Мама Эсти велела ему ждать в вестибюле, а сама ушла. Он открыл банку и глотнул «Спрайт». Благословенно холодная жидкость с шипением обожгла рот и потекла в горло. В нос бил больничный запах – неожиданно сладкий и при этом знакомый. Запах дезинфицирующего средства, которое мама использовала в ванной.
Льюис ждал возвращения мамы Эсти, но она не приходила. Через некоторое время он встал. Если б знал, где находится Ронни, побежал бы к ней, но по плану больницы на стене он не мог понять, где ее палата. Льюис снова сел, беспрерывно потирая ладони о шорты. «Спрайт» пузырился в желудке, вызывая тошноту. «Надо придумать, как увидеть Ронни», – твердил про себя Льюис.
Входные двери раздвинулись. Мама Льюиса, войдя с улицы, обвела взглядом вестибюль. Наверное, ей позвонила мама Эсти. С мамой был Саймон, которого она буквально силком тащила за собой. Глаза у нее покраснели, кожа вокруг них припухла.
Льюис поднялся со стула, приготовившись удирать, хоть это и не решило бы проблему.
– А где Клинт? – спросил он, когда мама подошла ближе. Имя отца само собой слетело с языка.
– Отец арестован, – сообщила она. – С кулаками полез на офицера полиции.
Льюис промолчал. А что тут скажешь?
– Ладно, поехали. И никогда больше не смей поступать так со мной. Никогда, слышишь? Ты хоть представляешь, что с тобой могло произойти? Я чуть с ума не сошла от беспокойства.
– Можно я сначала повидаюсь с Ронни? Мам, пожалуйста?
Она отвела взгляд и вздохнула.
– Льюис, ты достаточно набедокурил за один день. – Мама плотно сжала губы.
Мама о чем-то долго беседовала с матерями Эсти и Ронни в дальнем конце коридора. Льюис сидел с Саймоном, держа брата за руку. Тот шумел все громче и громче. Его голос эхом разносился по длинному коридору. Наконец мама обняла обеих женщин и вернулась к сыновьям.
Втроем они пошли к ее оранжевому автомобилю, сверкавшему на больничной парковке, как солнце.
– Вот дерьмо!
Прежде Льюис никогда не слышал, чтобы мама сквернословила.
– Мне выписали штраф за парковку, черт бы их побрал!
Мама открыла дверцу машины, села за руль и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Льюис только раз слышал, чтобы она так плакала: когда в Англии умерла ее мать. Саймон толкнул ее в бок. Она не отреагировала. Мимо шли люди. Они старались не смотреть на оранжевый автомобиль. Льюис зорко следил за Саймоном, чтобы схватить его в ту же секунду, если он бросится прочь. Раздался вой приближающейся машины скорой помощи. Где-то хлопнула дверца автомобиля.
Мы
3 декабря 2001 года, понедельник
В таком местечке, как Грязный город, нам, детям, приходилось самим придумывать себе развлечения.
Близ станции, неподалеку от железнодорожного переезда, разделявшего город на две части, рельсы тянулись сквозь высокую стальную конструкцию с сигнальными огнями, которые указывали поездам, когда нужно остановиться, а когда можно ехать. На нашей станции огни оставались зелеными днем и ночью. Все это сигнальное сооружение было собрано из тонких стальных прутьев, расставленных через равные промежутки, как планки школьной алюминиевой ограды. Поезда, направлявшиеся к побережью и от океана, с грохотом проносились под ним, не замедляя ход. Если мы находились поблизости, дрожь в ногах и зуд в носу сообщали нам о приближении поезда прежде, чем мы его видели.
Некоторые из нас уже поднялись на первую перекладину стальной лестницы к тому времени, когда показался поезд.
Зависая на вершине конструкции, мы обращали внимание не на шум и даже не на ощущение, будто нас засасывает куда-то, а наблюдали за переменчивостью света, когда состав мчался мимо. Маленький ревущий пузырь, который мы оккупировали, претерпевал изменения в атмосфере, рассекаемой яркими вспышками, которые вырывались из зазоров между товарными вагонами. Липкими слабеющими пальцами цепляясь за металлическую раму, мы понимали впервые в жизни, что висим на волоске от гибели. И эта безжизненная картина погружения в небытие успокаивала нас. А колеса под нами все стучали и стучали.
А мы держались, хотя вспотевшие ладони скользили по перекладинам.
Потом проносился последний вагон, и нас окутывала тишина. Поезд исчезал вдали до того, как нам удавалось спуститься на землю на трясущихся ногах.
Эту историю мы рассказываем для того, чтобы подчеркнуть: в детстве мы все совершаем глупости и в большинстве своем выживаем.
Констанция
3 декабря 2001 года, понедельник
С момента исчезновения Эстер прошло трое суток. В понедельник днем Констанция обычно ждала возвращения дочери из школы. И сегодня, конечно, она тоже ждала ее. Все еще ждала.
Зазвонил телефон. Она набрала полные легкие воздуха. Теперь она всегда так делала, отвечая на телефонный звонок.
– Констанция, – услышала она в трубке.
Ее взгляд опять, уже в сотый раз, упал на клочок бумаги, торчащий из-под аппарата. На нем крупным почерком Стива был написан его рабочий телефон. Рядом лежала визитка следователя.
– Кто это? – спросила Констанция.
– Эвелин Томпсон.
В последний раз Констанция разговаривала с Эвелин, когда пропала Эстер, а это было три невыносимых дня назад.
Констанция подумала, что мать Ронни не из тех, кто звонит, чтобы узнать что-то новенькое, а таких звонков за последние дни было немало. На все лады выражая сочувствие, словно размахивая потрепанным флагом, эти любопытные выспрашивали подробности. Говорили, что будут за нее молиться, а на самом деле просто хотели получить ответы на свои вопросы. Почему Стив все еще в КПЗ? Ему уже предъявлены официальные обвинения?
Стив по-прежнему находился под стражей за нападение на полицейского, и, как полагала Констанция, следователи пытались выяснить у него, куда он дел тело их дочери. Сама она не хотела с ним ни видеться, ни разговаривать, пока он не скажет им, где Эстер.
– Слушаю.
– Констанция, Ронни увезли в больницу. Мне только что позвонил Нед Харрисон. Говорит, это очень серьезно. Можешь за мной приехать? У меня машина не заводится, а я уже обзвонила всех, кого можно. Никто не отвечает.
Голос у Эвелин был спокойный, но Констанция поняла, что мама Ронни в отчаянии. Та без смущения заявила, что Констанция не первая, кому она звонит, и с ходу – без предварительного вступления, не извиняясь за причиненное беспокойство, – попросила о помощи. Этот тон был знаком Констанции. Бывает, ситуация настолько ужасная, что нельзя позволить себе такую роскошь, как паника и многословие.
– Сейчас приеду, – ответила Констанция.
– Буду ждать перед домом. – Эвелин повесила трубку.
Констанция взяла ключи, висевшие на крючке над рабочим столом. Новые переживания были для нее как струя свежего воздуха. А разве у нее не всегда так? Ее постоянно что-то гложет, что-то слепит ей глаза, что-то идет не так, как надо. И теперь она чувствует себя немного лучше, ведь понадобилась ее помощь.
Шел уехала от нее не так давно. В том месте возле живой изгороди, где последние три дня стоял ее автофургон, образовались канавки от колес. Шел старалась приходить как можно чаще, по нескольку раз на дню. В эти дни к ней наведывались и полицейские. Но сейчас гостей не было, и если Констанция уедет, в доме никого не останется. Она позвонила Шел, наговорила сообщение с просьбой срочно приехать к ней домой, если это возможно.
На стол, застеленный зеленой скатертью, Констанция положила записку для Эстер: «Как только будешь дома, СЯДЬ ЗА СТОЛ и НИКУДА НЕ УХОДИ».
Она вышла на улицу, дверь запирать не стала. И только сев в машину, задумалась о бурливших в ней эмоциях. При известном великодушии эти чувства можно было бы принять за целеустремленность, но она знала, что на самом деле испытывает душевный подъем. Оттого что садится в машину и едет облегчить страдания другого человека. В этот момент она не была «несчастной Констанцией Бьянки, у которой дочка не вернулась домой, а муж сидит в тюрьме». Стив пока только задержан, а не осужден, но это не суть важно: тюрьма есть тюрьма. Так рассуждали люди. А еще задавались вопросом: «Что не так с этой Констанцией Бьянки?»
Отъехав от дома, Констанция увидела прямо перед собой стайку розовых какаду. Они летели низко над дорогой, устремляясь то вправо, то влево. Крылья у них были похожи на дощечки, приделанные к туловищам в форме консервной банки. Стайка снова изменила направление, опустилась низко к земле, затем взмыла вверх и улетела. Констанция ехала одна по пустынной дороге, ведущей к центральной улице.
Отвратительная сцена у магазина IGA привела Констанцию в замешательство. Все произошло так внезапно и быстро; она даже не была уверена, что это случилось наяву. Но приятно было видеть, как женщина-следователь расправилась с Клинтом Кеннардом, повалив его на бетон, как потом этого громилу заковали в наручники и увезли в полицию. Поделом ему.
Эвелин ждала ее перед домом. Когда она села в машину, Констанция хотела рассказать ей о происшествии у супермаркета IGA – ее до сих пор немного потряхивало от того, что пришлось так резко и неожиданно затормозить, – но промолчала, взглянув на миниатюрную Эвелин. Та, сгорбившись, подалась вперед всем телом, будто от этого маленькая «королла» быстрее домчала бы их до больницы.
Обычно, общаясь с Эвелин – а это бывало часто, ведь их дочери дружили, – Констанция как будто слышала себя чужими ушами, и оттого разговор не клеился. Стив, когда возил Эстер с Ронни в бассейн, нередко поздно домой возвращался. Эвелин была моложе Стива, но они знали друг друга давно. Учились в одной и той же школе, посещали одни и те же спортивные состязания и прочие увеселения, что устраивались в их городке. Порой Констанция воображала, что у Стива с Эвелин роман, играла с этой мыслью, подобно тому, как надавливаешь на синяк, проверяя, больно или нет. А сейчас ей было все равно. Живительное ощущение.