— Пропуск? — послышался резкий голос брата Августина, стоявшего на страже у главного входа.
— Смерть язычникам! — отозвался граф.
— Амен! — закончил брат Августин. — Доброй ночи, не пропустите только заутрени, да не забудьте пароля, а то мостовая стража не пропустит.
— Ах да, я и забыл про него, — проговорил граф.
— Меч и Пресвятая Дева! Прощайте! — Брат Августин хотел удалиться. Граф удержал его.
— Когда сменитесь, брат Августин, не выберите ли минутку завернуть ко мне. Наши все будут в сборе.
— Демон-соблазнитель! — с улыбкой проговорил рыцарь, — если командор или маршал не задержат.
— И куда им? Они сами давно в слободе у брата Филиппа.
Сторожевой рыцарь засмеялся и махнул рукой.
— Хорошо, буду, только чур, на мою долю оставьте бутылочку этого венгерского, что получили из Вены.
— О, разумеется, хоть две!
Этот разговор, ведённый полушёпотом, чтобы не соблазнять гербовых и кнехтов, стоявших на страже, не мог не повлиять на молодого человека. Он теперь воочию видел, что и рыцари-монахи такие же люди, как и он сам, и гораздо увереннее шёл за своим хозяином и ментором.
Пройдя десятка три шагов, они очутились у моста, перекинутого через ров, отделяющий внутреннюю крепость-монастырь от наружной, охватывающей весь город. За мостом их ждали два кнехта верхом, держа на поводу заседланных рыцарских коней. До собственного приюта графа Брауншвейга было довольно далеко, и новые приятели, вспрыгнув в сёдла, стрелою помчались по безлюдным улицам города.
Через четверть часа они остановились у небольшого домика, потонувшего в зелени акаций и каштанов. Ставни были наглухо заперты, и только кое-где сквозь щёлки был виден свет. Входя на высокое крыльцо, французу показалось, что он слышит звон струн.
— У вас гости, благородный граф? — спросил он.
— Только свои. Могу уверить вас, ваша светлость, что вы найдёте между ними только цвет нашего рыцарства.
— Я нимало не сомневаюсь в этом. Каков хозяин, таковы и гости.
Дверь в маленький домик отворилась, едва хозяин и его гость вступили на крыльцо, и весёлые голоса гостей понеслись им навстречу.
— Ваша светлость, — начал хозяин, когда они вошли в уютную комнату, где уже помещались человек пять мужчин в таких же бархатных камзолах, как и они, — хотя утром вас и познакомили официально со всеми рыцарями ордена, но позвольте ещё раз представить вам моих друзей-товарищей: граф Ульрих Швальбах, барон Иоганн Карл Розенберг, граф Артур Сорренто и братья-маркграфы Леопольд и Мориц Эйзенштейн. Прошу любить и жаловать. Ваше же имя нам всем известно, как известно и всему свету. Ваша благородная фамилия дала Франции несколько королей, а истории 3 несколько героев.
Герцог явно остался чрезвычайно доволен такой рекомендацией. Он с чувством пожал руку хозяину и его друзьям, и общий разговор завязался.
Говорили о предстоящем походе, о противниках, и, разумеется, все рыцари-меченосцы в один голос стали утверждать, что поляки и их союзники литовцы не могут и думать выдержать напор рыцарской атаки.
— Подумайте, ваша светлость, — горячился больше всех сам хозяин, — ну разве это воины, которые до сих пор не могут выучиться хорошо владеть рыцарским копьём и предпочитают ему свои свалуги да дротики, которые отскакивают от наших щитов, как мячи.
— Но я слышал, что между неверными есть силачи и исполины, — заметил в свою очередь герцог. — Привёл бы меня Бог сразиться с одним из них.
— Не верьте рассказам трусов, ваша светлость, — вступил в разговор один из гостей, граф Ульрих Швальбах, — разве могут во всей славянской расе, каковы и поляки, и литовцы, и московы, найтись соперники нашей благородной романо-германской расе? Это всё какие-то вандалы, которых мировая судьба быть нашими слугами и рабами.
— Всё это прекрасно, и я горжусь тем, что принадлежу к вашему великому народу и нахожусь в вашем благородном обществе, но, виноват, чем же объяснить, что походы на Литву благородного рыцарства почти всегда были безуспешны, и не один раз целые ополчения погибали под стенами Вильни?
— О, — воскликнул с жаром хозяин, — это только от несоразмерного превосходства сил, страшных местных условий и измены.
— Среди орденской братии нет изменников! — быстро воскликнул один из братьев Эйзенштейнов.
— Кто говорит про нас, рыцарей? Но не можем же мы вести войны без союзников! Вот эти-то союзники и изменяли нам. Но, надеюсь, теперь это уже не повторится.
Наш благородный начальник, великий магистр, принял меры, впредь каждый изменивший союзник рискует головой…
— Своих заложников, гениальная мысль! — подхватили гости. Им было известно распоряжение великого магистра, чтобы даннические и союзные князья Поморья и Пруссии прислали в Мариенбург заложников.
— Полноте, благородные друзья мои, — вдруг заговорил хозяин, — мы здесь собрались, кажется, не о политике рассуждать, на это есть своё место и время, а распить бутылку-другую старого вина за здоровье наших благородных гостей, одного из которых мы видим среди нас. А потому я объявляю штраф в два ефимка с каждого, кто дерзнет дружеский весёлый разговор сменить на политику. Не так ли, благородные рыцари?
— Так-так, прекрасно! Будем пить и веселиться, — послышались восклицания гостей.
Граф ударил два раза в ладоши — и на пороге появились две роскошно одетые женщины. Они несли на подносах серебряные и золочёные кубки и чары, а вслед за ними выступила третья, с большим серебряным кувшином, полным старого ароматного вина.
Герцог Артур де Валуа
Все три женщины были очень эффектны в фантастических нарядах, шитых золотом и жемчугом, но красота двух первых бледнела перед царственной, хотя и строгой красотой третьей женщины, принесшей кувшин с вином. Её красота была какая-то странная, необычайная, производившая с первого же взгляда неотразимое впечатление. Она была высока ростом, стройна, а черты её лица, слегка продолговатого и бледного, были правильны и строги. Две огромные косы льняного цвета ниспадали ей ниже пояса, а пурпурные губы упорно хранили выражение твёрдой решимости и глубокого презрения.
Она, казалось, не смотрела ни на кого из гостей, и её тёмно-синие глаза, прикрытые светлыми ресницами, были опущены в землю.
Ропот одобрения прошёл между гостями, когда они успели рассмотреть чудную красавицу, представшую перед ними, и каждый втайне позавидовал хозяину.
— Браво, брат Гумберт! — воскликнул по-немецки барон Розенберг, — у тебя новая чашница. Откуда добыл ты такую нимфу?
— Полонянка из-под Эйраголы, купил у наших, когда они с похода под Ромново возвращались.
— Простая литвинка? — переспросил барон.
— Говорят, что нет, дочь какого-то князя. У них им и счёт потеряли. Знаю только, что не простая, зато характер адский, чистая волчица или, вернее, рысь лесная. Едва привыкла жить в комнате. Два раза убегала, да мои кнехты стерегут хорошо.
— А как зовут? — не унимался барон, бросая сладострастный взгляд на чудные формы полонянки. — Говорит, Вендана, а кто наверно узнает?
Услышав своё имя, красавица быстрее молнии сверкнула глазами на хозяина. Она поняла, что разговор идёт про неё, и бледные щеки её вспыхнули ярким румянцем, она стала ещё лучше, ещё прекраснее.
— Красавица, удивительная красавица! — про себя чуть проговорил молодой герцог и в пылком восторге залюбовался на литвинку.
— Слушай, брат Гумберт, когда надоест, продай мне, — снова заговорил барон, — я смерть как люблю возиться с этими дикими волчицами. Хлыст и хорошая немецкая трехвостка мигом прогоняют их дикость.
Рыцари-монахи расхохотались; не смеялся только один гость, французский рыцарь.
— Бить женщину! — заговорил он серьёзно, — это запрещают все уставы рыцарства.
— Женщину, да, а не дикого зверька! — с улыбкой возразил барон.
— Женщина всегда женщина, — горячо отозвался француз, — и если она порою превращается в дикого зверя, то этому виною исключительно мужчина.
— Я не верю, это, может быть, там у вас, на западе, в благословенной Франции, а здесь, на востоке, женщина слушается только из-под палки, любит только из-под палки и даже обижается, если её редко бьёт любимый мужчина.
— Этого быть не может! Это абсурд! — воскликнул молодой герцог с негодованием. — Если бы даже так и было, то не рыцарству поступать так, не рыцарству проводить такие идеи. Долг рыцаря — являться защитником слабого пола, бедных, забитых, угнетённых!
— Это не наша задача, благородный мой гость, — возразил хозяин, — мы — рыцари-монахи, нами дан обет безбрачия, мы по уставу должны смотреть на женщин как на сосуд дьявольский, уготованный на погибель людей. Наш культ — не любовь женщины, а клятва мести и истребления диких язычников, клятва исторгнуть из рук неверных землю, которую они поганят своими нечистыми ногами.
— Сломить сопротивление этих глупых народцев Польши и Литвы, которые смеют противиться нам, немецким рыцарям, несущим им христианство и просвещение.
— И оковы! — подумал молодой герцог. Он ещё раз взглянул на красавицу-полонянку, стоявшую с потупленным взглядом у дверей, его смутило сомнение: да в самом ли деле это чудное создание принадлежит к другой, низшей расе?
— Однако время летит, а вино ждёт, — воскликнул хозяин.
Гости не заставили себя упрашивать, и вино полилось рекою. Пили много, долго и упорно, как только умеют пить пьяницы, и через час пирушка превратилась в оргию. Рыцари-монахи забыли и свой сан, и присутствие высокорожденного гостя, и, словно пьяные сапожники, начали ругаться и говорить всякие сальности. Сам хозяин, выпивший несколько меньше гостей, стал их было удерживать, но, получив дерзкий ответ, умолк. Полонянки, разносившие кубки, положительно смутились и не знали что делать, а та, в руках которой был кувшин с вином, так и застыла у порога.
— Эй, литовская ведьма! — крикнул на неё хозяин, — или не видишь, что у гостей кубки пусты? Наливай, да живее.
Красавица подошла, как автомат, и наполнила пустые кубки. Лицо её было бесстрастно, она даже не взглянула на говорившего.