яли эйрагольские знамёна, приведённые князем Вингалой. Они были уже построены к бою, и в предзнамённых рядах первого знамени, словно дубы среди мелколесья, выделялись колоссальные фигуры всех четырех братьев Стрекосичей. Они были пешие, но с головы до ног закованы в тяжёлую броню, что другим и поднять не под силу. Они как-то равнодушно смотрели на всё окружающее, изредка перебрасываясь друг с другом словами, разобрать которые другие не были в состоянии.
Сам князь Вингала в полном боевом вооружении, окружённый своими боярами, богатырями и несколькими оруженосцами, объезжал ряды своих дружин и отдавал последние распоряжения. Воодушевлять жмудин словами ему не приходилось, каждый из них глубоко на сердце затаил страшное чувство мести к немцам. Не было ни одного человека во всём жмудском войске, у которого не было бы старых счетов с крестоносцами. Они дышали жаждой мщения, и их надо было скорее сдерживать, чем поощрять.
Увидав своего повелителя и брата, Вингала подскакал к нему.
— Прикажешь начинать? — спросил он, сверкая глазами, — у меня скоро не хватит сил сдерживать моих людей!
— Ждать! — повелительно крикнул Витовт. — Ждать, пока я сам не дам приказания идти в бой!
Тон голоса великого князя не допускал возражения, и Вингала возвратился к своим дружинам. К нему подъехал Бельский.
— Скоро начинать, государь? — спросил он в свою очередь.
— Ждать! — нервно крикнул ему Вингала. Его самого бесило это промедление. Враги, безжалостные, неумолимые, были тут, в нескольких сотнях шагов, и ждать, ждать часа расплаты!
Между тем, великий князь снова въехал в лес и мчался вдоль расположившихся в нём знамён польских войск. Они даже не были поставлены в боевой порядок и отдыхали под тенью деревьев. Во многих местах горели костры и варилась пища. Близость неприятеля, казалось, ничуть не смущала предводителей. Они были уверены, что здесь, в лесу, рыцари на них напасть не посмеют, так как рыцарское вооружение не было приспособлено к лесному бою, и мирно предавались покою.
Жара в поле, на солнечном припёке, была ужасная, невыносимая. И лошади, и люди изнемогали от зноя, а здесь в лесу, царствовала прохлада; два ручейка, прорезавшие лесную чащу, давали возможность утолить жажду.
Витовт снова выехал на опушку леса. Теперь вся противоположная возвышенная поляна, насколько можно было окинуть взглядом, была покрыта вооружёнными людьми, стоявшими правильными квадратами с широкими интервалами. Большие чёрные знамёна квадратной формы с белыми рыцарскими крестами на них придавали всей армии немцев действительно вид крестоносного войска. На многих знамёнах на обратной стороне было изображение одноглавого чёрного орла — герба Пруссии.
Предводителей, собравшихся впереди войска, легко можно было узнать по целым пучкам страусовых и павлиньих перьев на шлемах. Среди них царствовало необычайное движение. Они о чём-то совещались и спорили.
Действительно, это был военный совет, созванный наскоро великим магистром в виду странного положения, принятого врагами.
Часть польско-литовско-русского войска была видна из-за леса. Бой был неминуем, но, очевидно, враги и не думали нападать на них. Они стояли и в лесу, и по опушке леса, и отчасти вдоль озера в полном бездействии, и тем приводили в несказанное смущение рыцарей.
Атаковать их в лесу было делом немыслимым. А между тем время. уходило, солнце жгло нестерпимо, и рыцарским войскам, прошедшим с утра более трёх миль (21 версту), отдых был необходим. Они изнемогали от жгучих лучей солнца, накаливающего их панцири, а об отдыхе нельзя было и думать: враг стоял близко и ежеминутно мог начать нападение.
Десятки людей падали от изнурения, и великий магистр собрал военный совет, чтобы решить, что предпринять.
Рыцарские союзники, герцог штетинский Казимир и герцог силезский Конрад горячились больше всех и требовали, чтобы, невзирая ни на что, рыцарские войска атаковали.
Герцог штетинский подскакал к великому магистру, умоляя его дозволить ему, на свой страх, со своими рыцарями атаковать видневшихся около леса врагов.
— Вы недостаточно знакомы, ваша светлость, со способами войны, которых придерживаются эти проклятые язычники, — возразил магистр, — лес — их стихия, а мы не можем действовать там нашим излюбленным благородным оружием — копьями.
— Что же делать в таком случае? — пылко спросил герцог.
— Ждать, пока сами соблаговолят пожаловать на поляну, — с насмешкой в голосе вмешался в разговор герцог Конрад Силезский.
— Пока настанет ночь и принять ночную битву, если до той поры мы не испечемся в латах, как раки в печи.
— Всё это прекрасно, — отозвался великий магистр, — но дело в том, что идти в лес мы не можем.
— А выходить они не хотят, — докончил Конрад. — Что же делать в таком случае?
— Ваша светлость извинит меня, если я не сам отвечу на этот вопрос, а предоставлю его на обсуждение рыцарского совета старейшин нашего стана, который мною уже созван, — сказал магистр.
Действительно, неподалёку стояли несколько рыцарей в белых плащах, накинутых поверх железных доспехов. Это всё были старые, поседелые на войне рыцари, люди опытные и в мире, и в войне, душа и ум рыцарства. Их уверенность в разгроме союзников была так велика, что никто из них не пожелал оставаться в Мариенбурге, но спешил под знамёна, чтобы участвовать в славном бою и, разумеется, в дележе добычи.
Они окружили великого магистра и со вниманием его выслушали.
— Тут остаётся только одно средство, — после долгой паузы отвечал один из стариков, переговоривший со стоявшими рядом, — послать неверным герольдов с мечами. От такого вызова на бой они не уклонятся!
— Правда, правда, — заговорили все рыцари, собранные на совет, — после такого вызова ни один трус не откажется от битвы!
— Итак, господа крейцхеры, — провозгласил великий магистр, — ваш совет послать послов. Я его принимаю, но укажите мне теперь, кого же послать выполнить это важное поручение. Нужны мужья искусные в деле герольдов.
— На что же лучше, — отвечал Марквард Зальцбах, бывший в числе членов совета, — среди нас находятся теперь герольд короля Сигизмунда Рамрик и герольд их светлости, — он указал на герцога Казимира Штетинского. — Они не принадлежат к нашему священному ордену, упрекнуть их в пристрастии нельзя, они только будут посредниками в деле чести.
Остальные рыцари подтвердили выбор Зальцбаха, и великий магистр отдал распоряжение, чтобы названные герольды были приведены к нему немедленно. Герцог Казимир торжествовал: все его заветные мечты сбывались, он не только был посвящён в рыцари на неприятельской земле, но даже и его герольд удостоился чести нести вызов христианского рыцарского войска неверным! Воспитанный в рыцарских понятиях своего века, он сердечно верил, что и Литва, и Жмудь, и даже русские — язычники!
— Брат, великий маршал! — обратился великий магистр к высокому чернобородому рыцарю, Генриху Валленроду, брату бывшего великого магистра, — вручи герольдам два нагих меча и научи их тому, что они должны будут сказать королю Владиславу и князю литовскому. Пусть идут во имя Божье.
Генрих Валленрод только и ждал этого приказания. Он тотчас же вызвал обоих названных герольдов, находившихся при обозе и, вручив им два меча без ножен, долго объяснял то, что они должны были сказать королю.
— Благородный господин, — смело и самоуверенно отозвался герольд короля Сигизмунда, — я служу герольдом его величеству королю вот уж двадцать пятый год и сумею вызвать из лесных трущоб и не таких вепрей!
Другой герольд сказал почти то же самое, и через несколько минут, предшествуемые трубачом и знаменщиком, который вёз белое знамя, они выехали в узкое пространство, которое отделяло опушку леса от линии рыцарских знамён.
Глава X. Король молится
Был третий час пополудни, а Ягайло всё ещё не выходил из своей часовни. Он молился перед походным алтарём и только изредка вставал с колен, подходил к шёлковому пологу палатки, оглядывал испытующим оком окрестности, затем снова распростирался ниц и целыми минутами лежал неподвижно.
И духовник королевский, и пан Николай Тромба, в качестве капеллана тоже присутствовавший на церковной службе, только удивлялись подобной несвоевременной молитве; подканцлер хотел даже напомнить королю о времени, но уже один взгляд короля сковал ему уста. Он молча опустился на колени рядом с королём.
Во всей церковной палатке царствовала полутьма, среди которой ярко выделялись огни свечей, горевших перед священными реликвиями короля, расположенными теперь на престоле. Вдруг луч дневного света ворвался в палатку. Вошёл Витовт.
Король тотчас обернулся. Он узнал своего брата и друга, но не подал вида, что замечает его и продолжал шептать слова молитвы.
— Король и брат, — тихо, но энергично проговорил великий князь литовский, подходя к самому Ягайле, — время не ждёт. Враги перед нами. Войска наши рвутся в битву, дозволь начать бой!
Ягайло даже не шелохнулся. Губы его продолжали шевелиться, а рука на груди делала движение креста. Он слышал, но не хотел отвечать.
— Заклинаю тебя всем святым, кровью наших близких, пролитой злодеями, дозволь начать битву! Враги истомлены походом. Они слабее нас. Господь дарует нам победу. Дозволь, государь и брат, уж солнце склоняется к вечеру!
— К вечеру, говоришь ты, к вечеру! — вдруг заговорил Ягайло и снова бросился к пологу. — Нет, ты ошибся, ещё часа два до вечерен!
— Чего же ты медлишь, брат мой, друг мой?! — воскликнул Витовт. — Враги перед нами. Вели строить ряды и идти на врагов. Заклинаю, не медли более! Мне больше не сдержать ярости своих литвинов, дозволь наступать!
Ягайло ничего не ответил, но глаза его, направленные сквозь разрез палатки на стан рыцарей, видневшийся вдали, вдруг вспыхнули. От группы рыцарских начальников отделились несколько человек с белым знаменем впереди.
— Смотри, смотри, — вдруг воскликнул он, схватывая за руку Витовта, — я так и знал, они шлют послов, они сознают свои вины перед нами, они хотят мириться.