Они видели в этом явлении предсказание своей грядущей судьбы.
Но нашлись также толкователи необычайного явления, поднявшие снова надежду в польском войске. По их мнению, победа была обеспечена союзникам, так как меч, видимый на диске луны, был обернут острым концом по направлению к крыжакам.
Это последнее толкование успокоило мистически настроенных поляков и суеверных русских; весь лагерь высыпал смотреть на необычайное явление, но наконец порыв ветра снова нагнал тучи и снова наступила тёплая, но непроницаемая тьма ночи.
Ветер не утихал и порывами гнал в сторону немцев и пыль, и листья, сорванные с деревьев, и мелкие сучья.
Чуть стало светать, Ягайло приказал поставить палатку, чтобы помолиться Богу перед выступлением, но ветер был так силён, что все усилия прислуги укрепить церковную палатку оказались тщетны, и пришлось, по просьбе Витовта, выступать, не помолившись.
Солнце ещё не успело показать своего диска над землею, как союзные войска были уже в пути и спешили взойти в сень вековых лесов, громадными островами, вперемежку с большими полянами, тянущимися от Домбровно вплоть до Грюнвальдской долины.
К одиннадцати часам утра, сделав две немецкие мили пути, войска подошли к самой опушке леса, выходящей на огромную болотистую равнину, теперь, по случаю сильных июльских жаров, совершенно просохшую.
Это было заранее найденное и облюбованное Витовтом место, где он решил дождаться нападения рыцарей. Поляна была превосходная, и для выжидания, и для боя, а громадный лес без мелкой поросли, не стесняя передвижения войск, мог служить превосходным прикрытием от взоров неприятеля, и от палящиего июльского солнца.
По приказу Витовта и Зындрама наступление войск прекратилось, и знамёна начали становиться на указанные им места, вдоль опушки леса, под защитой его тенистых дубов и осин. Литовцы, шедшие впереди, так и остались на правом фланге союзников. Немцы должны были показаться слева, прямо со стороны широкой долины, расстилавшейся перед лесом.
Тотчас же Витовт и Зындрам выслали вперёд, далеко на равнину, лёгкие конные отряды и отрядили несколько верховых к Саладину с приказанием быть наготове и идти несколько правее леса, к небольшому озеру, видневшемуся на правом фланге.
Неприятеля ещё видно не было, но смутно чувствовалась близость громадной массы надвигающихся врагов.
Глава VIII. Послы императора
За две недели до окончания перемирия заключенного королём Ягайлой и рыцарями, почти тотчас после взятия Золотырни, со всех сторон громадное рыцарское ополчение стягивалось к лагерю под Куржентником у реки Древенцы, где был назначен сборный пункт рыцарских и союзных с ними войск.
Князья поморские и прусские, с их земскими ополчениями, набранными силой с городов и местечек, хельминские и инфлянтские епископские отряды, полки наёмных солдат, рыцари-гости в сопровождении громадной массы своих слуг, вассалов, оруженосцев и кнехтов окончательно переполнили все рыцарские «знамёна», так что во многих считалось больше, чем двойной комплект вооружённых людей.
Обыкновенный комплект «знамени» считался в 200–250 латников, и 800–1000 человек остальных всадников, гораздо легче вооружённых. Во многих же рыцарских знамёнах число воинов доходило до тысячи латников, и свыше 2000 простых воинов; немудрено, что когда вся эта масса прекрасно вооружённого войска собралась к сборному пункту, то рыцари-меченосцы увидали себя во главе такой воинской силы, какой никогда ещё не собиралось на прусской земле.
Это был отборный цвет германского воинственного дворянства-рыцарства, гордого своим происхождением и своим превосходством над другими низшими расами. Прежде всего надо заметить, что немецкие рыцари презирали своих соперников и все свои неудачи в борьбе с ними, которых можно было насчитать больше, чем побед, приписывали климату, разным роковым случайностям, массе врагов, но ни в коем случае не их храбрости или знанию военного дела.
По их понятиям, только немцы, одни немцы, были настоящими прирождёнными вояками. Все остальное же человечество было создано исключительно для того, чтобы быть под их властью. Этого образа мышления держатся немцы и до нашего времени!
5-го июля на солнечном закате весь рыцарский лагерь под Куржентником пришёл в движение.
Вдали, у подошвы горы, на которой был расположен рыцарский лагерь, показалась группа вооружённых людей в блестящих одеждах. Солнце косыми лучами играло на их шлемах и копьях. Несколько человек с белым знаменем отделились от толпы и, подъехав на выстрел стрелы к рыцарской страже, затрубили в трубы и стали махать белым знаменем.
Грюнвальдское поле
Не было никакого сомнения, что прибыли вестники мира или перемирия.
Гроссмейстер, окружённый всем своим капитулом, сидел в своей роскошной ставке, и серебряные чаши с вином поминутно осушались и снова наполнялись во славу будущих побед ордена.
Услыхав звук трубы, он послал одного из пажей узнать в чём дело.
Когда паж возвратился с донесением, что из литовско-польского войска явились послы с белым знаменем, он вспыхнул от гнева, и характерная ему резкая складка легла между чёрных нависших бровей.
— Чего им ещё нужно? — воскликнул он, — я не отступлюсь от своих прав ни на Дрезденек, ни на Новую Мархию, ни на земли, что мы захватили осенью. Я не хочу больше слышать глупых разговоров об условиях. Перемирия я им больше не дам. Мы готовы, они нет, тем хуже для них!
— Я думаю, — обратился он к капитулу, — что лучше всего будет отправить их обратно, даже не допустив в лагерь. Всё это соглядатаи, шпионы…
— Напротив, — с улыбкою возразил великий маршал Валленрод, — пусть именно они побывают у нас в лагере, пусть подивятся и ужаснутся нашей силе и наведут большую панику на своих соломенных и лапотных владык.
Почти весь капитул поддержал великого маршала. В рыцарском войске всё было так грандиозно, всё так устроено, что посторонний наблюдатель мог только удивляться и ужасаться.
— Принять их! — решил гроссмейстер, — я выйду к ним на встречу.
Распоряжение было тотчас передано в передовую цепь, и скоро всё посольство, предшествуемое и сопровождаемое рыцарскими воинами, приблизилось к ставке гроссмейстера.
Великий магистр, окружённый всем своим капитулом и многими из знатнейших гостей рыцарских, ждал прибытия послов под огромным балдахином, который прикрывал вход в его ставку. Послы, увидев орденский капитул, остановили коней и по этикету приблизились пешие.
Когда они были уже в пятнадцати шагах, то сам гроссмейстер, узнавая в лицо обоих посланцев, убедился в своей ошибке. Это были не послы короля Ягайлы, а нарочные от римского императора Сигизмунда, венгерские вельможи Николай Гара и Сцибор, воевода Семиградский, присланные им вместо себя, чтобы силой убеждений склонить к миру обе враждующие стороны.
Свита состояла исключительно из венгерских дворян и двух прелатов, избранных лично Сигизмундом, королём венгерским и императором германским. Только один из свиты выделялся из толпы своим роскошным польским костюмом и вооружением; это был уполномоченный короля Ягайлы польский рыцарь Ян Корцбог, за старостью лет не годившийся уже в бой, но старик разумный и привыкший к делам посольским.
Прибытие послов короля венгерского, бывшего одновременно и германским императором, меняло обстоятельства. Сигизмунд был явный сторонник немцев-рыцарей, и потому его посольство, являющееся из лагеря врагов, могло иметь серьёзное значение.
Официальный приём состоялся тотчас же. Все послы, не исключая и польского, были чрезвычайно обласканы гроссмейстером и капитулом и тут же без проволочки изъяснили те условия, на которых союзники, т. е. Ягайло и Витовт, соглашаются приостановить военные действия.
Воевода Семиградский, как старший по годам и званию, взял из рук пажа пергаментный свиток, на котором висела сургучная печать на шнурке, и обратился к великому магистру.
— Вот, благороднейший, именитейший, достославный повелитель благородных господ креста, на которых противники ваши, великий король Великой и Малой Польши на Кракове и на Гнездно Владислав II и его союзник и брат, светлейший Александр (Витовт), великий князь литовский и русский, изъявляют своё желание помириться. Я, и товарищ мой, благородный князь Николай Гара, по поручению его императорского и королевского величества, императора римского и короля венгерского Сигизмунда, являющегося в качестве вольного посредника двух вооружённых благородных противников, передаю их вам, в собственные руки, для всестороннего обсуждения. Именем моего великого государя императора и короля требую, чтобы ответ, какой бы он ни был, был сообщён нам, его представителям и заместителям, для передачи противной стороне.
Императорский посол, очевидно, вызубрил эту формальную речь, произнёс её без запинки и с поклоном подал пергамент гроссмейстеру.
— Хорошо, мы обсудим! — коротко ответил гроссмейстер и передал свиток одному из рыцарей капитула.
— Когда я могу явиться за ответом? — с новым поклоном проговорил Семиградский воевода.
— А разве время не ждёт? — с полуулыбкой спросил великий магистр.
— Девятого сего июля, т. е. через четыре дня, истекает срок перемирию, — с ещё нижайшим поклоном отвечал Сцибор.
— Будем иметь в виду! — уклончиво сказал великий магистр и, отдав по этикету честь императору, закрыл приём.
Поздно вечером того же дня в собственной ставке магистра было тайное совещание капитула, на которое также был приглашен и Семиградский воевода, разумеется, тайно. Сцибор был известен гроссмейстеру за приверженца немцев, и потому его не стеснялись.
Когда гроссмейстер, Сцибор и все члены капитула уселись вокруг большого стола, гроссмейстер начал говорить первым:
— Владислав Польский и Витольд Литовский предлагают нам такие условия, на которые мы согласиться не можем. Они требуют, во-первых, возврата Добржанской земли, Дрезденика и главное — Жмуди. Мы вполне формально, с соблюдением всех условий кульмского статута, купили Добржанскую землю и Дрезденик, следовательно, мы ими владеем по праву. Что же касается возврата Жмуди, то, благородные рыцари, столько благородной рыцарской крови пролилось по её полям при обращении в христианство этих злых язычников, что мне кажется несовместно с рыцарским достоинством даже говорить о возможности такого возврата. Я сказал.