сам первый предлагал устроить этот вечный надзор.
— Быть не может?! Сам епископ?
— Ну да, не ладит он с великим магистром, дважды до Авиньона их споры доходили, ну, а уж с новым магистром — словно кошка с собакой! Если хочешь, я спишусь.
— Через кого же? — спросил Ягайло. — А очень просто, через слепого певца-лирника, он то по Литве бродит, то в пруссы идёт, поёт про старых князей, будит в сердцах литовцев чувство любви к отчизне!
— Прекрасно, пусть в таком случае пересылает все сведения пограничному архиепископу Гнезненскому — он верный слуга короны польской и мой духовник. Но всё-таки, что мне делать, если рыцари дознаются и объявят мне войну, ведь это будет разорение края! — сказал король.
— Раньше половины собачьего месяца /июня/ я не могу ни сам выступить, ни ожидать татар. Следовательно, до этого времени поручи своим панам-советникам тянуть дело с рыцарями, иди на суд об Дрезденке к соседним монархам, к императору, к королю венгерскому, ко мне, наконец.
— Постой, дело Дрезденки решённое! — воскликнул Ягайло, — я поклялся моими священными реликвиями, что без Дрезденки не хочу короны польской!
— Но ведь этот суд будет только отводом глаз, предлогом протянуть время. Пройдёт зима, с весной станут собираться дружины, и по боку всех третейских судей!
— А как же моя клятва? — нерешительно спросил король.
— Суд может приговорить, но кто же может заставить тебя исполнить приговор?! Наконец, на всякий суд есть протест. Время-то и пройдёт, а там — что решит меч и милость Божья.
— По молитве святого Станислава! — добавил король.
— Теперь, кажется, все пункты определены? — спросил Витовт.
— Определены, одного только не указано: кто командует всем великим соединенным воинством? — заметил Ягайло.
— Разве об этом может быть речь? Тебе, королю и старшему Ольгердовичу принадлежит эта честь, — отвечал, не колебаясь, Витовт. Он знал, что ничем так нельзя подвинуть короля на уступки, как польстив его гордости.
— Принимаю как великую честь, но кому же как не тебе, герою и сыну героя Кейстута вести войска в смертный бой!
Братья обнялись.
— Назначь себе под руку для польских знамён краковского мечника Зындрама, он человек великого духа и мощи богатырской, — сказал Витовт.
— Кого же больше, это лев малопольский, каким был только великий Спытко! — воскликнул Ягайло. — Ах, если бы он мог вернуться, мой храбрый Спытко. Жена его всё ещё ждёт, что вот-вот он вернется из плена! Но кто же у тебя под рукою воеводами?
— Жмудь поведёт брат Вингала. У него треклятые немцы дочь украли, держат в тесном плену, жива ли — не знаю.
— Знаю его, один стоит целого знамени.
— Смоленские и стародубские полки поведёт князь Давид Смоленский. Воин храбрый, честь и краса всех Святославичей смоленских[76]. Брестские знамёна, литовских татар и псковских лучников поведёт воевода Здислав Бельский.
— Тот самый, который поклялся повесить двенадцать рыцарей на воротах своего замка? — улыбнулся Ягайло.
— Тот самый, муж опытный и в бою, и в совете. Татар поведёт сам султан Саладин и его племянник, молодой мирза Туган. Я в жизнь не видал такого удалого чертёнка. — тут Ягайло сплюнул и перекрестился.
— Поверишь, без оружия, с арканом выходит на панцирника. Я в Вильне пример делал, обещал свободу и пять коп грошей пленным «крестовикам», так ни один не усидел в седле и пяти минут. Сотню бы таких — и конец рыцарству!
— Не ты бы говорил, поверить бы не мог! — воскликнул Ягайло, — как может юноша без оружия свалить рыцаря с коня?!
— Увертлив как кошка, поглядишь, будто змея какая-то вьётся кругом железного болвана, в один миг аркан накинет, и рыцарь летит вон из седла!
— А нельзя ли мне видеть эту потеху, этот турнир?
— Нет ничего легче, но я боюсь, чтобы об этом не заговорили. Против аркана есть только один способ, — проговорил нерешительно Витовт.
— Какой же? — с любопытством спросил король.
— Короткий острый нож. Меч тут бесполезен! Пока немцы не узнали оружия, им и в голову не придёт искать противодействия!
— В таком случае, разглашать не надо. Неожиданность — лучший помощник в бою. Теперь, кажется, всё. Мне пора к исповеди в церковь, — услыхав звон к вечерне, заговорил быстро Ягайло.
— Подписать договор? — спросил Витовт.
— Нет-нет, не теперь. Служба Господня не ждёт. Проводи меня, дорогой братец в каплицу, — и уже не слыша ничего, не обращая внимания на подканцлера, стоявшего перед ним с написанным свитком договора, он быстро пошёл к двери, шепча латинскую молитву, крестясь и целуя свою реликвию.
Витовт поневоле должен был следовать за ним и терпеливо ждать, пока длится вечерня, исповедь и причастие дарами.
Наконец все требы были исполнены. Король снова заперся с Витовтом и подканцлером. На этот раз он не колебался и, три раза поцеловав свою реликвию, вывел на свитке какую-то продолговатую каракулю, долженствовавшую изображать «Владислав II, король польский». Витовт тоже подписал, а подканцлер скрепил документ своей подписью и приложением малой королевской печати.
Окончив это важное дело, Николай Тромба встал, отдал низкий поклон обоим государям и остановился, не имея права заговорить по этикету, пока его не спросят.
— Говори, — сказал Ягайло, зная уже манеры своего подканцлера, который был в то же время и капелланом[77].
— Дозвольте государи мне, недостойному рабу, просить одной великой милости!
— Говори, в чём дело? — в один голос спросили Витовт и король.
— Дозвольте мне на свой счёт нанять 500 наёмных воинов и привести своё знамя к общим войскам!
— Наёмные дружины, — в нерешимости заметил Ягайло, — что скажут мои земские паны, как они посмотрят на наёмщиков?
— Государь, — осмелился возразить подканцлер, — не все епископы и воеводы выставят знамёна, многие откупятся деньгами, на деньги можно найти в Чехии прекрасных бывалых солдат, они только ждут нанимателей. Не поспеете нанять вы, ваше величество, наймут враги ваши. А наёмный солдат — самый лучший, он победит — ему платят побеждённые, он будет побит, ему никто не заплатит!
— Разумна речь твоя, пан Николай! — воскликнул Витовт.
— Так разумна, — добавил король, — что не только дозволяю тебе нанять 500 воинов, но если мои паны Рады согласятся послать нанимать войска, тебе только одному отдам я их всех под начальство!
— В таком случае, государь, мне остаётся только поблагодарить ваше величество за величайшую милость; у меня под знаменем станет не менее людей, чем у любого хорошего гетмана! — в восторге воскликнул пан Тромба.
— Но согласятся ли паны? — всё ещё сомневался король.
— При дозволении деньгами откупаться от личного похода клянусь вашему величеству, что большинство голосов на совете будет за наёмников. Да и право, наёмный воин куда лучше идущего неохотой, из-под палки!
— Да разве будут такие, ты думаешь? — пытливо спросил король.
— Увы, прошли те времена, государь, когда ратные трубы сзывали и старых, и малых. Плоха теперь лапотная шляхта, а великие паны — того хуже! Разве вы, ваше величество, своим словом и примером воодушевите их!
— Хорошо, будь по-твоему, собирай гроши, нанимай солдат, — решил Ягайло, — а с панами я поговорю сам, как вернусь в Краков. Теперь же выдай моему дорогому брату список с договора, а подлинник, как самый драгоценный клейнод, храни в моём скарбе. Никому ни слова, ни намека, мы приехали сюда по зову нашего брата великого князя Витовта Кейстутовича на охоту по зубрам, оленям и медведям. Завтра же мы едем в Беловежскую пущу. Горе турам и оленям!
Схватив своего брата за обе руки. Ягайло три раза облобызался с ним, потом перекрестил его крестом с мощами и дал приложиться к реликвии.
— Теперь, — воскликнул он, — вся обуза дел политических спала с плеч. Вези меня туда, где у тебя больше оленей и туров. Вспомним нашего дедушку Гедимина и его время! Вели готовить коней, луки, стрелы, собак и загонщиков, да не забудь приказать заготовить бочки: что ни убьём — солить и про запас! На войне много запасу надо! Да только постой, прикажи, чтобы моя дорожная каплица ехала вслед за мной, я вот уже два года не пропускал ни одной службы, ни ранней, ни поздней!
Витовт ничего не отвечал, он знал, что противоречить Ягайле — труд напрасный и отдал нужные распоряжения.
С раннего утра целый обоз, нагружён ный охотничьими принадлежностями, стоял у ворот замка, и оба государя, вооружённые с ног до головы, выезжали по большой смоленской дороге.
В нескольких верстах от Бреста была громадная роща, составлявшая лен самого великого князя, в которой запрещено было частным лицам охотиться.
Зная страсть Ягайлы к охоте и сам страстный охотник, Витовт ещё раньше отдал приказание, чтобы всё было готово к облаве в громаднейших размерах в этом заповедном лесу. В ночь туда поскакали гонцы сзывать и сгонять окрестных крестьян в облаву. Всю ночь ставили тенета, и к утру громадный остров, мили на две в длину и около мили в ширину (14,8 х 7,4 км), был оцеплен загонщиками, тенетами и охотниками. Лаз был оставлен только в узком перелеске, соединявшем остров с главным лесом, и потому неминуемо все звери, спугнутые облавой или собаками, должны будут стремиться к этой перемычке.
Старший ловчий, псковский дворянин Иван Жирный, распоряжавшийся охотой, поставил короля и великого князя у самого лаза и незаметно от них за сплошной зарослью молодого дубняка поставил по два силача — рогатчика в виде телохранителей.
Вооружённый тяжёлым самострелом с испанским луком, заводимым целым механизмом колес и рычагов, Ягайло стал, как опытный охотник, за двойной толстой сосной, рядом с ним в землю воткнуто было крепкое и острое копьё, а у ног лежали ещё два самострела с натянутыми тетивами, но без наложенных стрел. Колчан с запасными стрелами лежал тут же, и только десять настоящих магдебургских стальных пернатых виднелись в сагайдаке, надетом через плечо.