– Добрый день, – поднялся со своего места визитер. – Разрешите представиться: судебный следователь Виталий Викторович Песков, титулярный советник. В настоящее время назначен окружным прокурором его высокородием статским советником Петром Петровичем Ляпуновым расследовать дело гибели домовладелицы мещанки Кокошиной Марьи Степановны.
– Ах, назначены-таки, – усмехнулся Иван Федорович.
– Да, господин прокурор полагает, что в деле Кокошиной не все ясно, – ответил Песков.
– Вы уже опоздали, – придав голосу нотки участия и сожаления, произнес Иван Федорович. – Труп увезли и, возможно, уже вскрыли для выяснения обстоятельств смерти.
– Ну, лучше поздно, чем никогда, не так ли? – улыбнулся Виталий Викторович.
Воловцов слегка наклонил голову и представился:
– Судебный следователь по наиважнейшим делам Департамента уголовных дел Московской Судебной палаты Воловцов Иван Федорович, коллежский советник. В настоящее время нахожусь в трехнедельном отпуске и проживаю у родной тетки по отцу, то бишь в этом доме, – а подумал про себя: «Эва, какие модные судебные следователи ныне в Рязани».
Он попросил извинения, что его придется еще немного подождать, умылся, снова облачился в плисовые штаны, опойковые сапоги и рубаху навыпуск. И вернулся в «залу», где его терпеливо дожидался Песков.
– Слышал о вашем последнем деле, господин Воловцов, – уважительно произнес тот.
– О каком? – поднял брови Иван Федорович и похолодел. Неужели здесь уже известно, что он, Воловцов, самолично убил из револьвера подозреваемого преступника при его задержании?!
– Ну, как же, – улыбнулся титулярный советник. – Дело Александра Кара. Как это вы замечательно все устроили: дезинформировали преступника, что его малолетняя сестра поправляется после двух ударов колуном по голове, вот-вот заговорит и назовет имя убийцы, то есть его имя, и заставили тем самым пойти еще на одно убийство. А потом устроили засаду и взяли его с поличным. Мне кажется, это был единственный выход, чтобы доказать его виновность. Ваш план был просто блестящим…
– Да, вы правы, – кивнул Воловцов. – Это был единственный способ уличить убийцу…
– Громкое дело, – продолжал Песков. – Не каждый день у нас сын убивает родную мать и старшую сестру, намереваясь после убить и сестру младшую, являющуюся выжившей свидетельницей преступления.
– Слава богу, что не каждый день, – заметил Воловцов.
– Это верно, – согласился Виталий Викторович. – А дело этого маниака-дворника Галимджана Нурмухаметова, который насиловал женщин, а потом разбивал их головы и лицо молотком? Оно ведь тоже было громким…
– Громким, – снова кивнул Иван Федорович. – Но весьма простым.
– Ну, это вам оно показалось простым, – польстил ему титулярный советник. – А мне, к примеру, долго-онько пришлось бы с ним повозиться…
– Не думаю… – возразил не терпящий лести Воловцов и внимательно посмотрел на гостя: – Прошу прощения, господин Песков, а что вас привело ко мне?
– Я бы хотел, чтобы вы рассказали, что здесь произошло, и поделились бы своими соображениями, – ответил Песков. – Вы ведь, практически, свидетель происшествия…
– Есть свидетели более «ранние», – заметил Воловцов. – Дворник Ефимка первый почувствовал дым из хозяйской квартиры… Жиличка флигеля поденщица Наталья Квасникова, к которой он обратился за помощью… Городовой Еременко, взламывавший входную дверь и дверь в комнату Кокошиной… Ну, и околоточный надзиратель Петухов, наконец. Опросите их еще раз, почитайте протоколы допросов, побывайте на месте происшествия, и у вас сложится полная и вполне ясная картина происшествия…
– А я уже все это сделал, – улыбнулся Песков. – Кроме осмотра места преступления, что мне все же хотелось сделать вместе с вами. Кроме того, у меня на руках имеется еще медицинское заключение городового доктора Живаго по освидетельствованию трупа гражданки Марьи Степановны Кокошиной.
– И что там пишет уважаемый доктор? – спросил Иван Федорович.
– А доктор пишет, что, по результатам вскрытия трупа домовладелицы Кокошиной, отнести ее смерть к категории насильственной нет никаких оснований… – внимательно посмотрел на Воловцова титулярный советник. – Вы же, господин Воловцов, а такое впечатление у меня сложилось после разговора с околоточным Петуховым, считаете, что смерть Кокошиной была насильственной. Почему?
– Хорошо, – произнес Иван Федорович после недолгого раздумья. – Вы хотите, чтобы я поделился с вами своими соображениями? И вам надо осмотреть место преступления, так?
– Так, – согласился Песков.
– Тогда пойдемте на квартиру покойной, на месте будет сподручнее…
– Значит, вы согласны помочь мне в этом деле? – явно обрадовался Песков. – Честно признаться, у меня пока нет никаких зацепок, чтобы классифицировать это дело как убийство…
Воловцов с Песковым вышли из дома и через боковую калитку прошли во двор дома Кокошиной. Поднялись на второй этаж. Перед тем, как подняться, Воловцов обратил внимание на комнатку под лестницей, где проживал дворник Ефимка. Она была закрыта.
Двери в квартиру погибшей в огне старушки Кокошиной были опечатаны. Песков одним движением сорвал шнур, прикрепленный сургучом к двери, и открыл ее, пропуская вперед Воловцова.
В прихожей до сих пор пахло дымом. Самотканая ковровая дорожка, что вела в покои Кокошиной, была в следах от сапог Еременко, Петухова, дворника Ефимки да и самого Воловцова, ведь на дворе стояла осень, октябрь месяц, шли моросящие дожди. На вешалке у входа висел капот Кокошиной, зонтик с ручкой в виде вопросительного знака и старая шуба, изъеденная молью. Внизу, под вешалкой, стояли старушечьи ботики, что были в моде лет тридцать назад, и резиновые калоши.
– Не богато, – сдержанно заметил Песков, также окидывая прихожую наметанным взглядом.
– Не богато, – согласился Воловцов.
Затем оба судебных следователя направились в покои старушки. Здесь тоже до сих пор пахло дымом. Разбитое городовым Еременко окно было занавешено пестрой тряпицей. В остальном же все было, как вчера. Даже опрокинутая керосиновая лампа и бутылка из-под керосина лежали на краю стола на своих прежних местах…
– Вот, осматривайтесь, – сказал Воловцов. – Здесь со вчерашнего дня ничего не тронуто. Разве что разбитое окно занавешено, да нет трупа Кокошиной.
При слове «труп» оба следователя посмотрели на обгорелые половые доски и большую щель, куда вчера провалилась нога Воловцова.
– Я видел ее труп, – сказал Песков. – Верхняя часть тела очень сильно обгорела, а нижняя – нет. Почему так, как вы думаете? Когда случайно чем-либо обливаются, то страдает от этого средняя часть тела человека, но никак не лицо…
– Верно, – ответил Иван Федорович. – Поэтому версия о несчастном случае наиболее шаткая.
– Я бы ее вовсе не рассматривал, – покачал головой Песков.
– То есть вы совершенно исключаете несчастный случай, на чем так настаивал околоточный надзиратель Петухов?
– Совершенно исключаю.
– Тогда давайте к ней больше не возвращаться, – предложил Воловцов. – Значит, остаются две версии: самоубийство и убийство. За самоубийство говорят следующие факты: Кокошину никто не бил печной кочергой по голове, не травил ядом и не зарезал финским ножом, прежде чем облить ее керосином и поджечь. То есть следов насильственной смерти на ее теле не имеется, равно как и следов сопротивления. Ее не связывали по рукам и ногам, поскольку на ногах нет никаких следов веревок, да и руки ее лежали свободно, причем одна была согнута в локте и словно прикрывала лицо… Тот факт, что в момент облития керосином она была жива, и то, что она сгорела заживо, тоже говорит о ее возможном самоубийстве. И говорит весьма убедительно. Кроме того, в комнате Кокошиной ничего не перерыто, все стоит на своих местах, в чем вы сами можете убедиться. У нее ничего не искали, если предположить, что все же было совершено убийство с целью ограбления…
– Да, в медицинском заключении говорится, что ее легкие наполнены дымом и газами от горения керосина, – подтвердил Песков.
– Вот именно, – произнес Воловцов, подходя к комоду. – И еще, – остановившись, он выдвинул верхний ящик, – по словам дворника Ефима Кологривова и поденщицы Натальи Квасниковой, Кокошина никого не впускала в свои покои. И дверь в свою квартиру всегда держала запертой. В частности, ни дворник, ни сама Наталья в комнате у хозяйки никогда не бывали. Жильцы с первого этажа – а нам еще надлежит их всех допросить – тоже вряд ли были сюда вхожи. За квартирной платой она, скорее всего, ходила по жильцам сама. Это значит, что в ее квартиру проникнуть было практически невозможно. К тому же при осмотре места преступления двери квартиры Кокошиной, в частности, ее комната была заперта на крючок изнутри, а окон она никогда не открывала. Все эти факты убедительно говорят, что этот случай с Кокошиной – явное самоубийство. У околоточного надзирателя Петухова есть все основания, чтобы закрыть дело… – Воловцов тщательно осмотрел содержимое верхнего ящика комода и открыл средний ящик, продолжая свои рассуждения: – Вторая версия – убийство. Здесь факты только косвенного характера, и весьма шаткие. Первый: у Кокошиной не имелось мотивов, чтобы наложить на себя руки. По крайней мере, видимых. А о каких-либо внутренних переживаниях нам уже никогда не узнать. По словам моей тетушки, в достаточной степени близкой с покойной, характер у Кокошиной был скверный: в душу к себе она никого не пускала, но истеричной и паникершей по незначительным, да и значительным поводам, похоже, тоже не являлась. И к экстравагантным поступкам, вроде самосожжения, была не склонна. – Воловцов закрыл второй ящик и, наклонившись, открыл нижний ящик комода с бельем. – Конечно, она могла впустить к себе в квартиру человека, но только хорошо ей знакомого. И только в прихожую. А этот человек мог каким-то образом проникнуть в ее покои и совершить убийство, но…
– Но для убийства тоже нужны мотивы, – подхватил Песков.
– Вот именно, – внимательно посмотрел на своего коллегу Воловцов. – Кто ее мог убить? И зачем? Вернее, с какой целью? Жиличка Наталья, которая задолжала ей денег? Но ведь Кокошина их с нее пока не требовала. Или дворник Е