Фридрих Валленрод, великий маршал, наблюдавший с вершины холма за ходом боя, заметил ещё раньше это обходное движение. Он подал знак трубою, и два хельменских рыцарских знамени с двумя десятками братьев рыцарей, выступили из-за пригорка, за которым были скрыты, и бросились, в свою очередь во фланг татарам.
Но татары успели уже зажечь деревню Танненберг, и теперь, раскинувшись по обширной поляне, мчались назад, оглашая диким воем окрестность. Саладин хорошо помнил завет Витовта не рисковать серьёзной атакой на нерасстроенные ещё ряды рыцарей, и потому, едва заметил, что план его открыт, повернул свои полчища, и в несколько минут исчез из глаз противников в клубах пыли, которую ветер понёс прямо в глаза немцам.
Туган-мирза в боевом уборе
Этот манёвр должен был бы заставить немцев быть настороже. Нападение татар могло повториться, но, упоенные успехом первого отбитого нападения, рыцари возвратились с погони, смеясь над союзниками Витовта.
Один только комтур Марквард Зальцбах, бывший теперь непосредственно при великом маршале и испытавший силу татарских ударов при Ворскле, был другого мнения и посоветовал Валленроду оставить на всякий случай одно знамя для охраны фланга, но Валленрод, как и все рыцари, презиравший своих неприятелей, усмехнулся в ответ.
— Они получили достаточное доказательство нашей силы, — проговорил он, — и не решатся повторить нападение. Она теперь наши союзники!
— Как так, благородный брат маршал? — спросил молодой герцог Силезский, — наши союзники?
— Очень просто: они теперь побегут до самой Вильни, грабя и сжигая литовские деревни, им всё равно, какую взять добычу.
— Однако, смотрите, господа крейцхеры, — обратился он радостно к окружающим его рыцарям, — Господь даёт нам победу. Смотрите, левое крыло наше подаётся вперёд. Виват! Пусть гремят трубы победную песнь Господу. За мной, вперёд!
Подобрав поводья коня, склонив копьё, помчался он с двумя сотнями избранных витязей прямо к своему левому крылу, где кипела самая ожесточенная свалка и где рыцари начинали ломить литвинов.
— «Да воскреснет Бог, он сломит рога язычникам»! — грянула победная песнь немецких рыцарей и торжественным гулом прокатилась в бесчисленных рядах атакующих.
Прибытие новых сил, торжественное пение излюбленного гимна, всегда водившего рыцарей к победам, казалось, удесятерили их силы, удесятерили их энергию!
— Христос Воскрес! Христос Воскрес! — гремели десятки тысяч немцев, с диким бешенством наседая на относительно малочисленных литовцев.
Последний, дружный натиск великого маршала решил бой в этом месте, вся фаланга рыцарей сокрушила своих храбрых соперников и, словно бурный поток, разыгравшийся в половодье, прорвала человеческую плотину литовско-русских полков. Войска Витовта первой и второй линии, целиком уже введённые в бой, были теперь разрезаны на две части: меньшую, притиснутую к озеру, и большую, отброшенную к лесу, то есть к левому флангу польских войск, ещё не принимавших никакого участия в ходе боя.
В этой большой части находились почти исключительно жмудинские войска. Дикая — в порыве отчаянного нападения — жмудь не выдержала долгого правильного боя, дрогнула и побежала с поля сражения. Сам князь Вингала и три оставшихся ещё в живых братьев Стрекосичей, измученные непосильным боем, тоже были увлечены общим потоком отступающих.
Бой был проигран. Войско разрезано пополам и гибло теперь под ударами увлечённых преследованием немцев. Теперь уже тевтонская фурия не знала удержу. Несметные, хотя сильно поредевшие полчища крестового войска валили прямо в прорыв, образовавшийся в рядах союзников, и с радостными кликами гнали перед собой бегущих, поражая их оружием, топча конями. Но тут случилось нечто совсем непредвидённое.
Глава ХII. Смоленские герои
Та часть литовско-русского войска, которая была притиснута к озеру, вдруг стройно выстроилась, и тихо, но решительно перешла в наступление и обрушилась всей силой на фланг немцев, стремящихся в преследование бегущих.
Странен был вид этих воинов. Это не были обыкновенные литовско-русские воины — нет, это шли какие-то серые дружины, вооружённые не бердышами, не мечами, а дровосечными топорами. Словом, это смоленские полки под предводительством своего князя Давида решились скорей умереть, чем пустить немцев далее.
Увлечённые их примером, псковские лучники, и новгородцы, присланные Лунгвином, построились тоже. Новгородцы двинулись рядом со смолянами, а псковичи, искусно рассыпавшись вправо и влево, начали пускать свои меткие стрелы.
Сломивши литовцев, великий маршал снова выехал со своими приближёнными на возвышение, и его крайне поразила эта небольшая горсть храбрецов в серых кафтанах, осмелившаяся напасть на торжествующих рыцарей-победителей. А между тем смоляне достигли рыцарских рядов и завязался пеший, кровавый, невиданный бой.
Медленно, но твёрдо подвигались вперёд эти серые люди. Их огромные топоры на длинных рукоятках подымались и, сверкнув в воздухе, падали с глухим гулом. Стена их пробивала себе дорогу сквозь рыцарское войско!
Ждать и медлить больше было нечего. Валленрод приказал снова начать атаку и поручил рыцарю Зонненбергу вести в бой одну из резервных дружин.
Но и эта новая сила, казалось, не могла остановить стремления людей в серых кафтанах. Их окровавленные топоры как-то торжественно, мерно поднимались над их рядами и падали со свистом, поражая без разбора людей и коней.
Князь Давид в доспехе и с сигнальным рогом
Тут только рыцари, упоённые первым успехом боя и занятые преследованием бежавшей Литвы и Жмуди, опомнились, часть их вернулась, и они дружными силами снова напали на смоленцев.
Но теперь сокрушить их не было уже никакой возможности. Они успели прорубиться сквозь сплошное немецкое войско и достигнуть тех засек, которые они утром изготовили с позволения Витовта.
Выбить их оттуда стало теперь единственной мечтой нетерпеливого и безумно храброго Фридриха Валленрода. Он сам, во главе нескольких тысяч рыцарского войска, окружённый знаменитейшими из чужеземных гостей, повёл атаку на упорных смолян, но всё напрасно. Ни сломить, ни сдвинуть их теперь с места не удалось немцам. Все их усилия разбивались о мужественный отпор русских героев, решившихся не уступать ни пяди врагам.
Меткие стрелы псковичей, предводимых любимцем Витовта, молодым Яковом Бельским, делали чудеса. Они, словно живые, казалось, искали отверстий в шлемах и, впиваясь сквозь глазные щели, разили наповал панцирников.
Видимунд Хрущ был тут же. Он ни на шаг не отставал от князя Давида и помогал ему в распоряжениях. В руках у него был тот огромный литовский лук, которым, если помнит читатель, он так сконфузил пана Седлецкого.
Теперь, добравшись до засек, смоляне могли хоть немного отдохнуть. Немецкая атака не имела того значения, как в открытом поле, и они, окружённые с трёх сторон врагами, могли теперь с надеждой на успех отражать все стремления врагов. Их невероятная, беспримерная храбрость спасла от конечного поражения литовско-русское войско, которое, отброшенное к лесу, приводило себя в порядок и вновь строилось за их спинами.
Рыцари поняли, что достаточно им сломить этот последний оплот Витовта, — и победа на левом фланге будет полная, — и снова двинули все свои силы на горсть храбрых смолян.
Эпизод битвы
Впереди всех мчался теперь сам великий маршал с целым гребнем страусовых перьев, развевающихся у него на шлеме. Забрало было опущено, а громадное рыцарское копьё он держал наперевес, словно вызывая на бой отважного соперника. Он был шагов на двадцать перед фронтом своих войск, примером и криком возбуждая их энергию. Он мчался вперёд, не разбирая, через мертвых, раненых, умирающих. Князь Давид, узнав по костюму и гербу маршала, весь вспыхнул и хотел броситься вперёд из засеки, чтобы принять поединок, но его удержал Видимунд Хрущ: у него была другая мысль.
— Погоди, княже, дай-ка с ним переведается моя каленая! — с усмешкой сказал он и, сделав богатырское усилие, натянул свой страшный лук. Стрела скрылась до головки. Но Видимунд медлил: он ждал, чтобы немец наскакал ещё на несколько шагов. Вся кровь прилила ему к голове. Жилы на висках напряглись, мускулы дрожали от необычайного усилия.
Маршал был уже в пятнадцати шагах. Стрела взвизгнула и с треском ударила в забрало шлема. Маршал закачался на седле от страшного удара, но не растерялся. Он быстро расстегнул шлем и сбросил его. Стрела, попав в забрало, пробила его, но и сама переломилась и только наконечником ранила Валленрода около правого глаза.
Кровь заструилась по его лицу, но рыцарь-фанатик, казалось, не замечал ни своей раны, ни того, что на нём нет больше шлема, он готов был вновь броситься в бой, который кипел уже по сторонам, но великий госпитальник и один из великих комтуров схватили за узду его коня и вывели из битвы.
А смоленцы все стояли, словно недосягаемая стена, и своими страшными топорами отражали всякое нападение немцев.
— Сломить их, сломить во что бы то ни стало! Сломить схизматиков, — гремел вне себя от ярости магистр и посылал знамя за знаменем, чтобы уничтожить эту поредевшую горсть храбрых. Он понимал, что пока не сломан этот последний оплот Витовта, победа несовершенная!
Рыцари в своём ослеплении полагали, что они уже разбили всё литовско-польское войско, и не знали, что тут же, несколько левее места первого боя, стоит ещё нетронутая польская армия и только ждёт благоприятного момента для наступления.
Выиграв первый литовский бой, немцы и не думали, что им тотчас придётся выдержать ещё сильнейший польский бой и встретиться лицом к лицу с баловнем счастья, самим королём Ягайло!
Увлечённые только одной мыслью сломить упорных схизматиков, сломить во что бы то ни стало, они вдруг с удивлением и ужасом увидали, что весь лес, находящийся правее их, словно ожил, что из всех полян выступают стройные отряды польского войска. Только шум и вой сотен труб, и громадное королевское знамя, развевающееся над одним из отрядов, закованных в блестящие латы витязей, показали им, что победа ещё не решена, и что поляки выступают в свою очередь на поле чести.