– Как я уже говорил вашему напарнику, я наносил новую разметку на автостраде.
– Один? В вашей бригаде это допускается? – уточнила Сара.
– В принципе нет. – Стивен напряг плечи, словно отказывался признавать очевидное. – Обычно мы работаем парами. Но один из наших ребят заболел. Я просто доделывал. – Он взглянул на Сару.
– Что вы доделывали? – Сара смотрела в блокнот, слушая его. «Заболевший коллега?» – записала она.
– Разметку, – снисходительным тоном ответил он.
– Где конкретно вы работали?
– На выезде из города, – вздохнул он, – на том участке дороги, где стоит щит, обозначающий границу Дертона.
Это соответствовало показаниям начальника Стивена. Тот подтвердил, что направил его туда, но то, что он действительно находился там, Сара знала только со слов самого Стивена.
Пришло время предъявить ему улику.
– Стивен, ваша жена подтвердила, что эта туфля из той пары обуви, в которой ваша дочь вышла из дома в восемь часов утра в пятницу тридцатого ноября.
Смити положил на стол туфлю в прозрачном пластиковом пакете.
– Для протокола. Прошу обратить внимание, что констебль Смит представил мистеру Бьянки вещественное доказательство под номером 466, – произнесла Сара. – Стивен, объясните, пожалуйста, как эта туфля оказалась в вашей машине?
– Где вы ее нашли? – У Стивена раздувались ноздри.
– Под передним пассажирским креслом в вашем юте, – ответила Сара.
Стивен переводил взгляд с Сары на Смити и обратно. Те молчали. Тогда он склонился над пакетом, внимательно рассматривая туфлю, словно искал пятидесятидолларовую купюру в высокой траве. Плечи его опустились.
– Да, похожа на ее туфлю. Но я не знаю, как она оказалась в моей машине. – Тон его изменился: стал менее вызывающим.
– Стивен, как минимум два человека в школе заметили, какая на ней была обувь. – Сара заглянула в записи Мака. – Ваша дочь не могла играть в нетбол, потому что забыла дома кроссовки. Физрук хорошо рассмотрела туфли Эстер, когда решала, сможет ли девочка в них играть.
– Вы все не так поняли, – заявил Стивен, словно только теперь осознал всю серьезность своего положения. Но было в нем что-то деревянное. Фальшивое. Чувствовалось, что с его языка так и рвется слово «стерва».
– Значит, вы не можете это объяснить? – спросила Сара.
Ей нужно было его разговорить, да так, чтобы он захлебывался словами, не в силах остановиться. От услуг адвоката Стивен отказался, но ведь он может и передумать.
Молчание.
– Стивен…
– Что бы я ни сказал, это неважно, да? – выпалил он, глядя на Смити. Тот не поднимал головы от бумаг, которые лежали перед ним на столе. – Что бы я ни сказал, вы все перекрутите так, как вам удобно. – Открыв рот, Стивен смотрел то на Сару, то на Смити.
– Мы пытаемся прояснить несоответствия в ваших показаниях, мистер Бьянки, – сказала Сара. – Это наша работа. Вы же наверняка понимаете, что обнаружение этой туфли – факт, противоречащий вашему утверждению о том, что вас не было рядом с Эстер в два тридцать?
Саре вспомнился другой кабинет, где напротив нее сидел, сцепив ладони, мужчина в коричневом джемпере с желто-зеленой окантовкой по краям рукавов. Традиционный мужской джемпер, вполне характерный. Мужчина отрицал, что продавал видеозаписи со своей пятилетней внучкой. Не сообразил, что Сара смотрела эти видеозаписи и что на одной фигурировал мужчина без трусов. Ни лица, ни даже торса его видно не было. Зато, как указал эксперт, виднелся край коричневого джемпера – край рукава с желто-зеленой окантовкой, то и дело попадавший в кадр.
– Я об одном прошу: найдите ее. Но нет, вы же слишком заняты, тратите здесь попусту время. – В голосе Стивена появились визгливые панические нотки. Так ребенок, упав, озирается по сторонам, проверяет, не наблюдает ли кто за ним, готовый зареветь во весь голос, если увидит, что кто-то спешит к нему на помощь, подумала Сара.
Стивен зажмурился и опустил голову на стол. Смити посмотрел на Сару. Она поняла, о чем он думает. Она думала о том же самом. Время идет, а толку никакого. У них нет оснований для ареста Стивена. Туфлю они тщательно осмотрели под ярким светом: крови на ней не было. Не было следов крови и в его машине. Они уже вызвали мобильную группу экспертов-криминалистов, и кто-то согласился поработать ночью, но результаты они получат не раньше завтрашнего дня. Туфлю они отдадут на экспертизу сразу же, как закончат допрос, но Сара хотела, чтобы Стивен увидел эту улику и знал, что она у них есть.
Стивен все еще не поднимал головы со стола.
Смити кивнул на него, словно спрашивая: «Можно я его допрошу?»
Сара отодвинулась: «Давай. Он твой».
– Каким путем вы добрались до ручья? – осведомился Смити.
Стивен вскинулся, приковался взглядом к констеблю.
– Я же сказал: я был на работе. – Он заскрипел зубами.
Смити перегнулся через стол и шепнул что-то Стивену на ухо, да так тихо, что ни Сара, ни записывающее устройство не уловили его слов.
Стивен вскочил на ноги. У Сары сжалось сердце еще до того, как он набросился на констебля. Рано или поздно придется давать объяснение этому происшествию в суде.
По мнению Сары, Смити обладал отменной реакцией, выше среднего, но все равно не успел увернуться и получил удар в нос. Сара стремительно поднялась со стула, обогнула стол и, крепко обхватив Стивена сзади, рывком оттянула его на себя.
– Стивен Бьянки, – произнесла она стандартную фразу, – вы арестованы за нападение на сотрудника полиции. Вы не обязаны ничего говорить или делать, если сами того не пожелаете. Все, что вы скажете или сделаете, может быть зафиксировано и использовано как доказательство в суде. Это ясно?
Стивен резко дернул головой назад. Будь она выше – рослым здоровенным парнем, – удар пришелся бы ей прямо в лицо. А так ей ничего не стоило быстро уклониться.
Сара глянула на видеокамеру системы безопасности в углу комнаты, на ее мигающий красный огонек. Вывела Стивена в темный коридор, передала его дежурному и велела оформить задержание. Затем вернулась в допросную.
– Ты как? Жив?
– Вполне, – прогундосил Смити. Из носа у него шла кровь.
– Давай посмотрим, что у тебя тут, – сказала она.
– Теперь он никуда не денется, – улыбнулся Смити, сверкнув окровавленными зубами из-под усов. Сара подумала про Амиру. Вспомнила, как та, потная, с приклеенными обвислыми усами стояла на сцене и, широко раскинув руки, принимала аплодисменты пьяной толпы.
Льюис
Декабрь 2000 года
Если б до той пятницы Льюиса Кеннарда спросили, какое у него самое главное воспоминание об Эстер, он ответил бы не колеблясь. Тот день, когда он разбил аквариум с золотыми рыбками, запомнился ему главным образом тем, что в классе царили тишина и покой. Прохлада и сумрак. Казалось, стулья и парты только и ждали подходящего момента, чтобы перестроиться, расположиться в более хаотичном порядке.
Это произошло за год до исчезновения Эстер. Незадолго до того дня ее и Льюиса назначили в пару дежурить в Черепашьем уголке. Согласно одной из многих железных установок миссис Родригес, в каждую пару дежурных входили один мальчик и одна девочка. В те дни, когда Льюис и Эстер дежурили, Ронни Томпсон нередко торчала рядом, развлекая их болтовней через дверь. Правда, миссис Родригес почти всегда прогоняла Ронни, говоря, чтобы шла убирать мусор на школьном дворе вместе с другими детьми, раз у нее есть время бездельничать.
– Льюи, хочешь сам сегодня положить листья салата? – спросила Эстер, снимая крышку с аквариума, в котором сидела черепаха Регги. Оставаясь вдвоем, они называли друг друга Эсти и Льюи. Здорово, когда есть человек, пусть даже девчонка, с которым используешь в обращении особые прозвища, известные только вам двоим.
Льюис кивнул и, поправив очки на носу, полез к черепахе. И, естественно, локтем задел стоявший рядом аквариум с золотыми рыбками. Разве могло быть иначе? Повернувшись, он увидел, как аквариум полетел на пол. Льюис оцепенел, ошеломленно глядя на осколки стекла, лужу воды и двух золотых рыбок с выпученными глазами, которые, хватая воздух маленькими ротиками, смотрели куда-то мимо него. С низкой парты, возле которой стоял черепаший аквариум, Эсти схватила стакан для карандашей. Это была жестяная банка, в какой продают консервированные бобы, только без этикетки и выкрашенная в зеленый цвет. Эсти положила стакан на пол и указательным пальцем задвинула в него сначала одну рыбку, затем вторую. И даже не поморщилась от того, что прикоснулась к их склизким тельцам. Оглядевшись, она схватила старую бутылку из-под «Спрайта» и плеснула из нее в стакан немного воды, предназначавшейся для Регги.
В дверях появилась миссис Родригес.
– Льюис, что здесь происходит? – резко спросила она, поднимая взгляд от пола на дежурных.
Льюис будто онемел и одеревенел. Душа у него ушла в пятки.
– Я нечаянно опрокинула аквариум, мисс, но, думаю, рыбок мы спасли. – Эсти со стаканом в руке без страха смотрела на миссис Родригес.
После он пытался поговорить с Эсти об этом происшествии, поблагодарить ее, но она лишь рассмеялась и пожала плечами, словно это был сущий пустяк.
Вскоре после этого – в конце пятого года обучения – все мальчишки из класса Льюиса перестали с ним водиться, словно от него воняло за милю. Впервые он понял, что его чураются, во время игры в школьный гандбол. Пяти- и шестиклассники играли на бетонной площадке возле столовой. Самым престижным считался квадрат, расположенный ближе всего к зданию столовой с плоской крышей. Место выбывавших игроков занимали другие, подобно тому как пузырьки, поднимаясь к горлышку бутылки, лопаются и сменяются другими, всплывающими со дна. Существовало негласное правило: мальчишки сначала выбивают из игры девчонок.
Льюис помнил, что это было почти за год до исчезновения Эстер, когда все уже ждали наступления летних каникул. В недели, предшествовавшие Рождеству, школьники делали то, что обычно поручали им делать учителя: строили домики из деревянных палочек, раскрашивали картинки, подозрительно похожие на те, что давали им раскрашивать год назад. Миссис Родригес отпустила их на обед пораньше, и почти весь класс собрался на площадке для игры в гандбол. Льюиса первым выбили из соревнования, послав ему низкий мяч, которого он никак не ожидал на начальном этапе матча. Он напился из фонтанчика и сел на скамейку, ожидая возобновления игры. Обычно за обеденный перерыв они успевали сыграть несколько партий. Льюис смотрел, как два последних игрока бьются за победу. Игра была окончена. Белые тенниски повставали со скамеек и пошли занимать квадраты. Чем престижнее квадрат, тем больше игроков стремились поскорее выбить тебя уже с первых ударов. Льюис выбрал самый крайний квадрат. Мячи ему посылали низкие, подлые. Одноклассники смеялись, наблюдая, как он изо всех сил пытается их отбить. На один из отбитых им мячей раздался крик «аут!», хотя никакого аута не было.