– Дети знают, что, когда я вожусь в сарае, меня можно беспокоить только в одном случае – если кто-то из них разбил нос. Они все уже не маленькие, сами могут о себе позаботиться. Но мой старший каждые полчаса приносил мне холодной воды. Он хороший парень. В сарае было жарко, как в духовке.
– Кроме старшего сына, другие дети не могут подтвердить, что вы были там?
– Нет, – ответил Питер.
– Почему в ту пятницу вы не пришли на встречу с Роландом Матерсом и Клинтом Кеннардом, как было условлено?
– Да заработался, счет времени потерял, – поморщился Питер.
– Вы попросили сына, чтобы он солгал ради вас? – спросила Сара.
– Я на это никогда бы не пошел.
Лицо у него немного странное, отметила она. Половина губы вообще не двигалась, когда он говорил.
– Послушайте, Питер. Мне известно про вас, Клинта, Роланда и наркотики. Так что давайте рассказывайте.
– Да вы хоть представляете, что значит оказаться в безвыходном положении? Не понимая, как вы туда угодили? – Лоб Питера покрылся испариной, заблестел в свете ламп. На лице его читался ужас. – Послушайте, я хороший человек. Люблю своих детей. Люблю жену. – Голос его полнился мольбой.
Сара представила, как он лежит на своей жене и, обливаясь потом, старательно «делает» пятерых детей. Она мысленно содрогнулась, отметив про себя, что поведение Питера Томпсона разительно отличается от поведения Стивена Бьянки. Стивен держался вызывающе, пытаясь скрыть свой страх. Питер готов был плюхнуться на спину кверху лапками.
Саре живо вспомнился один ее разговор с отцом. Ей в ту пору было одиннадцать или двенадцать лет, они сидели за обеденным столом. Она уже забыла, из-за чего начался этот разговор, но тогда она была расстроена: кто-то сильно обидел ее в школе. Ей хотелось, чтобы отец возмутился, встал на ее защиту.
– Давай представим, что вот этот кусок материи – средоточие неприятностей. – Он показал на тонкую кружевную скатерть-дорожку на середине стола. – Воплощение всего плохого, что может случиться в жизни: неудачный брак, нищета, голод, какой-то непростительный проступок и так далее.
Сара это представила без труда: мама не раз сурово выговаривала ей за то, что она пачкала эту скатерть.
– На этой стороне, – отец показал на незастеленный участок гладкой деревянной столешницы, – находятся те, кто родился везунчиками. Они думают, у них всё в порядке, потому что они никогда не совершают ничего такого, что может навлечь на них неприятности. – Отец внезапно сбил скатерть рукой, и ближний к нему край кружева сосборился, улегся складками.
Сара кивнула, давая понять, что следит за его мыслью.
– Все люди на этой стороне, везунчики, путают такие понятия, как «принимать верные решения» и «иметь возможность принимать верные решения». Чувствуешь разницу?
Сара смотрела на отца.
– Любому из везунчиков, которые думают, будто они лучше тех, кто находится на другой стороне, следует внимательнее присмотреться к себе. В жизни всякое бывает, и любой может оказаться среди тех, кому не повезло.
– Любой? – спросила Сара, тараща глаза на отца. Помнится, она болтала ногами, сидя на стуле. – Даже мама?
– Даже твоя мама, – ответил отец. – Знаешь, порой мне кажется, что по моей вине она слишком близко подходит к тому краю.
Питер, сидевший напротив нее, хмурился. Со светло-рыжими бровями и веснушчатым носом, он был похож на капризного ребенка.
– Питер, давайте не будем понапрасну терять время. Скажите, это вы убили Эстер Бьянки?
Питер будто внезапно проснулся.
– Я бы никогда не причинил зла Эстер. Я бы никогда не обидел ребенка. – Последнюю фразу он произнес с жалобным завыванием.
– Она увидела что-то такое, чего ей видеть не полагалось?
– Я же сказал: я работал в сарае. О боже. Я имел в виду наркотики, когда говорил про безвыходное положение. А вовсе не это.
– Послушайте, Питер… – Сара со всей серьезностью смотрела ему в глаза. С сочувствием, как добрый друг. – Охотно верю, что это вышло случайно. Возможно, Эстер увидела вас и бросилась бежать. Возможно, вы хотели просто поговорить с ней и что-то пошло не так. Возможно, все это просто ужасное стечение обстоятельств. – Она говорила тихо, мягким тоном, будто давала понять, что ничего из сказанного не выйдет за пределы этого маленького кабинета.
– Ничего такого не было. Я не видел Эстер в тот день! – со слезами в голосе настаивал Питер.
Сара понимала, что слезы ничего не значат. Это могли быть слезы жалости к себе.
И тут его прорвало:
– Послушайте, я всего лишь согласился перевозить наркотики для Клинта Кеннарда и Роланда Матерса. Согласился, но пока еще ничего не перевозил. И если они говорят иначе, они лгут.
Сара решила сделать перерыв. Хотела, чтобы Питер немного помучился. Мак был убежден, что Питер не имеет отношения к гибели Эстер, что он не способен на убийство, но Сара знала, что люди порой совершают поступки, которые им самим в страшном сне не приснились бы.
Выйдя в коридор, она увидела пропущенный звонок от Смити и сразу же ему перезвонила.
– В сарае Питера нашли лопату и остатки рулона черного полиэтилена, – с ходу сообщил Смити, не тратя время на любезности. – Они были спрятаны за полкой. Мы едва не просмотрели. Полиэтилен на вид идентичен пленке, обнаруженной в сарае Клинта Кеннарда, и той, в которую была завернута девочка. На лопате есть следы крови.
– Так-так, – промолвила Сара.
Сара вернулась в кабинет для допросов и, даже не присев, начала без предисловий:
– Полиэтилен, найденный в вашем сарае, идентичен пленке, в которую был завернут труп девочки, а также спиды, что мы выудили из воды у дамбы.
– Что-о?
– Мы также обнаружили следы крови на лопате, спрятанной в вашем сарае.
Питер открыл рот, но не издал ни звука.
Сара взглянула на настенные часы.
– За ночь мы проведем экспертизу крови и утром продолжим разговор. – Питер, казалось, хотел подняться на ноги, но словно приклеился к стулу. – А вы за это время хорошенько подумайте, что скажете родным Эстер Бьянки. Сейчас я позову кого-нибудь из сотрудников полиции, и вас проводят в камеру.
Не сводя глаз с Питера, Сара вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.
После того как допрос был окончен, снова позвонил Смити, и они обсудили дальнейшие действия. Интуиция подсказывала Саре, что на лопате кровь Эстер. Впервые со времени их приезда в Дертон она позволила себе серьезно задуматься о возвращении домой. Рассказала ли Амира своим друзьям, как обошлась с ней Сара? Это неважно. Они же ее друзья. Сара вспомнила, сколько голосовых сообщений она оставила Амире после того вечера, и внутренне съежилась, представив, как Амира проигрывает их и смеется над ней, над ее умоляющим голосом. Все, хватит, больше никаких звонков.
Завершив второй телефонный разговор со Смити, Сара вдруг подумала, что надо бы попробовать еще раз связаться с лабораторией. Питера они задержали, нашли улики – лопату и пленку. Казалось бы, дело решенное. Но она считала, что все равно следует проверить и хотя бы убедиться, что экспертизу волос начали проводить.
У себя в телефоне она нашла сохраненный номер криминалистической лаборатории.
– Если вы звоните, чтобы узнать, есть ли в нашей базе совпадения по волосам, обнаруженным на теле, ответ отрицательный, – сообщил мужской голос, как только Сара представилась. Это был патологоанатом, проводивший вскрытие. – Только один образец годен для сравнительного анализа ДНК, и на данном этапе я могу сказать лишь то, что это волос человека.
– Скоро я пришлю вам образец для сравнения. Вы сумеете быстро его обработать?
Патологоанатом замолчал, словно оглядывал лабораторию, оценивая свой фронт работ.
– Да, пожалуй, – наконец ответил он.
– Великолепно. Спасибо.
В трубке послышалось шуршание бумаг.
– Да, кстати, волос крашеный.
– Что-о? – Сара крепче стиснула в руке трубку. Питер Томпсон не производил впечатления человека, который настолько заботится о своей внешности, чтобы красить волосы. – Вы уверены?
– Абсолютно. Под микроскопом это сразу заметно.
– Понятно. Спасибо.
Патологоанатом положил трубку, а Сара, сунув телефон в карман, принялась просматривать блокнот. Быстро пролистывала страницу за страницей, сама не зная, что ищет. Дошла до записей, сделанных во время разговора с Вероникой в больнице. Кое-что в них привлекло ее внимание. Слово «фургон». Вероника заподозрила, припомнила Сара, что Эстер держали в фургоне. Идеальное решение. В фургоне девочку можно было бы отвезти куда угодно, ее никто бы не увидел.
Сара огляделась, словно искала, с кем бы поделиться своими мыслями, но в коридоре было безлюдно. Она сделала пометку в блокноте, ручкой оставив на бумаге глубокую вмятину, и затем снова взяла в руки телефон. Набрала номер Антеи Брукс, сверяя цифры по своим записям, которые она сделала во время опроса свидетельницы несколько часов назад.
Пожилая женщина долго не отвечала, и Сара уже хотела сбросить вызов, как вдруг услышала:
– Алло?
– Миссис Брукс? Это вы?
– Да. С кем я говорю?
– Вас беспокоит сержант уголовной полиции Сара Майклс.
– А-а, здравствуйте еще раз, сержант. Чем могу служить?
– Я звоню вот по какому поводу. Сегодня утром вы сказали, что видели фургон. Старый автомобиль, ехавший за черной блестящей машиной. Я хотела бы уточнить, какого он был цвета.
– Какого цвета? Ах да, помнится, я говорила вам о поэзии, – с самодовольством в голосе произнесла миссис Брукс. – Изумрудный он был, дорогая.
– Изумрудный? То есть зеленый? – Сара сверилась с записями. – Утром вы сказали, что фургон был рубиновый.
– Я сказала «рубиновый»? – На другом конце линии возникла пауза. – Я имела в виду «изумрудный». Фургон был зеленый. О боже. Вот уж Мод посмеялась бы надо мной, если б узнала об этом. Сказала бы, что у меня ум за разум заходит…