Мы
Некоторое время спустя
Итак, Эстер пропала; скоро в беду попадет Ронни. Но, надо сказать, в нашем городе трагедии не обходили стороной и других детей. У кого-то умерли родители. У кого-то старший брат покончил с собой, у кого-то – разбился на мотоцикле и стал инвалидом. Как-то раз в Ночь костров кто-то из мальчишек бросил раскаленный уголек и попал в Мисси Хендерсон. А на ней были носки с рюшами – подарок от тети по случаю первого причастия. Так вот, уголек чиркнул ей по ноге чуть выше носка, синтетическое кружево загорелось, и в результате у Мисси остался плотный розовый шрам от ожога во всю ногу, с которым она ходила до конца жизни. В праздничной суматохе нельзя было разобрать, кто бросил тот уголек. Мы убедили сами себя, что это мог быть любой из нас. Став постарше, Мисси носила длинные крестьянские юбки. Порой, если хотела, демонстрировала свой ожог: чуть задирала подол, закидывая ногу на ногу.
Для нас все это важно. Эти события живут в памяти каждого из нас, как, например, и воспоминания о разбавленном ликере, который мы пили из высоких охлажденных бокалов. Правда, мы не знали, что ликер разбавлен, потому как в юные годы пили только такой ликер – тот, что готовили нам мамы. Почему мы теперь такие, какие есть? Трудно сказать. Может, на наше становление повлияли события нашего детства. Или потому, что у нас вообще было детство. Каждая девочка боялась встретить лысеющего дядьку с безжизненным взглядом. Он подъедет на машине, остановится, предложит ее подвезти. А у самого – дурные намерения, нож и лопата. Сами ли мы выдумали этого злодея силой своего воображения или он действительно сидел где-то в машине, поджидая девочек? А как не выдумать, когда с первых полос всех газет нам улыбались милые лица похищенных белокурых девочек-двойняшек, а сами мы строили догадки о том, куда подевалась Эстер Бьянки?
Уже тогда мы понимали, что плохое случается. Понимали и то, что порой плохое случается по воле людей – кого-то из тех, кто живет рядом с нами, или даже нас самих. Все мы в детстве прихлопывали несчастных насекомых – хотели узнать, что мы при этом почувствуем. Один из нас даже ударил большой палкой котенка. Это был ничейный котенок, мы нашли его на улице. От удара котенка подбросило в воздух, а потом он с жалобным писком плюхнулся на землю и замер. Тех, кто это видел, затошнило. Мы кинулись прочь. Пробежали целых два квартала, прежде чем сообразили бросить ту палку. Жалобный писк котенка похож на многие другие звуки. На визг тормозов в отдалении или скрежет ножек стула по кафельному полу. Этот писк мы помним и сейчас, много лет спустя.
Ронни
3 декабря 2001 года, понедельник
Я вышла из ворот школы и пустилась бежать. Ранец на спине подпрыгивал и бился о поясницу. В ушах звенели слова Льюиса. Как же он зол был на меня! Мне хотелось расплакаться, но я сдержалась. Мама ждет, что я приду домой с минуты на минуту. Я опять вспомнила, какое у Эстер было лицо, когда она в боулинге сбила кегли на соседней дорожке. Подумала о том, что скажу полицейским.
Я пробежала мимо огромных эвкалиптов, росших чуть в стороне от дороги; миновала церковь, восседавшую на широкой бетонной площадке, на фоне которой ее здание из красного кирпича казалось крохотным. В пятницу после обеда Льюис видел Эстер с каким-то мужчиной, но это был не ее отец. Мне он проболтался, но заявил, что в полицию не пойдет. Как же объяснить все это полицейским? Очень важно, чтобы ко мне прислушались. Я должна убедить их поговорить с Льюисом. Его обидные слова до сих пор жалили в самое сердце, и мне больше всего на свете хотелось пожаловаться Эстер.
Кроссовки начинали натирать ноги.
«Интересно, с какой скоростью бегают ламы?» – подумала я. Мне вспомнилась фотография лам на Королевском пасхальном шоу. В Австралии, должно быть, жарче, чем в горах Перу, поэтому лам обдували огромные вентиляторы. Одна стояла с закрытыми глазами. Так мама обычно делала: закрывала глаза от удовольствия, отпивая глоточками вкусный душистый чай. Полицейский участок находился за железной дорогой. Я свернула не на главную улицу, а побежала в северо-восточном направлении. Я не помнила, на работе сейчас мама или уже дома, но с этой стороны она меня никак бы не увидела.
Я опасалась, что меня заметят из домов, стоявших вдоль дороги. Иногда мне казалось, что в каком-то из окон шевелится занавеска или кто-то меня зовет, и тогда я переходила на шаг.
Вот и мотель. Значит, полпути я уже преодолела. Я могла бы срезать, пробежав под окнами гостиничных номеров, но боялась попасться на глаза владельцу мотеля. Однажды он заметил, как мы с Эстер крутимся возле его собаки, и накричал на нас, запретив появляться у его заведения. Но, поскольку дорога и так уже заняла много времени, я решила рискнуть.
Я увидела собаку, которую мы с Эстер хотели освободить. Она сидела на цепи в центре пыльного круга перед верандой, под окнами гостиничных номеров. Я вспомнила, как меня переполнили страх и стыд, когда нас прогнал владелец мотеля. У меня было такое чувство, будто меня выливают, как воду из ведра, и остатки этой воды плещутся в темном пустом пространстве.
Вдруг я заметила на земле что-то рыжее и пушистое.
– Фли! – полушепотом воскликнула я. – А ты откуда здесь взялся?
Кот скосил на меня желтые глаза. Он грелся на солнышке, разложив в пыли пушистый хвост. И был абсолютно спокоен, несмотря на близость лающей собаки.
Я подошла к коту.
– Что ты здесь делаешь, дружок?
Фли перевернулся животом кверху, и собака ринулась к нему. Цепь натянулась, ошейник впился ей в шею, голова дернулась назад. Фли метнулся под большой белый автофургон, стоявший между мной и главным зданием мотеля.
– Не ходи туда, котик!
Из фургона донесся глухой стук. Достаточно громкий и тяжелый. Словно кто-то колотил по стенке фургона изнутри. Фли при всем желании не смог бы поднять такой шум.
Послышался визг открывающейся тяжелой дверцы. Я бросилась на веранду, присела на корточки за маленьким столиком со стульями перед ближайшим номером, быстро окинула взглядом остальные двери. Никого. Снова раздался глухой стук. Из фургона. Я подумала об Эстер. Может, в пятницу после школы она пришла сюда, чтобы освободить собаку, а хозяин ее поймал? И теперь держит в этом фургоне? Фургон ведь большой, как комната на колесах – перевози в нем что угодно куда угодно.
Сердце у меня бешено колотилось. Я не могла взять в толк, почему Эстер не позвала меня с собой. Наверно, догадывалась, что мне очень страшно.
Я увидела по другую сторону фургона тень чьих-то ног. Потом появился владелец мотеля. Он что-то нес на плече – черный пластиковый мешок. Одной рукой держал дно мешка, другой – горловину. Мешок был тяжелый. Я чуть высунулась, чтобы лучше видеть. Хозяин мотеля не смотрел в мою сторону. Что он делает? Я вспомнила обращение полицейских на собрании. Вспомнила, что они говорили. Любой из нас может помочь в поисках Эстер. Полицейским нужна наша помощь.
От сидения на корточках болели ноги, но я старалась не шевелиться. Прислушиваясь к собственному дыханию, пыталась все получше разглядеть. А вдруг она в этом фургоне, а я сижу здесь и ничего не предпринимаю, потому что мне страшно? Эстер ни за что бы так не поступила. Она обязательно стала бы искать меня.
– Заткнись, черт тебя побери!
Я замерла, испугавшись, что меня заметили. Но потом сообразила, что хозяин мотеля орет на заливающуюся лаем собаку.
С того места, где я сидела, нутро фургона видно не было. У стены здания стоял большой мешок с наполнителем для кошачьих туалетов – той же дешевой марки, что мама покупала для Фли.
Фли. Я надеялась, что под фургоном он в безопасности.
Владелец мотеля с кряхтением загрузил мешок в машину. В последний момент мешок выскользнул у него из рук и грохнулся на землю. Хозяин мотеля повернулся и пошел прочь. А я приготовилась бежать к фургону. Я должна была посмотреть, что в нем. Ради Эстер. Нервы звенели от напряжения, требуя, чтобы я оставалась в укрытии, не лезла на рожон, пошла домой. Шаги удалялись. Это был мой шанс. Нужно заглянуть в фургон до возвращения его владельца. Я выскочила с веранды и понеслась, пулей полетела. Я в жизни не бегала так быстро.
Я услышала лязг и лишь позже поняла, что это, должно быть, лопнула цепь. Собаку увидела только тогда, когда та на меня набросилась. Я даже испугаться не успела, но помню, что пыталась отбиваться ногами. Потом оказалась на земле. Собачьи клыки вгрызлись в правую часть моего лица. Я пронзительно закричала. Увидела рядом мужские ноги и, несмотря на боль, испугалась, что это хозяин мотеля. Но особенно хорошо я помню жуткий гул, завибрировавший в моей челюсти. Гул, знаменующий конец света.
Сара
3 декабря 2001 года, понедельник
После того как семейство Кеннард покинуло полицейский участок через заднюю дверь, в маленьком помещении кухни повисла неестественная тишина.
Смити, меривший шагами комнату, первым нарушил молчание.
– Не нравится мне этот урод Клинт Кеннард. – Казалось, он выдавливал из себя слова, проталкивая их через плотную завесу усов.
– А что, мы опрашивали членов семейства уже четыре раза? – удивилась Сара.
– Ну, – отвечал Мак, – в субботу я беседовал с Клинтом. Вы двое в школе опрашивали Льюиса. Потом, после вашего разговора с Эвелин Томпсон, в воскресенье мы снова вызвали Клинта. Так что да, полагаю, сегодня был уже четвертый раз.
– Сдается мне, – насмешливо фыркнул Смити, – у этого выродка есть причина вести счет.
– Мы найдем способ поговорить с мальчиком. – Сара посмотрела на Смити. – Уверена, ему что-то известно. По крайней мере, Клинт боится, что сын может проболтаться.
Смити что-то сказал, но зазвонивший телефон заглушил его слова. Мак снял трубку. По его ответам трудно было понять, что произошло.
– Кто звонил? – спросила Сара, когда он повесил трубку.
Мак глянул на настенн