Лыков все понимал. Раз доверия нет, значит – все, надо расходиться. Без доверия ни на работе, ни в личной жизни никак.
– Я же не виноват, – сказал он, стараясь дышать ритмично и жмурясь на золотой свет из огромного окна космопорта.
Лыков, действительно, не был виноват во всех этих историях с искином. Началось с того, что они с Габриляном, молодецки обойдя защиту и уничтожив серверную, уже выходили из зоны контроля навигационной башни, как очнулась охрана и включилась "гребенка" – система переменных воздушных потоков. Неподготовленного человека она валила с ног, подготовленный знал, чего ждать, и мог сопротивляться. Но против "подготовленных" у охраны в запасе оказался грязный прием – гравий, разложенный у воздуходувов. Лыкову прилетело камешком в голову и вышибло дух. Габрилян тащил его на себе всю обратную дорогу до машины, а потом, подключив старшего по группе Тимофеева, до госпиталя.
Когда Лыков вышел из комы, оказалось, что он не может пошевелиться. Доктора сошлись на том, что удар по голове нарушил нейронные связи. Сказали, надо подождать, возможно, само восстановится. Или ставить нейроимплант. Тимофеев говорит: "А если не восстановится? Парень-то контрактник, нужен позарез, других таких здесь близко нет, давай нейроимплант". Доктора сказали: "Ждать три-четыре месяца, пока доставят". Тимофеев тогда предложил Лыкову: "А зачем ждать? Пусть будет пока Ксаверий, по возможностям даже лучше, а как поступит нейроимплант, так и переставим, если нужда возникнет". Лыков согласился.
Ксаверий – это искусственный интеллект из разряда "мягких", аморфной конфигурации. Сто пятьдесят лет назад такие ставили в большие межпланетники. Поражала их невероятная рабочая эффективность, плюс эвристика почти как у человека. Потом оказалось, что случайная топология синапсов создает уникальные связи и последовательности, относимые "Законом об искинах" к полным личностям. Возникли неразрешимые проблемы с правами на корабли, грузы и комиссионные. В результате "мягкие" искины массово заменили на более предсказуемые нанопроцессоры, списали и распродали. Теперь все стало по закону, но один искин при встрече в космосе уже не приветствовал другого добродушным хохотком и никому уже не понятными словами "где же это твое корыто красили?"
Свой искин Лыков купил по ошибке, можно так сказать. Он искал партнера по 3-шахматам, как подвернулся продавец, заявивший, что есть сильный игрок, только дорогой, секретной технологии, контрабандный, молодому оперативнику может быть не по карману. На что Лыков, загипнотизированный убедительными посулами, потребовал реальной демонстрации достоинств "сильного игрока".
Каково же было его удивление, когда из настроенного на волну искина передатчика вырвались презрительные слова, что если претендент не уровня тогдашнего чемпиона Егорьева, то может даже не начинать игру, финал у его жалкой партии будет едино бесславный.
Восхищенный Лыков немедленно обменял свой полугодовой заработок на ругательский искин и унес партнера по игре в чемоданчике. За чемоданчик в разноцветную подмигивающую полоску продавец не постеснялся заломить дополнительную двадцатку.
Пару раз Лыков с искином сыграли друг с другом, поговорили о многомерности поэзии Хлебникова, обсудили возможности постановки узконаправленных радиопомех. Назвавшийся Ксаверием искин смотрел на мир и общался через стандартный охранный передатчик, порою был тих, порою – любопытен. Потом Лыков прилетел на Цереру для маленькой, почти безобидной диверсии, где и получил камнем по голове.
Так что после успешной операции по восстановлению нервной системы Лыков оказался заинтересованным пользователем искусственного интеллекта, выполнявшего в связке с мозгом управление всеми движениями, при этом смотревшего на мир глазами Лыкова, чувствовавшего его чувствами. Тело Лыкова стало домом на двух хозяев. С другой стороны, как выкрикнула в первой же после возвращения из госпиталя ссоре Тата, если искин управляет движениями тела, то уже непонятно, кто кому хозяин и с кем именно она, Тата, спит. Сам Ксаверий после первых нескольких дней симбиоза задумчиво произнес: "Ты знаешь, такое дежавю, как будто ты – мой грузовик, а я могу тобой двигать, куда захочу. Жаль, в некотором смысле, что хотеть я ничего не могу". При таком раскладе получалось, что Лыков – это желание Ксаверия, а Ксаверий – движение Лыкова. И вроде как один без другого только часть общего: Лыков без Ксаверия хочет, но не может, а Ксаверий без Лыкова наоборот – может, но не хочет.
Из космопорта Лыков возвращался к себе в номер пешком, почти не замечая происходящего вокруг. Раз за разом прокручивая в памяти расставание с Татой, Лыков запоздало удивился страху и злости в ее глазах. Вспомнился Габрилян и его слова, на которые раздосадованный Лыков тогда не обратил внимания. Как же… как же он сказал-то?..
Подошел на прощание, сжал плечо Лыкова ручищей и сказал так:
– Когда разговор зайдет, вспомни, что Тимофееву зачем-то было нужно пришить к тебе искина. И на Татку зла не держи.
Лыков тогда разозлился, что Габрилян его опекает, как маленького. Габрилян хохотнул, хлопнул Лыкова по плечу и отошел, прямой и независимый. И с Татой. Она даже не обернулась. Под тугим комбинезоном от пальцев ног до макушки покрытая татуировкой "рептилия", гибкая, с крепкими ногами, безупречный компаньон, прирожденный пилот… Ушла с Габриляном.
Мобили ровно двигались рядом с тротуаром. Город переливался в золотистом свете поляризующих фильтров купола. Навигационная башня маячила справа. Архитектор придумал сделать ее несущей подпоркой для купольных дуг, что напрочь отбивало желание как-то повредить башню. Такая вот актуальная страховка страхом. С другой стороны, именно то, что высоченная башня подпирала купол по центру, позволило сделать его таким большим и устойчивым, создать столько пространства для комфортной жизни и потратиться на красивую поляризацию. Снаружи был космический мрак, а внутри – золотое свечение наполненного звездными энергиями пространства.
Вдруг все пришло в движение.
Когда мозг человека не поспевает за событиями, на лице появляется особенное выражение – смесь удивления и недоверия. Именно такое выражение приняло лицо Лыкова, обнаружившего, что он переворачивается в воздухе, точно укладывает ступню в мягком ботинке на крышу пижонского крузера, затем отталкивается, вверх ногами пролетает над крайним рядом других движущихся мобилей, приземляется на ноги в куст магнолии и, пригнувшись и приседая, сноровисто передвигается в обратную транспортному движению сторону.
Еще в воздухе, слыша знакомый шелест и посвист пролетающих рядом дротиков игломета, Лыков успевал отстраненно изумляться отсутствию страха, потому что чего-чего, а скорострельного игломета с разрывными дротиками бояться следовало.
В том, кто стрелял, сомнения отсутствовали. Привет передавала кампания "Троя", охранявшая передатчик маршрутов для межпланетных автоматических грузовиков, раскуроченный им и Габриляном в тот памятный день, когда случайное попадание камешком сделало тело Лыкова вместилищем дополнительного разума, разлучив буквально тело и сознание, желание и движение.
Пока же, разделенный на быстрые движения и не поспевающие за ними, гораздо более медленные желания, Лыков протиснулся в переход на соседнюю улицу и еще раз сменил направление.
"Интересно, как узнали про меня? Кто навел? – вопросы посыпались из Лыкова как мелочевка из порвавшегося кармана. – Под куполом в городе не только наша команда и троянцы, есть еще активные игроки… И что за интрига у Габриляна? И при чем тут Тимофеев?"
Безудержный перестраховщик, командир группы контрактников (все дружно и с уважением называли его "старшой"), Тимофеев не первый раз собрал команду для хорошо оплачиваемых операций. На подлеца Тимофеев никак не походил. Более того, к старшому, тщательно вычищавшему малейший неоправданный риск из работы, Лыков чувствовал теплое доверие. Нет, здесь совсем не понятно.
Ровно через минуту после прихода Лыкова в номер в дверь постучали. Текучим движением Тимофеев проскользнул внутрь, посмотрел в угол и сказал привычно мягким голосом:
– Слухи ходят, что в городе стрельба была. В кого-то не попали. И еще говорят, народ наблюдал чудеса акробатики.
– Народ, как всегда, не врет, – в тон Тимофееву ответил Лыков, – стреляли по мне, и скакал тоже я. Ксаверий, спасибо ему, отреагировал… Не пойму, как они на меня вышли.
Тимофеев прошел в комнату, внимательно оглядел все углы, потолок и присел в кресло возле чайного столика.
– Ты точно хочешь это знать?
Вопрос прозвучал как жалость пополам с предупреждением об опасности. Понятное дело, после такого сказать "нет" уже невозможно. Лыков и не сказал, только напрягся и кивнул.
– Тата тебя сдала перед отъездом, – бесцветным голосом отрубил Тимофеев. – Мне только что сообщили. Думаю, она тебя с Ксаверием боялась. Ей за информацию о тебе пообещали место и много денег. Она – профи, все посчитала, уломала Габриляна и улетела.
Лыков опешил. Тата? Ах ты ж, змеиная шкурка! Что, вот так запросто сдала его конкурентам?
– Так это не Габрилян контракт нашел?
– Нет. Габрилян за ней на поводке ходит, сам понимаешь.
Лыков прекрасно представлял этот поводок: Таткин мурлыкающий низкий голос, глаза с игривой раскосинкой, все ее теплое и доступное под любыми углами, в любых положениях гибкое, крепко возбуждающее зрительными иллюзиями татуированное тело.
Лыков зажмурился. А он-то там перед ней распинался!
"Понимаю, – думал Лыков, – я сегодня много стал понимать, чего раньше не понимал. Я сегодня становлюсь чрезвычайно понимающим!"
– А Габрилян знает, что Татка… – Лыков сглотнул от жесткости слов, – …что Татка меня сдала?
– Может, и знает. А может, и не в курсе, он же теперь на твоем месте, зачем его расстраивать перспективами?
Тимофеев смущенно хмыкнул.
– Я чего пришел-то… Есть запрос на работу. На двоих. Я собираюсь согласиться. Ты как, выходишь? Мне