– После школы?
– Да.
– В котором часу это было?
Я шагнула к Льюису, и он напрягся, будто ждал от меня удара. Мне и вправду хотелось наброситься на него с кулаками. Заставить признать, что я права. Это было куда серьезнее, нежели болтовня Барби.
– Ты сообщил об этом кому-нибудь? – Льюис молчал. – Разве полицейские тебя не спрашивали? Неужели не понимаешь, что это очень важно? – Мне хотелось вопить от досады. – Эстер – твой друг.
Паника, бурлившая во мне с пятницы, со всей силой обрушилась на меня. В кончиках пальцев закололо, во рту появился металлический привкус, как тогда, когда Эстер на спор вынудила меня лизнуть железный забор.
Лицо Льюиса оставалось бесстрастным. Это выражение было мне знакомо. Я часто наблюдала, как на школьной игровой площадке его черты каменели: ноздри вздернутого носа раздувались, глаза за стеклами очков сощуривались, и он будто складывался в себя, пятясь от мальчишек. Сомневаюсь, что сам он за собой это замечал. Сейчас, увидев это, я разозлилась, как злишься на некое маленькое, слабое, беспомощное существо.
– Это неважно, Ронни. Папа сказал, что мистер Бьянки ударил полицейского. Значит, он в чем-то виноват.
– Это твой папа тебе сказал? – спросила я, сурово глядя на него. Стивен никогда не обидел бы Эстер. Он на такое не способен.
– Да, – подтвердил Льюис, глядя мне прямо в лицо.
– Ладно, это неважно, – сказала я. – Мы должны…
– Мне пора.
– Ты должен поговорить с полицейскими, – выпалила я, внезапно начиная задыхаться. Он должен им сказать, что они заблуждаются насчет Стивена.
При слове «полицейские» Льюис скривился, будто лимон откусил.
– Теперь это не имеет значения, – заявил он. – Неужели сама не понимаешь?
– До сих пор неизвестно, где она! Пока в полиции думают, что виноват папа Эстер, ее искать не будут. – Я впилась взглядом в Льюиса, а он молчал, застыв на месте как вкопанный. – Я не шучу. Ты должен сообщить им немедленно.
Льюис бегал глазами по школьному двору.
– Ты трус, – сказала я, поняв, что он никуда идти не собирается.
– А ты всезнайка, – парировал Льюис. – Думаешь, ты вправе указывать всем, что делать? Ты ведешь себя так только потому, что одна лишь Эстер может противостоять тебе более пяти минут. Вечно всюду суешь свой нос, навязываешь свое мнение. А вот мне… – Я отступила от него. – …мне плевать, что ты думаешь! – крикнул он. Я видела слезы в его глазах за стеклами очков. – Отстань от меня.
Льюис развернулся и помчался прочь.
Я услышала сзади шум.
– О, как хорошо, что ты еще здесь! – раздался от двери класса голос миссис Родригес. – Ронни, минуточку подожди, пожалуйста. – Судя по ее оживленному тону, она не слышала, как мы с Льюисом ругались.
Я стояла, словно пригвожденная к гладким половицам старой веранды. У меня кружилась голова. Мне хотелось одного – кинуться вдогонку за Льюисом. Вернуть его. Заставить понять. Взять свои слова обратно.
– Я подумала, ты захочешь оставить это себе, – сказала миссис Родригес, протягивая мне рулон плотной бумаги. Даже не разворачивая его, я знала, что это мой постер о Перу. – Мне очень понравилась твоя лама.
– Спасибо, миссис Родригес, – поблагодарила я, беря рулон за один конец. Почему она не повесила мой постер?
– За это задание тебе пять, – радостно сообщила она, все еще держа рулон за второй конец.
Я глянула через плечо. Льюиса уже и след простыл, мне его не догнать: он бегал гораздо быстрее, чем я.
– Знаешь, я всегда готова тебя выслушать, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить, – сказала миссис Родригес, наконец выпустив из руки мой постер.
И у меня мелькнула мысль сообщить ей то, что я узнала от Льюиса. Но ведь она мне не поверит. Однажды я сказала ей, что видела мышь в классе, а она перед всеми заявила, что у меня слишком богатое воображение.
– Спасибо, мисс, – поблагодарила я, бочком отходя от нее.
Миссис Родригес вернулась в класс. На вешалке висел только один ранец – мой. Я запихнула в него постер. Библиотечная книга Эстер утяжеляла сумку. Я уже приготовилась со всех ног бежать за Льюисом. Вдруг догоню.
Но потом меня осенило. Мне не нужно убеждать Льюиса. Я сама могу прямо сейчас пойти в полицию и все там рассказать. Возможно, мне сразу не поверят, но я не уйду, пока полицейские не отнесутся к моим словам серьезно. И плевать, что мне достанется от мамы. Полиция должна знать. Я пойду в участок, сообщу то, что знаю, и все будет хорошо. Они найдут Эстер и вернут ее мне.
Льюис
3 декабря 2001 года, понедельник
Льюис прибежал домой и захлопнул за собой дверь. Ждал, что постучат с другой стороны, что Ронни столкнется с его отцом: тот, возможно, только что подкатил к дому. Ждал, что мама окликнет его, спросит, зачем к ним пришла Ронни и что он делал у ручья.
Но слышал он только глухой стук в ушах. Однажды Льюис спросил у Кэмпбелла, бывает ли с ним так, что в ушах у него отдается биение собственного сердца. Кэмпбелл ответил, что бывает. И ему нравится слушать его, пока он засыпает.
Льюис заблокировал дверь детским замком и пошел в свою комнату, где сел на пол, прислонившись спиной к краю кровати.
Все, что он держал в себе после поцелуя, после того, как мама сообщила о пропаже Эстер, все, чего боялся, заклокотало в нем одновременно. А тут еще Ронни задала вопрос, которого он страшился: «Что ты делал у ручья?» Сердце опять обрастало ледяной броней – гладкой, прочной, непробиваемой. Ронни была верна себе. Вот зачем он ее слушает? Кому какое дело до того, что она говорит? Новая мысль забряцала в голове. Если отца Эсти посадят в тюрьму, вина за это ляжет на него.
Льюис был доволен, что сумел дать отпор Ронни, повел себя так, будто ему все равно, что она о нем думает. Но лишь потому, что в глубине души не сомневался: она простит ему его грубость. Одна только Ронни всегда видела хорошее в том, что он делал. «Отличный удар, Льюис!» – кричала она ему из-за линии поля, когда они играли в школьный гандбол. Но теперь совсем другой случай. Теперь Ронни проклинала его. Ну и, конечно, эта история с Эстер. Куда она подевалась? Льюис старался не думать об этом. Неужели с ней произошло что-то ужасное – то, что он мог бы предотвратить? Его захлестнула волна стыда. Ему не хватило смелости сообщить полиции о том, что он видел. У Ронни в голове не укладывалось, как можно быть таким трусом. Она всегда была о нем более высокого мнения. А он оказался ничтожеством. Неудивительно, что отец считает его слабаком.
Его пронзило острое желание реабилитироваться. Побежать к Ронни и сказать, что он пойдет в полицию, прямо сейчас пойдет. Скажет, что к ручью он ходил один, что пораньше удрал с уроков и потому поначалу промолчал о том, что видел Эстер с каким-то мужчиной и этот мужчина был не ее отец. А зачем он вообще пошел к ручью? Потому что стояла жара и он хотел остудить ноги в воде после футбола.
Вполне логичное объяснение. Ему должны поверить.
По коридору шла мама. Сердце сбилось с ритма, застучало не в такт с дыханием. С воскресенья мама зорко, как орлица, следила за ним. Ему больше не удавалось ни сбегать к Кэмпбеллу, ни даже позвонить ему.
– Мам? – тихо позвал он, надеясь, что она его не услышит.
Мама просунула голову в дверь, перегнувшись через корзину с бельем, которую держала в руках.
– Что-то случилось?
– Я должен кое-что тебе сказать.
Она вошла в комнату, опустила корзину на пол.
– И о чем же ты хочешь поговорить, дорогой? – Мама улыбнулась ему.
Какая же она красивая!
– Я тогда не все рассказал полиции.
Льюис изложил ей ту версию своей истории, которую придумал, пока сидел в комнате. О Кэмпбелле он не заикнулся ни словом. Рассказывая, вспоминал, какой был уровень воды в ручье.
– С Эстер был какой-то человек. Я его раньше никогда не видел.
– Ты уверен? – уточнила мама, пытливо всматриваясь в его лицо.
Льюис кивнул.
– Сынок, если то, что ты рассказал мне, правда, это очень важная информация. Почему же ты не сообщил об этом полицейским в субботу?
На ее лице отразился страх, но он знал: мама опасалась вовсе не того, что скажут в полиции. Между ними стоял призрак его отца. Разумеется, ответ ей был известен. Отец придет в ярость при одной только мысли, что его сын беседовал с полицейскими.
Мама рассказывала ему, как познакомилась с его отцом. Тот тогда работал в Роудсе, на ипподроме. «Он был потрясающе обаятельный ковбой, а я кто? Обычная девчонка из Суррея, поехавшая после окончания школы мир посмотреть. Я влюбилась в него по уши». Но они никогда не говорили о том, что началось позже. Когда отец изменился. Мама многим пожертвовала, и наступил такой момент, когда ее желания и вовсе перестали иметь значение.
– Да, я понимаю, – произнес он, пытаясь в каждое слово вложить смысл того, о чем оба думали.
– Ладно. На этот раз придется взять с собой Саймона, – тихо промолвила мама, размышляя вслух. – Так, надень это. – Она взяла из корзины красную тенниску и дала ее Льюису. У тенниски рукава были чуть длиннее, чем у его школьной рубашки. – Ты весь вспотел, – добавила мама.
Через несколько минут они уже ехали в полицейский участок.
– Надеюсь, мы успеем вернуться до того, как отец приедет домой, – сказала мама, когда они выбрались из ярко-оранжевой машины. – Тогда не придется ничего ему объяснять.
Льюис кивнул.
Это был все тот же полицейский участок, который всегда здесь стоял, но сейчас у Льюиса при взгляде на него сдавило горло. Обычный домик, каких полно в городе. Единственное отличие – сине-белая вывеска на фасаде, которая подсвечивалась изнутри. С наступлением темноты на небольших воротах загоралось слово «Полиция».
– Какого черта они включают вывеску? – ругался отец каждый раз, как видел его. – Все и так знают, где найти этого ублюдка.
Льюис приготовился к встрече с офицером Макинтайером, но, когда они вошли в дежурную часть, он услыхал несколько голосов, доносившихся через открытую дверь маленькой кухни.