Однажды Эстер захотелось сыграть в испорченный телефон. Мы лежали на моей кровати и, свесив головы, проверяли, сумеем ли удержаться на краю. Эстер уже дважды свалилась на пол. Когда первый раз она упала с глухим стуком, Фли с перепугу метнулся прочь из комнаты.
– Я шепну тебе что-нибудь на ухо, а ты скажешь мне, что я тебе сказала. Расслышать будет труднее, потому что мы висим головами вниз.
– В испорченный телефон вдвоем не играют, – возразила я. – Я придумала игру получше. Давай будем делиться секретами?
– Так ведь я уже все тебе рассказала. – Эстер задрыгала ногами, еще ниже перевешиваясь через край кровати.
Она была не такая, как я. Сразу говорила то, что думала. Не скрывала своего мнения. «В той шляпе голова у тебя странная», «Твоя мама сидела на школьном спектакле со скучающим видом», «Я не дам тебе взаймы денег, ты же прошлый долг еще не вернула». Может, это было и жестоко, зато честно. А у меня было много секретов от нее. Не то чтобы я лгала. Эстер я никогда не лгала – во всяком случае, о чем-либо важном. Обычно я просто не могла сообразить, что сказать. На каждую произнесенную фразу находилась другая, более значимая, вертевшаяся на языке.
– Ладно, давай играть в испорченный телефон, – уступила я.
В это самое мгновение Эстер достигла точки невозврата и свалилась с кровати. Извиваясь, я тоже сползла на пол, и мы, хохоча, сплелись в клубок дрыгающихся рук и ног.
Полицейский заканчивал свое выступление. Я смотрела на спины детей передо мной. У некоторых белые рубашки пожелтели от носки, у других были кипенно-белые, новенькие. Ребята вокруг меня елозили, словно блохастые собаки. Бесшумно размахивали руками, переносили тяжесть тела с правой ноги на левую, чесались, вздыхали, зевали. Кто-то смотрел на лиственный навес, колыхавшийся над нами, – подернутый рябью свод, защищавший от палящего солнца. Мне была видна голова Льюиса. Сгорбившись, он подался вперед всем телом, пытаясь что-то шепнуть сидевшему перед ним Кэмпбеллу Резерфорду. Тот потер стриженый затылок, будто стирая слова Льюиса. Хм, любопытно: Льюис с Кэмпбеллом вроде бы никогда не общались.
Собрание закончилось. Обошлось без музыкального номера. Эстер на протяжении многих недель репетировала с хором миссис Уорселл. Она солировала. Мне не терпелось поговорить с Льюисом. Но он встал вместе со всеми и, сунув руки в карманы, пошел прочь. Я побежала за ним, но, когда завернула за основное школьное здание, он уже исчез. Наверно, заскочил в туалет. В класс он явился, когда все уже сидели за партами, и миссис Родригес велела ему немедленно занять свое место.
Миссис Родригес стала делать перекличку. Меня покоробило, когда она пропустила фамилию Эстер. Дойдя до нее, умолкла на мгновение… и назвала следующее имя по списку – Эмили Брукс. И продолжала как ни в чем не бывало.
Мне нестерпимо хотелось увидеть Эстер. Это желание ощущалось как зудящая ссадина, с которой нельзя сдирать корку.
На перемене Льюис остался в классе, чтобы поговорить с миссис Родригес. Я топталась в дверях, но он даже не взглянул на меня. Обсуждал какое-то задание, которое сдавать еще нескоро. Эстер была тем связующим звеном, что удерживало нас вместе. Льюис разговорчивостью не отличался, но ведь сегодня он даже не поздоровался со мной.
– Привет, Ронни, – кивнул он мне, отходя от учительского стола. И, будто подчеркивая его слова, прозвенел звонок.
Все, что я планировала сказать ему, растаяло без следа.
После перемены я сдала миссис Родригес свой постер о Перу. Она как-то странно скривилась, когда я вручила его ей. Почти никто не выполнил домашнее задание, и я надеялась, что мой постер повесят на стене в классе. В воскресенье мама всю вторую половину дня была дома, и потому лампой воспользоваться я так и не смогла. В конечном итоге я перерисовала ламу из журнала на тонкий лист бумаги, который затем наклеила на свой постер.
Прозвенел звонок на обед.
– У меня занятие по Библии, – бросил мне Льюис, проходя мимо моей парты, словно догадался, что у меня к нему серьезный разговор, к которому он не был готов.
Занятия по Библии прежде он никогда не посещал. Мама написала записку, в которой просила освободить меня от пятничных уроков по Священному Писанию, но я не отдала ее учителям. Миссис Кафри нередко приносила с собой маленькие шоколадки, которыми угощала учеников в награду за правильные ответы на вопросы типа «Кто будет любить вас вечно?» А заработать у нее шоколадку не составляло труда, ведь почти на все ее вопросы ответ был один: Иисус Христос. Но сегодня понедельник, и на занятиях по Библии вообще ничем не угощали: нужно было приносить свой ланч. Я сидела одна под фиговым деревом и уплетала сэндвич, который положила мне мама.
Прозвенел звонок с последнего урока. Я прямиком направилась к парте Льюиса.
– Мне нужно поговорить с тобой. А ты, по-моему, меня избегаешь. – Мне понравилось, как драматично это прозвучало. Нечто подобное могли бы сказать друг другу мои куклы Барби. – Жду тебя у вешалок.
Льюиса я ждала целую вечность. Все наши одноклассники разбрелись: одни сели в автобусы, другие отправились домой по жаре пешком. Веранда класса опустела к тому времени, когда Льюис подошел к своему крючку.
– Я должна найти Эстер, – заявила я.
Не глядя на меня, Льюис расстегнул свой темно-синий ранец. Мне было необходимо привлечь его внимание.
– И ты мне поможешь, – добавила я.
– Ты знаешь, где ее искать? – Лицо Льюиса напоминало маленькую бледную луну.
Миссис Родригес еще не вышла из класса: она всегда долго собиралась.
– Пойдешь со мной?
– Куда? – Сложив руки на груди, Льюис глянул через плечо на класс.
Если убедить его, что я знаю, где Эстер, возможно, он согласится отправиться со мной на ее поиски.
– К ручью.
Он вытаращил глаза.
– Ее и без нас ищут. Взрослые. А они знают, что делают. – Льюис по-прежнему стоял со сложенными на груди руками, будто обнимал себя.
– Но ведь пока не нашли. – Я подступила к нему. – А вдруг она чего-то боится? Потому и не идет домой. Вдруг ее что-то останавливает? Может, она думает, что у нее будут большие неприятности? Не знаю.
С того места, где мы стояли, я видела крону фигового дерева во дворе школы.
– Ронни, я не могу. Папа будет дома.
– Скажи ему, что идешь ко мне, а потом мы встретимся у ручья. – Это был важный разговор. Мы с Льюисом ведь не чужие люди.
– Не получится. Я никогда не отпрашивался к тебе домой. У него это вызовет подозрения.
– Один раз ты приходил ко мне поиграть в «Уно».
– Тогда мама меня отпустила. Папа не знал. Это были школьные каникулы, и она куда-то уезжала.
Если моя мама принимала твердое решение относительно чего-то, ее было не переубедить. Но другие дети, я знала, умели настраивать родителей друг против друга.
– А ты попроси маму. Пусть скажет отцу, что ничего плохого с тобой не случится.
– Нет, – ответил Льюис, – не могу. Папа рассердится.
Папа Льюиса – рослый горластый мужчина по имени Клинт – почти не попадался мне на глаза. В тех редких случаях, когда он приходил на барбекю с Льюисом и его мамой, он обычно стоял в компании хохочущих мужчин. Мама никогда не предлагала, чтобы я угостила его закусками, хотя обычно она весьма щепетильна в таких вопросах.
– Послушай, в субботу мне уже влетело за то, что я ходила ее искать. Мне нужна твоя помощь.
– Мне надо бежать, Ронни.
Не глядя на меня, Льюис порылся в своем ранце и затем надел его на плечи, чему было только одно толкование: «Поступай как знаешь».
– Что это? – Я показала на его левую руку.
Из-под короткого рукава его белой школьной рубашки виднелся крапчатый желтеющий синяк. Лилово-бурые пятна напомнили мне мюсли в молоке, которые я ела на завтрак в доме дяди Питера.
– Ударился, когда слонялся на заднем дворе, – ответил он, опустив голову.
– Как можно так удариться? – удивилась я. Его синяк был похож на татуировку Покахонтас в диснеевском фильме[22], который я смотрела вместе с моими кузенами.
– Не знаю. Ударился, и все.
– Ты руку веревкой перетягивал, что ли? «Покахонтас» смотрел?
– Ронни, что тебе надо? – На лице Льюиса появилось выражение, которого я прежде никогда не видела.
– Но ведь это неправильно, – выпалила я. – Она должна быть здесь.
Я хотела показать ему библиотечную книгу о лошадях, хотела услышать от него, что мы найдем Эстер.
Я ждала, что он мне возразит. Скажет, что Эстер уже нашли сегодня утром. Все просто позабыли, что бабушка Эстер увезла ее на неделю – на побережье или куда-то еще, где нет телефона. Что сейчас она находится у мамы ее мамы, а та живет где-то далеко, и я ее никогда не видела. И неважно, что Эстер не любила ту бабушку.
– Копы арестовали ее папу, – тихо произнес Льюис.
– Папа Эстер никогда не обидел бы ее. Если его арестовали, значит, тем более мы должны выяснить, где она может быть.
– Послушай… – Льюис устремил взгляд в сторону ворот: поток учеников, покидавших школу, сильно поредел. – Насчет ее отца ты права. Его там не было. – Он резко умолк и огляделся. Я думала, Льюис скажет что-то еще, а он посмотрел на меня так, будто умолял больше ни о чем его не спрашивать.
– Где его не было, Льюис?
– Я видел Эстер в тот день. – Кожа на его лице натянулась, брови сдвинулись под верхней границей очков. Казалось, произносимые слова доставляют ему физическую боль. – После школы.
– Где? – задала я первый вопрос, что возник у меня.
– У Грязного ручья.
Мое сердце, привязанное к воздушному змею, рвануло вверх и резко опустилось в груди. Там мы с Эстер прятали свою коробочку.
– Я видел там еще какого-то мужчину, – продолжал Льюис. – И это точно был не ее отец.
– А ты хорошо знаешь, как выглядит ее папа? – спросила я.
– Конечно. Я видел его много раз.
– Что ты делал у ручья?
– Ничего, – ответил Льюис. – Балду гонял.