При этих словах слёзы градом лились у него из глаз, и он просто душил Витовта в своих объятиях!
Беспечно добрый и безгранично доверчивый к своему двоюродному брату, Витовт, несмотря на многократные измены последнего, не выдержал, слёзы и у него хлынули, и они долго стояли обнявшись и рыдали. Недаром же история назвала их обоих плаксами!
— Давно бы так, Витовт, давно бы так, — говорил сквозь слёзы Ягайло, — пора тебе отстать от треклятых крыжаков и соединиться со мной. Уже я не тот, кем был когда-то, я теперь самовластный король Польский в Кракове, я всегда рад помочь родному против треклятых немцев!
— Пора, брат и друг мой, — воскликнул Витовт, — сбросить нам иго дерзких пришёльцев. Поморье, Новая Мархия, Прусские земли — искони колыбель Литовская! Жмудь, несчастная Жмудь! Что они с ней сделали?! Жилища спалены пожарами, нивы стоптаны, люди перебиты. Дубиса три дня кровью текла. Ужасно! Ужасно! Нет, пусть я сам погибну, пусть лишусь престола и жизни, но не будет больше крыжак хозяйничать в моей Литве.
Витовт говорил искренно, он не умел, подобно своему брату, актёрствовать, и рыдания душили его.
— А разве мои земли лучше ограждены от нашествия презренных грабителей? Они золотом и подкупом смущают глупых Пястовичей, и те продают им участки за участком. Они вторгаются в моё государство с законными, а то и подложными нотариальными актами в одной руке и с мечом — в другой. Глупая лапотная шляхта Великой Польши не хотела до сего дня понимать, кто им враг, кто друг, и смотрела на малополян хуже, чем на крыжаков! Для них я был кто? Не польский король, а король в Кракове, не больше. Но я сбил им эту спесь, теперь я законный король единой, неразрывной, нераздельной Польши. И я предлагаю тебе, мой брат и друг, неразрывный союз на одного общего врага — немцев-рыцарей! Пусть что хотят говорят глупые Пястовичи, и мудрые шляхтичи Великопольские, один у нас общий враг — немец. Давай же руку, союз на жизнь и смерть!
— На жизнь и смерть! — повторил громко Витовт и с восторгом протянул свою руку Ягайле.
— Вот теперь, брат и друг, когда мы сговорились в главном, когда надо только записать когда и куда двигать войска, вот теперь нужно бы призвать человека грамотного и не болтливого, чтобы он всё записал нам для памяти. Только вот что, дорогой брат, тебе хорошо, ты на всех языках сам грамоту знаешь, а ведь я этой мудрости не обучен, так писать-то надо по-русски, а то мой чтец и ближний советник Николай Тромба не разберет, пожалуй и мне переврет.
— На что же лучше, пусть он сам и записывает, коли ему тебе читать придётся.
— Вот этим ты меня превыше всего одолжил, я верю в этого разумного человека, он ни одного слова не скажет не подумавши и из дому не выходит, не прослушав двух обедень!
Последняя аттестация не очень понравилась Витовту, но выбора не было, и он согласился пригласить на первый военный совет Николая Тромбу, коронного подканцлера, с которым ему приходилось и прежде сталкиваться и на войне, и в совете. Муж ума проницательного, литвин душою, но царедворец до мозга костей, Николай Тромба подражал во всём своему повелителю и успел заслужить его полное доверие! И, что всего важнее, ни разу не обманул его!
— Я согласен, пан Николай — муж войны и совета, — сказал Витовт.
— И вернейший сын святой римской церкви, — добавил король. — Он всё у меня в Авиньон просится, да я не пускаю, он и пишет, и читает за меня!
Подойдя к двери, Ягайло отодвинул засов и дважды ударил в ладоши; тотчас же на пороге явился подканцлер и низко поклонился обоим монархам.
— Пан Николай, — обратился к нему Ягайло, когда дверь была заперта и он уселся рядом с Витовтом за дубовый стол, покрытый чёрным сукном. — Я избрал тебя, именно тебя одного, чтобы присутствовать на нашем великом тайном совете. Каждое разболтанное слово может стоить нам королевства, а тебе — головы! Понял?
— Понял, государь, — отозвался подканцлер с поклоном, — Николай Тромба и по отцу, и по матери — кровный литвин, если бы ему вытянули все жилы треклятые крыжаки, он бы не промолвил ни слова!
— Верю твоему боярскому слову, — отвечал Витовт, — а доверие брата и короля к тебе давно известно. Дело, совершаемое здесь, великой важности. Заключаем мы — он — король на Кракове, на Гнездно и на всей Малой и Великой Польше, и я — великий князь Литовский, Киевский и Русский, великий нерасторжимый союз против единого нашего злокозненного врага, ордена рыцарей-крестоносцев и клянёмся всевышним Богом.
— И святым Станиславом, патроном всей Польши, — перебил Ягайло.
— Не положить меча до полного низложения врага, до сокрушения ему зубов и вырывания когтей!
— Амен! — добавил Ягайло и перекрестился.
— Прикажете записать? — спросил покорно Тромба.
— Пиши, что клянёмся крестом и Евангелием не отступать от союза до полного сокрушения врагов.
— Не забудь прибавить, что я клянусь святым Станиславом и великой реликвией, присланной мне святейшим отцом Папой, — добавил Ягайло.
Тромба сел на край табурета, подвинул его к столу и начал мелким полууставом выводить хартийный столбец под юсами и титлами.
Несколько минут длилось молчание. Витовт что-то обдумывал, Ягайло достал образок из-за пазухи, читал шёпотом молитву, крестился и целовал реликвию.
— Написано, — почтительно доложил Тромба.
— Пиши: и даём мы на общее дело и братский союз каждый, — диктовал Витовт, — по, — он остановился, — по сколько знамён?
— По столько, по сколько поможет собрать Господь-Вседержитель, — определил Ягайло, — и дозволит скарб!
— Нет, не так, брат и король: по сколько есть в маетностях у нас храбрых воинов, по сколько есть скарба королевского, великокняжеского и панов родовитых, по сколько найдётся верных сынов родной земли! Все пойдём, все ляжем костьми за родную землю!
Пока Витовт говорил, лицо его оживилось румянцем, глаза сверкали, он был прекрасен. Тромба остановился, он заслушался пламенной речью великого князя. Одушевление охватило и Ягайлу.
— Пиши! — крикнул он подканцлеру, — что я клянусь святым Станиславом вывести в поле всю мою рать, всю, сколько даст мне моё государство, а если не хватит скарба королевского, клянусь заложить все мои регалии и все маетности и владения королевские!
— Я, со своей стороны, обещаю и клянусь привлечь к общему святому делу подвластных мне и вольных князей на Литве и Жмуди.
— Клянусь вызвать от всех дворов королевских всю служивую шляхту, клянусь из собственных моих земель королевских доставить три тысячи подвод с конями и упряжью и отлить на королевских заводах в Медведицах пятьдесят бомбард, — говорил Ягайло, всё более и более воодушевляясь.
— Клянусь привлечь к общему делу моего зятя, великого князя московского Василия, князей Смоленских, Псков и Новгород, — заявил Витовт.
— Я пошлю послов к чехам, к волохам и в Венгрию, они не смеют отказать мне в помощи, — не уступал Ягайло[73].
— Вот мой договор с кипчакским царём-султаном Саладином, сыном Тохтамыша: по первому моему слову он обязан привести 30 000 всадников! — как последнюю карту выложил Витовт.
— Клянусь испросить благословение святейшего отца Папы, если бы даже мне это стоило годового дохода с копей Велички, — горячился Ягайло[74]. — Благословение святейшего отца Папы! — повторил он и перекрестился, — это верная победа над врагом.
— Аминь! — произнёс Витовт.
— Аминь! — повторили король и пан Тромба.
— Куда собирать войско и когда поход? — спросил Витовт.
— Думаю, лучше всего мне идти на Гнезно и Варшаву, а литовцам на Гродно.
— Я бы предложил Плоцк на Висле. Оттуда можно направить удар куда угодно!
— Что верно, то верно, — проговорил Ягайло, — наша цель — нанести удар в самое сердце рыцарства. В Мариенбург. Но постой, как мы перебросим войско через Вислу? Ты знаешь, сегодня глубины три локтя, завтра двух пядей нет, а пойдут дожди выше Кракова, ни на лодке, ни в пароме.
— Прежде чем решиться на этот путь, я советовался с людьми знающими. Псковские плотники, искусники в мостовом деле, берутся навести мост на Висле!
— Как, мост через Вислу? — в изумлении воскликнул Ягайло.
Пан Тромба тоже с изумлением посмотрел на великого князя, словно желая узнать не шутит ли он — так невероятна казалась ему мысль о построении моста через Вислу.
— Обещают построить мост, если леса, железа и народа будет вволю, — совершенно спокойно отвечал Витовт, — и я им вполне доверяю!
— Твоё дело, брат и друг, — промолвил Ягайло, — ты опытнее меня в делах воинских, быть по-твоему.
— Дозволь слово молвить, — сказал с поклоном подканцлер.
— Говори! — разрешил Витовт.
— Я знаю место близ Плоцка, лучше и не надо для большого лагеря.
— Уж не Червенск ли? — спросил Витовт.
— Так, государь. И стан крепкий, и Висла под рукою, и бор, и пойменные луга, сена довольно!
— Я о Червенске и думал, так и пиши: сойтись под Червенском.
— Когда встреча? — спросил Ягайло.
— За неделю до Петрова дня жди меня, буду!
— Так поздно?! — воскликнул король, — да до этого времени крыжаки успеют отвоевать у меня полкоролевства!
— Не надо, чтобы немцы догадывались о нашем союзе, пусть они думают, что мы съехались для охоты на зубров и диких оленей, — сказал Витовт.
— Ох, мой родной, — вздохнул Ягайло, — хитры эти шельмы немчины, всюду у них шиши да послухи[75]. Что ни примешь в королевскую службу немца, наверно изменник, а поди посмотри как в бой — даже со своими лезет, словно вепрь дикий. А глядь, сам из-под полы в Мариенбург обо всём доносит. На грош заслужит, а на целую копу грошей изменит. Все немцы таковы отныне и вовеки!
— Что ж, пусть будет так. Да кто же нам мешает завести то же и в ордене? Сколько из этой нищей братии имеется в Пруссах да около Мариенбурга? Ты только шепни епископу Куявскому, он дело это устроит, через него и донесения получать будешь. Когда я жил у рыцарей, он мне