула, отчего мы оба еще сильнее захохотали, продохнуть не могли. Но, пожалуй, это было и к лучшему, потому что воздух я испортила знатно. А однажды из какой-то своей поездки он привез мне шляпу, и, когда я ее надевала, казалось, что на голове у меня спит барашек. Я носила эту шляпу каждый день, пока мама не сказала, что она затерялась во время стирки.
Дядя обнял меня крепко-крепко.
Едва мы ступили в дом, свет на крыльце начал гаснуть. Я все ждала, что из-за забора вот-вот выпрыгнет Эстер и покажет нам язык, а потом, закатив глаза, громко захохочет.
С момента ее исчезновения миновало уже шесть часов.
Сара
30 ноября 2001 года, пятница
Сержант Сара Майклс остановила свой белый седан без опознавательных знаков полиции у свободной бензоколонки. Ее напарник, констебль Уэйн Смит, спал с открытым ртом в пассажирском кресле. Сейчас они находились примерно в семи часах езды от Сиднея. Когда возвращались в город с очередного задания, ей позвонил начальник. «Придется вам задержаться в провинции, Майклс!» – заявил Кинуак. Сара была рада уже тому, что они не успели доехать до дома, а то пришлось бы снова поворачивать назад.
– Как самочувствие, босс? – Потирая глаза, Смити выбрался из машины.
– Жарко, – ответила Сара, отворачивая крышку бензобака.
Почти всю дорогу она была за рулем, подставляя солнцу всю правую сторону тела. Перед отъездом из Сиднея она сняла подаренный Амирой браслет, оставив его на стеклянном подносе у кровати, и надела мамины часы. Теперь рука покраснела, кожа горела.
Смити пошел платить за бензин, а Сара, воспользовавшись случаем, сдернула свисавший с зеркала заднего вида освежитель воздуха с ароматом ванили и бросила его в темную пластиковую урну, возле которой стояли ведро с затхлой водой и видавший виды резиновый скребок. От ароматизатора, напоминавшего ей об Амире и ее благовониях, заболела голова.
Спустя несколько минут, увидев выходящего из здания заправки Смити, Сара обошла автомобиль и заняла пассажирское кресло, решив, что оставшиеся полчаса до места назначения машину пусть ведет напарник.
У противоположной колонки автомобиль заправляла худая женщина с темными кругами под глазами. Несмотря на жару, она была в длинном кардигане, усеянном катышками. На заднем сиденье кричал младенец. Женщина повесила на место пистолет и посмотрела на Сару. У той сложилось впечатление, что, если б сейчас ее не было на автозаправке (а по ней сразу видно, что она из полиции, пусть и не в форме), женщина пошла бы платить за бензин, оставив ребенка в машине, и даже дверцу бы не закрыла.
Смити сел за руль и взглянул на Сару:
– Не унывай, сержант, может, ничего страшного не случилось.
До этой минуты Сара и не осознавала, что хмурится, но из принципа не стала менять выражение лица.
– Смотри на дорогу, констебль.
Смити не расставался со жвачкой. Его рыжеватые усы подергивались, а чавканье раздражало Сару, особенно сейчас, когда ей не надо было следить за дорогой. Слава богу, хоть в салоне теперь ничем не пахло. Она с облегчением вздохнула, когда они заметили щит с поблекшей надписью «Добро пожаловать в Дертон» и съехали с автострады.
Смити затормозил перед крошечным зданием полицейского участка – меньше она еще не видела.
– Куда подевался ароматизатор? – спросил он, глядя на зеркало заднего вида.
– Упал, наверное, – ответила Сара.
Смити полез под сиденье, а она вышла из машины.
У входа в участок их встречал местный сержант. Щурясь, он представился Маком и поначалу обращался к Смити. Но затем констебль официально представил их обоих, указав звания, после чего Мак резко повернулся на сорок пять градусов, к ней лицом. В усах напарника, заметила Сара, промелькнула усмешка. По крайней мере, Маку хватило такта не вскинуть брови. Вряд ли в этих краях много женщин-полицейских. А может, и вообще желающих служить в полиции здесь раз-два и обчелся.
Мак, плотный загорелый мужчина с легкой щетиной на лице, действовал четко по протоколу. Чем выгодно отличался от многих провинциальных полицейских, с которыми приходилось работать Саре за те два года, что она служила в отделе по розыску пропавших без вести. Он собрал всю информацию, необходимую для того, чтобы приступить к поискам. Жена Мака оставалась в полицейском участке, кого-то обзванивала. Сара встретила ее при входе в отделение. Она подумала, что худая, но жилистая Лейси Макинтайер с ее загаром и белокурыми волосами неплохо смотрелась бы на трибунах стадиона, где проводится матч по поло, пока не услышала ее грубоватую речь: та говорила с сильным местным акцентом.
Это все выдумки, что нужно выждать двадцать четыре часа, прежде чем начинать поиски пропавших людей, тем более детей. Бывало, что к приезду Сары потерявшегося ребенка уже находили – он мирно спал в укромном уголке на заднем дворе своего дома или прятался у кого-то из друзей. Тогда она с улыбкой пожимала руки местным стражам порядка и по возвращении в город составляла короткий отчет, на пару страничек. Не считая тех случаев, когда своих отпрысков не могли поделить родители, большинство детей, которые не нашлись в первые три часа после исчезновения, как правило, уже были мертвы. Здесь же с момента исчезновения девочки прошло больше четырех часов. Мак вручил Саре журнал регистрации происшествий. Она пролистала его, игнорируя жжение в правой руке. Затем Мак проводил приезжих до их белого «коммодора», сказав, что позже будет ждать их в месте сбора поисковой группы.
Дневной свет угасал, сменяясь синеватой мглой. Смити опустил стекла на окнах машины. Город был унылый, бурый; вдалеке темнели силуэты холмов. От полицейского участка они поехали к небольшому домику, облицованному фиброцементными плитами, где их ждали родители Эстер Бьянки. В свете, льющемся с крыльца, Сара увидела на стволе пальмы новый почтовый ящик «Бьянки».
Всякий раз, когда Сара подходила к дому, где пропал ребенок, ей вспоминалась одна женщина. Тогда Сара только-только перевелась из отдела защиты прав детей в отдел розыска пропавших без вести, а у той женщины пропала семнадцатилетняя дочь Карла. Когда Сара пришла к ней, та провела ее в тесную кухню, где красовалась коллекция чехлов на чайники. Несчастная мать сказала Саре: «Когда у тебя пропадает ребенок, ты ходишь по дому, смотришь на вещи, и тебя от них тошнит. Вот спрашивается, зачем ты коллекционировала кошачьи фигурки? Это же чертовски глупо, пустая трата времени. Прежней ты уже никогда не будешь».
Карлу так и не нашли.
Они пошли по дорожке к дому, где с веранды за их приближением наблюдала какая-то женщина. Сара была рада, что додумалась надеть пиджак поверх потной рубашки. Важно, чтобы она выглядела как официальное лицо.
Смити представил Сару и себя, и женщина пригласила их в дом.
– Стив отправился на поиски, еще не вернулся, – сообщила она. – Я имею в виду отца Эстер.
С улицы донесся рокот подъехавшего к дому автомобиля.
На полу в прихожей стояла пара резиновых сапог с узором из маргариток, у двери висела мужская светоотражающая куртка. В столовой работал вставленный в окно кондиционер, но в комнате было тепло и душно.
– Эстер вернулась? – спросил от входной двери низкий голос.
Следом появился и обладатель голоса – мужчина чуть более шести футов ростом[5], загорелый, смуглый, в спецовке.
– Очень вовремя, – заметил Смити, глянув на Сару.
Она кивнула.
– Пойдемте со мной, мистер Бьянки, – сказал Смити.
Отец девочки последовал за ним по коридору. Сара уловила исходивший от него запах пота – резкий, слегка сладковатый. Это напомнило ей собственного отца. От него тоже всегда разило по́том, когда он возвращался домой после игры в сквош с кем-нибудь из приятелей, служивших, как и он сам, в полиции. Где-то в глубине дома хлопнула дверь – вероятно, ведущая на задний двор, предположила Сара. Ей предстояло опросить мать, а всегда желательно, чтобы родители пропавшего ребенка не слышали друг друга. Женщина кивком предложила ей присесть. Сара глянула на папку в руках: