— Если денег не жалко, то я не против.
— А теперь, Пит, покажи нашим гостям, где расположиться. — распорядился хозяин дома, а обращаясь ко мне сказал: — Завтра с утра и начнёте занятия. Сами решите, кто из вас первым попробует оседлать строптивую лошадку.
05 октября. 1974 год.
США. Штат Техас. Где-то в окрестностях Хьюстона…
Александр Тихий.
Суббота. Я сегодня отдыхаю. И это не потому что я иудей и строго соблюдаю шаббат. Просто я решил, что сегодня устрою себе праздник и не буду ничего делать. Я решил, что сегодня у меня будет праздник. Раньше в этот день мы с друзьями собирались и конкретно так выпивали. Обычные сотрудники внутренних дел пьянствовали десятого ноября. День Милиции я тоже отмечал. Но День Московского Уголовного Розыска это уже совсем другой праздник. Для своих. Опера всегда были особой кастой в органах. И хотя форму не носили, но под пули и ножи первыми лезли. Потому что именно на нас чаще всего была возложена задача задержать и обезвредить. Нет. Конечно, для захвата хорошо вооружённых бандитов и террористов вызывали «тяжёлых» из СОБРа или ОМОНа, а то и вовсе знаменитую Альфу. Но и операм частенько приходилось выходить один на один на вооружённого преступника. И порою даже брали злодея голыми руками. Так как частенько из-за бюрократических запретов просто тупо не было с собой табельного Макара. У нас же как принято? Где-нибудь в Бирюлёве участковый по пьянке пролюбил свой табельный ПМ, а всем операм по Москве и области тут же запретили постоянное ношение оружия. И что получается? Возвращаешься с работы поздно вечером… А тут…
Ладно. Это я чего-то куда-то не туда уже ушёл со своими воспоминаниями о прошлых временах. Сейчас правда оружие всегда со мной, а вот ксивы-то и нет. Но это не мешает мне принять немного кубинского рома, помянув тех, кого я уже и не увижу никогда.
Мы сидели на втором этаже, на смотровой площадке вместе со старым пилотом. Он в своём инвалидном кресле, а я в обычном. Сидим, болтаем о том, о сём, наблюдаем за попытками Лёхи посадить самолёт. Это уже его не первая попытка. Но каждый раз он делает что-то не так. Поэтому Питу приходится перехватывать управление и уводить послушную Цессну на новый круг.
Что могу сказать? У меня с первого раза тоже не получилось ничего. Но я, наверное, более способный к этому делу. Так что к исходу второго дня я уже и взлетал и садился сам.
Нет. Я, конечно, не стал за пару дней опытным пилотом, но азы уже почти освоил. Тем более теорией, которую нам пытался донести опытный старый пилот, я голову особо не забивал. В основном я налегал на практическое «вождение», которое нам преподавал рыжий племянник. И, кстати, у него это неплохо получалось. Он показывал, а потом давал возможность попробовать самому. Но при этом он конкретно так подстраховывал, будучи готовым в любой момент перехватить управление. У меня почему-то сразу пошло-поехало. Такой же случай был у меня и на земле в той жизни. Когда я впервые сел за руль, то сразу сказал инструктору, что никогда не ездил за рулём. Он мне всё объяснил, показал… Я завёл машину и сразу же поехал, ни разу не заглохнув. После этого инструктор мне сказал только одно: «Не гони!» А то я уж больно увлёкся процессом.
Вот и за штурвалом Цессны, я почти сразу почувствовал себя «в своей тарелке», и полетел. Только вот первая посадка мне не далась сразу. И опять прозвучала похожая фраза: «Не гони!»
Но сегодня я решил устроить себе паузу в обучении. Тем более повод искать не пришлось. День МУРа — чем не повод. Только вот рассказывать старому военному лётчику про мой профессиональный праздник я не стал. Да и зачем. Старик заполучил мои дежурные уши и рассказывал мне истории из своей жизни. А послушать было чего.
Я уже узнал историю его инвалидности. Подстрелили его в полёте. Помнится наши пилоты ещё во время Первой Мировой войны использовали для этого дела большие чугунные сковороды, подкладывая их под зад. Но и это не всегда помогало. Это потом уже придумали бронеспинки для пилотов. Но порою и они не спасали. Вот именно так Питер О,Нил на Корейской войне и получил свою травму. Уж не знаю что ему там в копчик прилетело, то ли пуля от крупнокалиберного пулемёта, то ли ещё что потяжелее, но с тех пор он ниже пояса никогда уже ничего не чувствовал. Хотя при этом ему всё же удалось кое-как посадить свой Мустанг на землю. И всё это лишь для того, чтобы попасть в плен к северянам. Про плен он подробностей не рассказывал. Видимо туго ему там пришлось. А впереди ещё была долгая и извилистая дорога на родину… Наверное, после окончания войны его обменяли на кого-то из советских или китайских пилотов.
Жена его не стала долго ждать. Да и кому нужен муж инвалид в этом капиталистическом обществе, целиком и полностью замешанном на деньгах? Поддержку ему оказал лишь его брат Патрик, вместе с которым они и основали этот небольшой аэродром. Это сейчас тут царит запустение, а раньше… Брат погиб во Вьетнаме, но его сын Питер продолжил дело отца и дяди, тоже став пилотом.
В очередной раз, криво-косо, но Лёшке всё же удалось посадить Цессну. Я отпивал ром с колой мелкими глотками, следя за лётными «успехами» брата. Помнится такой коктейль, когда я был на Кубе в две тысячи девятом году, называли «Куба-либре». Но в этот раз я чуть не поперхнулся, когда старый военный лётчик задал мне вопрос, просто застав меня врасплох.
И даже не сам вопрос меня так поразил…
С ужасающим акцентом и довольно коряво, но Питер О,Нил старший спросил меня:
— Ти и тфой брат русски?
Причём спросил он меня не по-английски, а на ломанном русском языке.
Глава 20
Глава двадцатая.
Живой герой правителю не нужен.
Уж больно смел, строптив и своенравен.
Но в мёртвом виде он ещё послужит,
Когда герою памятник поставят.
05 октября. 1974 год.
США. Штат Техас. Где-то в окрестностях Хьюстона…
Александр Тихий.
Сказать, что я просто ох… охренел от слов старого пилота, это значит, ничего не сказать. К тому же, он сказал это всё, хоть и на ломанном, но на русском же языке…
Первую мысль, потянуться за пистолетом, я сразу же прогнал. А вот вторая была: «На чём же мы прокололись?»
Ответил я Питеру по-английски:
— Не понимаю. О чём это вы?
— Успокойся, парень! Я не желаю тебе зла. Да и на русских у меня тоже нет никакой обиды…
— А разве не русский лётчик сделал Вас инвалидом?
— Это была война… И как я теперь понимаю, не наша война. Одни корейцы убивали других корейцев. По большому счёту, это было их личное дело. Но политики решили, что нас это касается. А с той стороны русские и китайцы тоже так решили.
— Но всё-таки именно русский пилот…
— Ну, да. Он стрелял в меня, я в него. Всё по-честному. Я же не рассказывал тебе, сколько русских и китайцев лично я сбил… Но ты мне не ответил на мой вопрос.
— А это обязательно?
— Ты живёшь в моём доме. И мне очень хотелось бы знать правду о тех, кто ест мой хлеб.
— Мы не замышляем ничего плохого, ни против Вас, ни против Вашего племянника. И, да… Мы — русские. Но как Вы…
— Твой брат в первый же день на входе в дом споткнулся на крыльце. Такие слова, который он тогда сказал, я часто слышал, когда был в плену. Поэтому я решил понаблюдать за ним. Он часто говорит на русском со своей подругой.
— И что теперь? Вы позвоните в полицию и сообщите им, что у Вас проживают русские парни?
— Зачем мне это делать?
— Но мы же русские? Во всех газетах пишут, что мы ваши враги.
— В газетах много чего пишут. И что? Всему там надо верить?
— Тогда к чему вы завели этот разговор?
— Чтобы понять.
— И что Вы хотите понять?
— Для чего вам всё это нужно, парни?
— Честно?
— Да. Именно так.
— Мы собираемся свалить из этой страны, куда-нибудь в Мексику или на Кубу.
— Хочешь угнать самолёт?
— Зачем? Я могу его просто купить.
— И откуда у вас, ребятишки, так много денег? Банк ограбили?
— Питер! Откровенность за откровенность. Расскажи мне, почему у тебя нет никакого негатива к русским, несмотря на то, что они подбили тебя, и в результате, сделали инвалидом на всю жизнь? Мне это тоже нужно понять.
— Как тебя зовут на самом деле?
— Так и зовут. Только Ксандр — это сокращённое от Александр. А ещё можно Саша, Саня, Алекс…
— Но твоего брата тоже зовут Алекс?
— Да. Но это потому что он Алексей или Лёша.
— Ясно. Русские… Русские меня спасли. Когда мне чудом удалось посадить свой самолёт, я долго не мог выбраться из него. Сидел и истекал кровью… Потом… Потом появились корейцы. Они вытащили меня на землю и чуть не забили насмерть палками. Но откуда-то появился русский лётчик. Он прогнал их и забрал меня. Да. Я был в плену. Но русские поместили меня в госпиталь и пытались поставить на ноги. А Na-ta-sha плакала, когда врач сказал, что я никогда не смогу ходить.
— Наташа?
— Она была медсестрой в русском госпитале. Заботилась обо мне. Это была последняя женщина в моей жизни…
Старик замолчал, глядя куда-то вдаль. А я подумал, что не такой уж он и старый. Ему же ещё и шестидесяти нет, наверное… Хотя если бы не седина, шрамы на лице и потухшие глаза… Может ему вообще не больше полтинника. Вот только жизнь его сильно подкосила ещё тогда, когда он был в самом расцвете лет и сил. Чуть больше тридцати — счастливый возраст. Всё ещё впереди. Но вот у него-то как раз всё было не так. Если бы не его брат и его тёзка-племянник, то он, наверное, и не нужен был никому в этом мире.
— Питер! Ты спрашивал, откуда у нас деньги… Эти деньги мой брат забрал у мексиканских наркоторговцев.
— Наркотики тоже взяли?
— Нет. Эти fucking наркотики нам на фиг не нужны. Сожгли мы их. Там же на месте. Облили бензином и сожгли.
— Это правильно… А почему ты не хочешь остаться в Америке?
— Домой хочу. Я люблю свою Родину!