— И ты хочешь, чтобы я сложил голова на голову моего коня на эту лошадь? — с презрительной улыбкой проговорил Седлецкий. — Предоставляю на суд панов, заклад будет не ровен.
— Правда, правда, — послышались голоса панов любителей. — Надо добавить ценности.
— Якши! — с той же хитрой улыбкой согласился татарин, — прошу нашего светлого князя быть судьей, вот мой коняка, вот мой перстень, — он снял с руки маленький, грубо сделанный перстень, в котором был вделан изумруд огромной ценности, — коняк и перстень на его коняку можно!
Многие бросились осмотреть драгоценный клейнод, и все согласились, что даже он один покрывает ценность коня пана Седлецкого[54].
Заклад состоялся.
— Куда же мы скачем? — спросил Седлецкий, вскакивая на своего скакуна, который нетерпеливо грыз удила и рыл землю копытом.
— В Вильню и обратно! — простодушно ответил татарин.
— Как в Вильню, да ведь туда 7 миль немецких! — воскликнули несколько голосов[55].
— А я думал все десять! — небрежно отвечал Туган-мирза, садясь на своего киргиза. Неукротимый конь крутился на одном месте и чуть не встал на дыбы.
— Да это же невозможно! — проговорил Седлецкий, — четырнадцать миль ни одна лошадь не проскачет.
— Не знаю, как твой коняка, а мой киргиз двадцать миль проскачет до обеда! — похвалился Туган-мирза. Не хочешь заклад, не ходи!
— Вздор, я не отказываюсь! — воскликнул разгорячённый пан. Я думал милю, другую, а тут четырнадцать.
— Как хочешь, ясный пан. Мало-мало я не хочу.
Положение Седлецкого было не из веселых, он сознавал, что лошадь его не вынесет такой продолжительной скачки, а между тем ему крайне не хотелось уступить какому-то татарчонку. Пан Яков Бельский сжалился над ним.
— Послушай, Туган-мирза, — заговорил он, обращаясь к татарчонку, — чтобы скакать четырнадцать миль, надо лошадь готовить.
— Моя всегда готова! — отвечал Туган-мирза.
— Да у пана Седлецкого не готова, на это нужно время.
— А сколько времени? Месяц, два? — спросил татарин.
— По крайней мере два месяца! — отозвалось несколько голосов. Паны поняли, что хозяин хочет как-нибудь вывести Седлецкого из неловкого положения.
— Два месяца хорошо, я будет ждай два месяца! — отвечал Туган-мирза.
— Я готов и сейчас! — всё ещё упорствовал Седлецкий.
— Послушайтесь опытного совета, в два месяца пан успеет подготовить коня, а ехать так более чем опасно! — заметил молодой хозяин.
— Я согласен, панове. Но через два месяца я готов где и как угодно доказать, что благородный польский конь выше всякой киргизской клячи! Будьте свидетелями, не я отказался от заклада! — Седлецкий слез с коня.
Туган последовал его примеру.
— Жаль, — проворчал он себе под нос, — конь-то не по всаднику. Ну да ещё время не ушло.
— Теперь ясные панове, не угодно-ли будет со мной до огрода[56], там устроена цель. Не хотите ли попробовать силу своих луков и верность ваших стрел? — приглашение шло от младшего сына пана воеводы Яна, который заведывал при великом князе дружиной псковских лучников.
Все направились на обширную крытую веранду, выходящую на огромный, расчищенный и убранный сад. Цветники уже были заложены навозом и соломой, более нежные деревья обвиты соломенными жгутами, а вдали, у самого входа в аллею, стояли на возвышении три белых круга, с чёрными пятнами посередине. Над верандой, во втором этаже помещался просторный крытый балкон, а на нём собрались все представительницы прекрасного пола, находившиеся в замке.
— Пану хозяину пример и первый выстрел! — с поклоном проговорил один из гостей, литвин Видимунд Хрущ, большой приятель обоих сыновей хозяина, известный стрелок и охотник. На попойках, на пирушках он держался всегда в стороне, но там, где дело касалось охоты или ловкости в военных упражнениях, он был всегда впереди.
— Спасибо, Видимунд, только за мной твоя очередь, — отвечал хозяин и, взяв из рук слуги большой английский лук, положил стрелу, и ловким движением, почти не целясь, спустил тетиву.
Стрела запела, завизжала, и глухо стукнулась в цель.
— Муха! — раздался от мишени крик махального, который, словно из-под земли, выскочил из своего ровика.
— Виват! Браво! — закричали гости. — Такого стрельца ещё не было в Польше!
— У меня в дружине три сотни лучников, и каждый лучше меня стреляет, — скромно отозвался Бельский, — ну, Видимунд, твой черёд.
Видимунд Хрущ натянул лук и всадил стрелу рядом с первой! Посыпались поздравления, даже дамы наверху аплодировали. После этих мастерских выстрелов долго никто не решался стрелять, как ни упрашивали гостей хозяева. Один Туган-мирза, казалось, не трусил, он соображал что-то.
— Кынязь Ян, — обратился он к хозяину, — мой не умей на кругла цель стреляй, давай мне железна шапка с решетка!
— Какую шапку? — переспросил пан Ян.
— А вот что немца-рыцарь на голова надевай.
— А, шлем?
— Да, да, шёлом, железна шёлом! Мой на шёлом стреляй будет.
Все заинтересовались тем, как будет стрелять татарчонок по шлему. По приказанию хозяев слуга тотчас принёс рыцарский шлем, на котором ещё виднелись павлиньи перья — знак благородства его обладателя.
Тутан-мирза сошёл с веранды и, опустив забрало у шлема, надел его на один из кольев, которых много было расставлено по цветнику. С веранды до шлема было не больше тридцати шагов.
— Это близко, это близко, тут и слепой попадет! — закричали несколько голосов, когда Туган-мирза, возвратясь на веранду, натянул свой лук и стал целить в шлем. Но, очевидно, татарин весь был занят своим делом, он не обратил никакого внимания на эти возгласы.
Стрела взвизгнула, попала в одно из узких отверстий оставленных в забрале для глаз, и глубоко впилась в дерево кола.
— Кто говори близко — попробуй! — только тогда проговорил Туган-мирза и отошёл в сторону.
— Мастерский выстрел! — первый заметил Ян Бельский.
— На таком расстоянии немудрено попасть! — воскликнул Седлецкий.
— Пану честь и место, — не без улыбки проговорил Видимунд Хрущ. — Благо у пана и сагайдак в руках.
Пан Седлецкий стал в позу, отставил левую ногу вперёд, натянул лук и спустил стрелу. Он попал в шлем, да стрела встретила железо, скользнула и полетела дальше!
— Попал! — воскликнул он радостно. Многие засмеялись.
— Надо попасть в щель забрала, — заметил Видимунд, — а это не всё равно.
— Попасть в щель случай! — решил раздосадованный пан.
— Я уверен, что не случай, — заметил молодой хозяин, — у меня в дружине есть человек десять, которые попадут в щель забрала из десяти раз — пять.
— Мирза Туган, — обратился он к татарину, — можешь повторить выстрел?
— Бог даст можно, — отвечал тот и взялся за сагайдак.
— Заклад хочешь? — крикнул ему Седлецкий.
— Первый заклад кончай, тогда второй начинай! — отвечал с усмешкой татарин и спустил стрелу, но второй выстрел вышел не так удачным, стрела ударилась около самой глазной щели и отскочила.
— Я говорил — случай! — с торжествующим видом твердил Седлецкий. Но татарчонок не слушал его, стиснув зубы, он поспешно выхватил из колчана стрелу и выстрелил. С треском вонзилась стрела сквозь второе отверстие в кол. Все — и мужчины, и дамы — зааплодировали.
— Браво! Браво! — кричали молодые паны.
— Что теперь, что скажешь, пан Иосиф? — шутливо спросил Видимунд у Седлецкого.
— Что всё я да я, ты лучше сам попробуй! — резко отозвался шляхтич.
— Что ж, и то можно, — флегматично проговорил тот, — задача в том, чтобы поразить того, кто носит этот шлем — попытаюсь.
— Смотри, не промахнись. Наш первый стрелок, и вдруг, промах! — шутил Седлецкий, хорошо сознававший, что повторить выстрел татарина невозможно!
Видимунд взял большой лук своего друга Яна Бельского, потрогал тетиву и отдал его служителю.
— Ступай, принеси мне из оружейной большой литовский лук, подарок мне князя Вингалы, да стрелы к нему. Слуга бросился исполнять приказание.
— А этот что же? — удивленно спросил молодой хозяин.
— Слаб! — шутя отвечал Видимунд, — коли не удастся попасть в щёлку, попробую сквозь шкурку!
Лук был тотчас принесён. Это быль громадный лук из турьего рога, сделанный каким-то искусником из Жмуди. Натянуть его требовалась гигантская сила, спустить стрелу — необыкновенная ловкость, при неосторожном движении тетива могла раздробить руку от кисти до локтя.
— Ого-го! Вот так лук! — слышались голоса среди собрания панов. — Да разве из него можно стрелять?
— Не только можно, но и должно, если хочешь биться с этими треклятыми немецкими раками! — с усмешкой отвечал Видимунд и поднял лук. Громадная стрела с наконечником из кованой стали была оперена тремя орлиными перьями.
Видимунд Хрущ
Собрав все силы, Видимунд натянул лук, но стрела не скрылась и на половину за дугой лука, очевидно, надо было тянуть сильнее. Жилы на лбу у стрелка напряглись, он сделал последнее отчаянное усилие, и головка стрелы подошла к древку лука.
Раздался резкий визг, затем громкий удар стрелы по шлему, стрела пробила его насквозь и остановилась у самых перьев.
— Браво! Браво! Досконально! Досконально! Вот так выстрел! Вот так выстрел! — кричали паны, окружая Видимунда.
— Да, ясные панове, только таких выстрелов и трёх в день не сделаешь.
— Почему же? — спросил с усмешкой Седлецкий.
— А нех пан хоть один только сделает.
— С удовольствием!
Но и на этот раз попытка хвастливого пана не удалась; ему не удалось даже на одну пядь натянуть страшный литовский лук, и он тотчас постарался извиниться болью в руке.
— Ну что же, попытайся пан, когда выздоровеешь, хоть через два месяца! — с улыбкой заметил Видимунд, очень недолюбливавший хвастунишку.
— Что это вызов, что ли? — дерзко спросил Седлецкий.
— Почему же вызов? Через два месяца заклад на скачку, почему же не быть закладу на стрельбу!