Витовт мигом сообразил, какой гибельный удар может нанести эта неожиданная подмога рыцарей войскам Ягайлы, и, передав начальство над отрядом, шедшим на выручку князю Сигизмунду Корибутовичу Новгород-Северскому, сам поскакал обратно и двинул весь остаток своих войск и немного отдохнувших смолян на помощь полякам.
Но, разумеется, рыцари успели предупредить его. С громом труб и с кликом победы бросились они на правый фланг и, отчасти, тыл поляков, и врубились в предзнаменный отряд.
Поляки не ждали нападения с этой стороны. Думая, что это Литва и Жмудь возвращаются после отступления, они первую минуту раздвинули свои ряды, чтобы принять их, и уже в нескольких шагах заметив ошибку, стали отступать.
Зындрам, зорко наблюдавший за всеми перипетиями боя, тотчас двинул к угрожаемому месту целое знамя, ещё не принимавшее участия в битве и равновесие было восстановлено. Но у него оставалось в резерве всего четыре знамени, а на горе ясно можно было счесть рыцарский резерв; в нём было шестнадцать знамён, и большинство из них — хельминские, под начальством самого великого магистра.
Двинув на помощь полякам все остатки своих войск, Витовт снова бросил своего коня и, вскочив на свежего, поскакал к холму, на котором стоял король Ягайло, окружённый своими телохранителями. Но, ещё не добравшись до вершины, он заметил в рыцарском войске, стоявшем в резерве, большое движение; оно строило ряды к атаке.
Момент был решительный. Польское войско едва-едва могло выдерживать теперь бой с наседающим на него рыцарством, резервов почти не было, и удар свежих 16 знамён крестоносцев должен был решить бой в одно мгновение.
То же, вероятно, думали и рыцари. Сам великий магистр принял начальство над атакующей колонной и, выстроив в густую массу все свои знамёна, медленно двинулся вперёд, желая одним ударом компактной массы лошадей и железа раздавить упорных противников.
Витовт видел это движение и быстро помчался к крайнему левому флангу польских войск, где за закрытием леса стояли последние семь знамён наёмного войска и «гостей», как называли поляки охотников. По их мнению, это войско было самое плохое, «дешёвые люди», и о нем совсем позабыли, когда начиналась вторая, «польская» битва.
Ягайло, вооружённый с головы до ног, с величайшим интересом следил за сражением. Он видел, как одно за другим входили в бой его знамёна и всё-таки не могли удержать стремления страшного врага. Падение государственного знамени так взволновало его, что он сам готов был броситься с горстью своих оруженосцев и телохранителей на выручку, и только мольбы Николая Тромбы да его молодого друга, князя Александра Мазовецкого, удержали его.
Но вот и он заметил страшную опасность, которая грозила всему делу, благодаря последней атаке великого магистра. Забывая, кто он и сколько с ним витязей, он пришпорил коня и мигом вынесся вперёд.
Рыцари, предводимые великим магистром, проносились мимо. Они разумеется и подумать не могли, что среди польских рыцарей, видневшихся шагах в двухстах от них, находится сам король. У них была иная цель, чем бесцельная драка с ничтожным отрядом — эта цель была вся польская армия, стиснутая теперь с двух сторон: с одной стороны главной массой рыцарских полков, а с другой — рыцарскими полками, возвратившимися из преследования Литвы.
Несколько рыцарей отделились было от общей массы отряда великого магистра и поскакали на бой с кучкой всадников королевского конвоя, но сам великий магистр, заметив этот манёвр, бросился вслед за ними.
— Негит, Негит! (Назад, Назад!) — кричал он, махая копьём, — за мной, туда, в самое сердце еретиков!
Большинство рыцарей послушались и присоединились к отряду, но один из самых заносчивых рыцарей-немцев, Диппольд фон Дибер, богатырь и герой в немецком смысле слова, не остановился. Его поразило богатство вооружения короля Ягайлы и роскошь убора его коня. Алчность взяла верх над благоразумием, и он с поднятым копьём бросился на Ягайло.
Старый Ягайло выказал себя героем. Он по-рыцарски поднял копьё, и отбил удар, а подоспевший в ту же секунду секретарь королевский, Збигнев Олесницкий, ловким ударом копья в нагрудник сбил рыцаря с коня, но даже эта помощь была излишняя: удар самого короля поразил хищного немца прямо в лоб. Копье вонзилось в забрало, и Диппольд, смертельно раненный, свалился у ног королевского коня.
Ягайло и вся его армия избежала страшной опасности. Смерть короля была бы сигналом всеобщего бегства поляков и литовцев. Но король, казалось, совсем забыл про опасность, которой только что подвергался. Пылкая кровь Ольгерда и Гедимина кипела в нём.
— Спасибо, Збигнев! — крикнул он весело, — спасибо! Век не забуду, а теперь вперёд, друзья и братья, вперёд на проклятых крыжаков!
Он дёрнул за повод коня и хотел снова устремиться вперёд, но один из его оруженосцев, чешский барон Жолава, храбрец-богатырь, сильно схватил его лошадь за повода и удержал её.
Ягайло вспыхнул.
— Как смеешь ты забываться? — крикнул он в бешенстве. — Прочь руки!
Но оруженосец не выпускал поводов.
— Пусти, или поплатишься жизнью! — горячась всё более и более, кричал король.
— Рази, государь, не выпущу. Что моя смерть в сравнении с твоей? — отозвался храбрый Жолава. Ягайло окончательно вышел из себя, и изо всех сил ударил упорного чеха копьём. Острие не пробило тяжёлых лат, но Жолава закачался и выпустил повода. В ту же секунду Збигнев Олесницкий заступил его место и стальной рукой схватил за узду коня.
— Прочь! Прочь! — кипятился Ягайло и снова взмахнул копьём, но бесстрашный молодой витязь даже не вздрогнул. Он твёрдо поглядел прямо в глаза своего владыки, словно говоря: убей и меня, твоего спасителя!
Николай Тромба, видя, что дело может принять дурной оборот, бросился на колени перед королём к поднял кверху большой золотой крест.
— Именем Господа, распятого за нас, заклинаю, не губите себя и нас! Ваша смерть — гибель всех нас и Польши!
Вся, без исключения, свита Ягайлы бросилась, по примеру подканцлера, на колени вокруг короля, умоляя его не рисковать более собою. Король прослезился и передал копьё оруженосцу. Он отказался от личного участия в битве.
А рыцарские полки давно пронеслись мимо, и опасность с головы короля перешла теперь на всю его армию. Положение её теперь было ужасно. Прибытие свежих отрядов рыцарских войск давало крыжакам преимущество и в численности, и в позиции. Теснимые с трёх сторон наседающими рыцарями, поляки начали отступать. Немцы торжествовали. По всей их линии загремел снова их победный гимн:
— Христос Воскрес! Будем радоваться, братья во Господе, он сломал рога язычникам, Христос Воскрес!
Религиозное увлечение, казалось, удесятерило силы фанатиков-рыцарей, победа их была теперь несомненна. Польские ряды отступали, они уже не могли больше удерживать страшный натиск врагов.
Ягайло понял это и закрыл глаза рукою. Всё было потеряно, не была потеряна только одна надежда на Правосудного Бога. Положение короля становилось опасным. Что могли сделать, в случае отступления те 60 латников, которые составляли весь конвой короля?
Не спросясь Ягайлы, который, закрыв глаза, тихо шептал молитвы, крестясь и целуя реликвии, Збигнев Олеснецкий пришпорил коня и помчался к лесу, где за закрытием стояло земское польское знамя земли Мазовецкой, ещё не вступавшее в бой. Оно было оставлено на всякий случай, чтобы насколько возможно прикрыть отступление. Командовал им один из храбрейших польских витязей, Келбаса герба «Наленч».
— Идите и защищайте своего короля и властелина. Он в смертельной опасности! — крикнул Збигнев, подскакав к мазовчанам.
— Иль ты не видишь, какая буря валит сюда! — отозвался храбрый Келбаса: уходить отсюда теперь — всё равно что бежать от врага. Не пойду!
Олесницкий попробовал было уговорить упрямого, но всё напрасно. Наленч стоял на своём, и секретарь королевский вернулся ни с чем.
Теперь все, казалось, уже было потеряно. Пришлось свернуть и спрятать малое королевское знамя, чтобы не открыть торжествующим врагам присутствие короля, и подумывать о бегстве, на случай которого предусмотрительными панами Рады были сделаны все распоряжения.
Прекрасные лошади были заготовлены во многих местах, чтобы, в случае неудачи, умчать короля далеко от места боя.
Приближённые короля, видя, что обстоятельства принимают отчаянный оборот, готовы были прибегнуть к этому постыдному средству. Они только не смели заговорить с королём, который молился теперь, стоя на коленях. Вдруг он вздрогнул и быстро встал на ноги. Из-за шума боя ему показалось, что он узнает тот особый трубный сигнал, который сопровождал всегда выступление «гостей» в поход. Он оглянулся и просиял от радости и надежды: по той самой дороге, по которой только что промчались полки великого магистра, стройно и бодро неслись теперь блестящие ряды наёмных дружин и охотников. Ими предводительствовал сам Витовт.
Глава XIV. Последний, третий бой
Эти «последние», презираемые шляхтой и вообще поляками, войска шли, чтобы доказать полякам, что они ни чуть не ниже их по доблести. Дружины волохов (валахов) и моравов, присоединившиеся к союзному войску, уже во время боя рвались вперёд, чтобы переведаться с общими врагами — немцами. Они широко раскинулись теперь по полю и зашли нападавшим немецким войскам во фланг и отчасти в тыл. Знамя с изображением Святого Георгия, покровителя всех охотников, высоко развевалось над первым чешским знаменем, во главе которого на великолепном вороном коне мчался громадного роста вождь с огромной рыжей бородой. Это был предводитель одного из чешских наёмных знамен, рыцарь из Троцнова.
Рыцари, заметив новых врагов, несколько приостановились своей атакой на поляне и бросились навстречу гостям. Но удар утомлённого битвой рыцарства уже не произвёл своего обычного действия. Подкреплённые долгим отдыхом гости встретили удар ударом и мигом оттеснили крестоносцев.
Одержав уже две победы, меченосцам приходилось выдерживать ещё третий бой со свежим, отдохнувшим войском. Сомнение в победе появилось не у одного рыцаря. Только безумно храбрый великий маршал да энергичный Ульрих Юнгинген не видели или не хотели видеть опасности.