Бомбежка кончилась. Идзава обнял женщину. Она обычно реагировала, даже когда его пальцы касались ее груди, но на этот раз она утратила плотское желание. Обнимая ее, он чувствовал, что падает в бесконечную пропасть, темную-темную бескрайнюю пропасть.
Сразу после бомбежки Идзава прогулялся мимо разрушенных домов — где-то лежали женская нога, тело со вспоротыми кишками и отрубленная голова.
После бомбардировки десятого марта Идзава так же бесцельно бродил в дымке. Со всех сторон, словно куски жареной птицы, лежали мертвые люди. И это не вызывало ни ужаса, ни отвращения. Некоторые обгорелые тела лежали рядом с трупами собак, и их сжигали вместе, чтобы подчеркнуть, как жалка такая собачья смерть, — сильных эмоций это не вызывало. Это не люди умирали, словно собаки, и лежали вместе с ними, словно куски жареной птицы на тарелке. Это были уже и не собаки, и не люди.
А если и идиотка умрет таким образом — разве она не станет глиняной статуэткой, которая обратится в прах? Настанет ночь, когда и на этот район упадут зажигательные бомбы… И думая об этом, Идзава не мог не сознавать странного спокойствия: и он, и его лицо, и выражение глаз — все было спокойно. «Я жду бомбежки. Хорошо, — ядовито усмехнулся он. — Я ненавижу уродливые вещи. И разве тело без души не должно сгореть и умереть? Я не буду убивать женщину. Я низкий, подлый трус. У меня нет на это смелости. Война сама ее убьет. И надо просто помочь холодной руке войны, направить ее на голову этой женщины при первой же возможности. Мне все равно. Все может решиться в один миг, само собой». Идзава хладнокровно ждал следующей бомбежки.
Было пятнадцатое апреля.
За два дня до этого, тринадцатого числа, случилась вторая большая ночная бомбардировка Токио, и было сожжено все, что недалеко от Яманотэ, районы Икэбукуро и Сугано. Идзава случайно получил свидетельство пострадавшего, смог поехать в Сайтаму и вернулся с небольшим количеством риса в рюкзаке. Когда он прибыл домой, завыла сирена.
Глядя на районы Токио, которые подверглись бомбежке, любой мог догадаться, что, скорее всего, завтра или через месяц настанет черед и этого района. Идзава думал, что конец наступит не раньше чем завтра, потому что по темпу бомбежек было ясно, что самолетам нужно двадцать четыре часа, чтобы подготовиться к ночной атаке, и он не подозревал, что этот день уже настал. Впрочем, хотя он отправился за едой именно поэтому, главная цель его поездки была другой: со школьных времен у Идзавы были знакомые на ферме, и он, упаковав вещи в чемодан и рюкзак, оставил их там.
Идзава устал, потому что путешествовал в защитном костюме. Подложив под голову рюкзак, он лег на кровать посреди комнаты и спал, когда настал критический момент. Его внезапно разбудил доносившийся со всех сторон шум радио, когда первый самолет уже пролетел над южной частью полуострова Идзу. Вдруг завыл сигнал воздушной тревоги. Идзава понял, что настал последний день. Он спрятал идиотку в чулане и, взяв полотенце и зубную щетку, пошел к колодцу — несколько дней назад он раздобыл тюбик зубной пасты «Лев» и наслаждался мятным, давно забытым вкусом. Когда он понял, что настал последний день, ему захотелось почистить зубы и умыться, но пришлось потратить много времени, чтобы найти тюбик (ему показалось, что времени прошло действительно много), который лежал чуть в стороне от обычного места. Потом было трудно найти мыло (старинное туалетное мыло с запахом), которое тоже лежало не на месте. Идзава сказал себе: «Не нервничай, успокойся, успокойся» — и, ударившись головой о полку и наткнувшись на стол, остановился, чтобы взять себя в руки, но его тело инстинктивно нервно дергалось от волнения. Наконец он нашел мыло и, выйдя к колодцу, увидел, как портной и его жена переносят вещи с поля в бомбоубежище и похожая на утку беременная девушка вперевалку бредет со своими вещами. Идзава похвалил себя за то, что он все-таки нашел мыло и зубную пасту, и задумался на тем, что принесет ему этот день. Когда он еще не закончил умываться, завыли зенитки, и, подняв голову, он увидел десяток поисковых огней, в лучах которых летели американские самолеты. Пролетел один, потом другой — посмотрев в сторону станции, он увидел, что там уже разлилось огненное море.
Вот и все. Идзава вдруг успокоился. Стоя у сарая, завернувшись в одеяло и с защитным капюшоном на голове, он насчитал двадцать четыре самолета. Они летели над землей в световых лучах.
Зенитки стрекотали как бешеные, но бомб еще не было слышно. На двадцать пятом самолете послышался знакомый звук падения зажигательной бомбы, будто товарный поезд прогрохотал по мосту. Самолеты пролетали над головой Идзавы и атаковали фабрики неподалеку. Он не мог ничего увидеть, поэтому пошел к свинарнику и, оглянувшись, узрел огненное море там, где была фабрика, но, к его удивлению, самолеты летели и в обратном направлении, один за другим, и бомбили всю территорию. Радио прекратило вещание, небо скрылось за густой красной дымовой завесой, и самолеты, и поисковые огни исчезли из поля зрения. Везде, кроме севера, было огненное море, и оно постепенно приближалось.
Портной с женой очень предусмотрительно заранее выстроили бомбоубежище для своих вещей, даже собрали глину, чтобы замазать вход, и теперь они быстро перетаскивали туда все вещи, закрыли их и замазали глиной.
— С таким огнем все пропало, — сказал портной. Он стоял в старой форме, скрестив руки, и смотрел на огненное зарево. — Говорят, что надо гасить, но бесполезно бороться с таким огнем, надо бежать. Я побегу. Зачем оставаться здесь и задыхаться… — И портной положил оставшиеся вещи на тележку. — Вы не с нами? — спросил он Идзаву.
Идзава был преисполнен сложным и непонятным чувством. Его тело хотело сбежать вместе с портным, но что-то внутри удерживало его и сопротивлялось, и в то же время в его душе был ужас. «Если останусь на миг, я умру». — Страх оглушил его, по телу побежала дрожь, но он смог с ней справиться.
— Я останусь ненадолго. У меня работа. Я все-таки художник, и теперь, когда у меня появилась возможность предстать перед ликом смерти, я должен внимательно изучить его. Я бы хотел сбежать, но не могу. Лучше бегите сейчас. Вам надо бежать. Быстрее, быстрее. Еще миг, и будет поздно.
Быстрее, быстрее. Еще миг — и будет поздно. Говоря «будет поздно», он, конечно, имел в виду свою смерть. «Быстрее, быстрее» он говорил не портному, который бежал, а себе, потому что сам хотел сделать это. Но чтобы он смог сбежать, другие должны были уйти раньше. Иначе они увидят идиотку.
— Берегите себя, — сказал портной и в панике потянул за собой тележку. Он спешил и постоянно врезался в разные предметы. И жители улочки тоже стали убегать. Тянулись бесконечные жуткие звуки, без пауз и изменения тона, словно бушующее море, словно бесконечное падение бесчисленных обломков после обстрелов зениток, которые били по крышам, но это был топот ног бесчисленных беженцев, которые мчались по префектуральной дороге. Шум зениток казался неуместным, а топот ног — до странности живым. Кто мог бы представить, что эти странные бесконечные потоки звука без пауз и без изменения тона — топот человеческих ног? Небо и земля наполнились звуками: шумом американских самолетов, зениток, бомб, взрывов, шагов, ударов осколков о крыши, — но там, где находился Идзава, был небольшой тихий темный уголок, где между красным заревом неба и землей воцарилась тишина. Тишина странного молчания, тишина сумасшедшего одиночества окружили Идзаву со всех сторон. Подождать еще тридцать секунд, еще десять. Он не знал, кто приказывает ему это и зачем, и не понимал, почему должен подчиняться. Внезапно ему показалось, что он вот-вот сойдет с ума, закричит и побежит по улице.
В этот момент упала бомба, и грохот взрыва, казалось, разорвал его барабанные перепонки. Он бессознательно бросился на землю, звуки над его головой внезапно пропали, и его снова окружила неправдоподобная тишина. Как же страшно! Идзава медленно поднялся и отряхнул землю с колен и груди. Когда он поднял голову, увидел, что дом сумасшедшего горит. «Наконец попало», — он был странно спокоен. Затем понял, что и дома слева, справа и перед ним в огне. Идзава помчался к себе. Он оторвал дверь чулана (на самом деле она легко отвалилась и упала) и схватил футон вместе с идиоткой. Где-то с минуту он был в беспамятстве и не понимал, что происходит. Дошел до конца улочки и снова услышал, как что-то падает с неба. Он бросился на землю и заметил, что горит табачная лавка и от семейного буддийского алтаря в доме напротив поднимается огонь. У входа в улочку он огляделся и увидел, что дом портного тоже загорелся, как, видимо, и его сарай.
Со всех сторон было огненное море, искры огня плясали как безумные, и Идзава понял, что это конец. Когда он добрался до перекрестка, там было огромное столпотворение и все люди направлялись в одну сторону. Они стремились убежать подальше от огня. Это уже была не дорога, а поток людей, которые толкались, пихались, наступали друг на друга и стремились вперед. Когда слышалось, что падает бомба, толпа на миг ложилась и таинственно затихала. Некоторые все продолжали нестись вперед и пытались сбежать, но большинство, с багажом, женщинами, стариками и детьми, звали друг друга, останавливались, возвращались и перепрыгивали через друг друга. Вскоре огонь был по обе стороны дороги. Идзава достиг маленького перекрестка. Здесь людской поток стремился в одну сторону — подальше от огня, но Идзава знал, что в той стороне не было ни полей, ни открытых пространств и, если американские самолеты окажутся над ними и сбросят бомбы, смерть будет неизбежна. Дома по обе стороны дороги поглотило безумное пламя, но Идзава помнил, что где-то за ними была небольшая речка, а чуть дальше по течению — ячменное поле. Никто туда не бежал, и на миг решимость Идзавы ослабла, но он заметил, что в ста пятидесяти метрах от него мужчина гасит огонь водой. Он поливал бушующее пламя, но никакого геройства в этом не было: мужчина время от времени выливал ведро воды, потом стоял с глупым видом и ходил туда-сюда. Его движения казались странными, и было трудно объяснить мотивы, которые им двигали. «В любом случае он скоро сгорит заживо, — подумал Идзава. — Попытаю удачу. Удача… Только на удачу мне и осталось надеяться». На перекрестке была канава. Он погрузил футон в грязную воду. Затем держа за плечи женщину, обнял ее и, накрыв себя и женщину футоном, ушел в сторону от людского потока, в котором они были. Но только Идзава и идиотка приблизились к дороге, огражденной пылающем огнем, женщина инстинктивно остановилась и попыталась вернуться к человеческому потоку, к