— Токайдо, наверное. Одна?
— Что за вопросы? Странные вы, мужчины.
— Раз так, есть просьба. Не уделишь мне час, нет, даже полчаса?
— Стоящее дело?
— С тебя не убудет.
Пока они шли рядом, из десяти встречных людей восемь обернулись и посмотрели им вслед. Они смотрели не на Тадзиму, а на Кинуко. Даже такой привлекательный мужчина, как Тадзима, на фоне элегантной Кинуко выглядел невзрачно и убого.
Тадзима привел девушку в знакомый подпольный ресторанчик.
— Какое у них тут фирменное блюдо?
— Вроде бы тонкацу[88].
— Возьму его. Есть хочу. А что еще у них есть?
— То же, что и везде. А что ты хочешь?
— Их фирменное. Что, ничего, кроме тонкацу, нет?
— Порции здесь большие.
— Жмот! Черт с тобой. Пойду сама узнаю.
Чудовищно сильная, обжора, но при этом редкостная красотка. Нельзя ее упустить.
Тадзима пил виски и, с раздражением наблюдая, как Кинуко все ест и ест, объяснил ей суть своей просьбы. Кинуко лишь продолжала есть и не проявляла особого интереса к его истории — непонятно, слушала ли она вообще.
— Ну как, возьмешься помочь?
— Ну и дурак же ты! Дела у тебя совсем плохи.
Тадзима, обескураженный столь резкими словами, продолжил:
— Да, дела совсем плохи, потому и обращаюсь к тебе. Я в полном тупике.
— Зачем такие хлопоты? Если тебе надоело, не лучше ли просто расстаться со всеми?
— Не могу же я поступить так грубо! Ведь они когда-нибудь замуж соберутся или нового дружка заведут. Это долг мужчины — подтолкнуть подругу к такому решению.
— Ну и ну! Что еще за идиотский долг? Наплетешь им про расставание — или что ты там придумал — а сам и дальше будешь за ними ухлестывать? У тебя на роже написано, что ты развратник.
— Полегче! Будешь хамить — разозлюсь. У всего есть предел. Сама-то уплетаешь за обе щеки.
— Интересно, а кинтон[89] здесь подают?
— Что, опять есть захотелось? Желудок бездонный? У тебя точно какая-то болезнь. Может, тебе врачу показаться? Вон сколько слопала. Меру надо знать!
— Ну ты и жмот. Женщины обычно столько и едят. Дамочки, которые все время отказываются от еды, просто рисуются, чтобы выглядеть соблазнительно. Что до меня, я могу есть столько, сколько хочу.
— Нет уж, хватит. Это место не из дешевых. Ты что, всегда так много ешь?
— Нет, конечно. Только когда угощают.
— Я буду угощать тебя, сколько пожелаешь, только выполни мою просьбу.
— Тогда мне придется пропускать работу, а это убытки.
— Это я отдельно возмещу. Получишь ровно столько, сколько обычно выручаешь.
— Мне только сопровождать тебя надо, и все?
— Ну да. Но есть два условия. Ты должна держать язык за зубами, когда рядом другая женщина. Поняла? Можешь смеяться, кивать, мотать головой, но не более того. И еще одно — не ешь в присутствии других. Когда мы вдвоем, ешь сколько влезет, но при других не позволяй себе ничего, кроме чашки чая.
— И за это деньжат подкинешь? Ты ведь жмот, обманешь еще.
— Не волнуйся. Мне сейчас не до обмана. Если не получится, то мне конец.
— Зарезал путь к отступлению?
— Кого еще зарезал? Бестолочь, говорят «отрезал путь».
— Что, разве? — сказала она как ни в чем не бывало.
Тадзима с трудом сдерживался. Но все-таки она красива. До того изящна — не верится, что такое в мире бывает.
Тонкацу. Куриные котлетки. Сасими из тунца. Сасими из кальмара. Рамэн. Угорь. Тушеные овощи с мясом. Шашлычки из говядины. Большая тарелка суси. Салат с креветками. Клубника со взбитыми сливками.
Еще и кинтон попросила. Да ни одна женщина столько не съест. Или все-таки съест?..
Кинуко сказала, что она живет в районе Сэтагая, по утрам обычно занимается рабочими делами и после двух часов дня бывает свободна. Поэтому Тадзима условился с Кинуко, что примерно раз в неделю, в удобный для обоих день, они будут созваниваться, договариваться о месте встречи и устраивать прощальное шествие к одной из женщин, с которыми Тадзима намерен расстаться.
Было решено, что первой целью станет салон красоты в универмаге в районе Нихомбаси.
Позапрошлой зимой щеголеватый Тадзима как-то раз случайно зашел в салон красоты, где ему сделали химическую завивку. Главным мастером салона была Аоки, женщина лет тридцати, которая потеряла мужа во время войны. Она была из тех, кого Тадзима не завоевывал целенаправленно — Аоки сама проявила инициативу. Она моталась на работу в Нихомбаси из общежития для работников универмага в район Цукидзи, но доходов едва хватало на одинокую жизнь. Получилось так, что Тадзима стал помогать ей деньгами, и даже в общежитии знали об их отношениях.
Однако Тадзима редко показывался в салоне в Нихомбаси. Он рассудил, что появление там такого видного мужчины, как он, помешает работе Аоки.
И вот он пришел в ее салон в сопровождении редкостной красотки.
— Здрасьте, — поздоровался он, а затем холодно бросил: — Я сегодня с супругой. Привез ее из эвакуации[90].
Этого оказалось достаточно. Аоки была красивой женщиной без особых изъянов, с ясным взглядом, белой и нежной кожей, но между ней и Кинуко пролегала непреодолимая пропасть — как между солдатскими сапогами и хрустальными туфельками.
Две красавицы поприветствовали друг друга без слов. Аоки, казалось, едва сдерживала слезы. Сразу стало ясно, кто победил.
Как и было сказано ранее, Тадзима, общаясь с женщинами, надевал маску благопристойности и ни разу не солгал, что холост. Все с самого начала знали, что его семья в эвакуации за городом. И вот наконец они вернулись к нему. К тому же, как и ожидалось, жена Тадзимы — настоящая красавица, молодая, элегантная и, по всей видимости, хорошо воспитанная.
И даже Аоки ничего не оставалось, кроме как лить слезы.
— Сделайте-ка моей жене прическу, — продолжил Тадзима в том же духе, собираясь нанести сокрушительный удар. — Говорят, даже в квартале Гиндза нет такой умелой мастерицы, как вы.
Это было недалеко от истины. Аоки на самом деле была отличным мастером.
Кинуко уселась перед зеркалом.
Аоки накинула ей на плечи парикмахерский пеньюар и стала расчесывать волосы. Глаза ее были полны слез.
Кинуко оставалась безмятежной.
Тадзима же вышел из салона.
Когда укладка была готова, Тадзима тихо зашел в салон. Он незаметно вложил толстую пачку банкнот в карман белого халата Аоки и молитвенно прошептал:
— Гудбай.
Он сам удивился своему голосу, в котором слышались нежная и извиняющаяся интонация, нотки сочувствия и печали.
Кинуко молча поднялась. Аоки, тоже не говоря ни слова, поправила наряд Кинуко. Тадзима первым выскочил из салона.
«Как мучительно расставание…»
Кинуко с безмятежным видом вышла вслед за ним.
— Не так уж и хорошо вышло.
— Ты о чем?
— О завивке.
«Дура!» — хотел было он обругать Кинуко, но сдержался — все-таки они в универмаге. А вот Аоки никогда не говорила о людях дурно. И денег не просила, и часто выручала со стиркой.
— И это все?
— Да.
Тадзима упал духом.
— Раз уж вы так легко расстались, значит, девчонка себя совсем не уважает. А разве ж она не красотка? С такой-то внешностью…
— Перестань! Какая она тебе девчонка. Она всегда держится с достоинством, не то что ты. И вообще, помолчи. Твое карканье сводит меня с ума.
— Охо-хо, уж простите-похрустите.
До чего дурацкий каламбур. Еще немного, и Тадзима правда сойдет с ума.
Из странного тщеславия Тадзима во время свиданий отдавал спутнице кошелек, чтобы та платила за все, а сам притворялся щедрым, делая вид, что сумма его совсем не интересует. Но до сих пор ни одна женщина не тратила деньги по своей прихоти без его разрешения.
Однако госпожа «похрустите», не моргнув глазом, принялась делать именно это. В универмаге было множество дорогих товаров. Она спокойно, без колебаний выбирала вещи высшего качества, и все они без исключения были невероятно элегантными и изысканными.
— Ну все, завязывай!
— Вот жмот.
— Ты еще небось есть захочешь?
— Сегодня, так уж и быть, обойдусь.
— Верни кошелек. С этих пор больше пяти тысяч не тратишь.
Теперь уж было не до тщеславия.
— Да не потратила я столько!
— Нет, потратила. Дома сверю счета и узнаю, сколько осталось. Точно больше десяти тысяч на тебя ушло. И тот ужин был не из дешевых.
— А что, если я все брошу? Я ж не просто так из интереса с тобой гуляю.
Это был почти шантаж.
Тадзиме оставалось только вздыхать.
Однако и сам Тадзима был не так-то прост. Он промышлял на черном рынке и мог разом заработать несколько сотен тысяч иен. Словом, малый не промах.
Совсем не в его характере было молча терпеть и прощать, когда им вовсю пользуются. Он не успокоится, пока не отплатит ей тем же.
«Вот чертовка! Нахалка. Я тебя проучу».
С прощальными шествиями разберемся потом. Сначала сделаем ее застенчивой, послушной, скромной и умеренной в еде, а потом уже продолжим. Если все и дальше так пойдет, то эта затея станет слишком затратной и продолжать ее будет невозможно.
Не подпускай врагов близко, но приближай их к себе — вот ключ к победе.
По телефонному справочнику он узнал адрес Кинуко, а затем купил бутылку виски и всего пару пачек орешков. Он надеялся, что Кинуко будет голодна, угостится, напьется виски и заснет мертвецким сном. Тогда он овладеет ею. Главное, это чертовски дешево. Да и комнату не нужно снимать.
Тадзима всегда был уверен в себе, когда общался с женщинами, но столь грубый, бесстыдный и бессердечный план означал, что с ним правда что-то не так. Должно быть, он вышел из себя из-за того, что Кинуко так беззастенчиво им пользовалась. Всем известно, что нужно держать себя в руках, когда речь идет о влечении к женщине. Однако то же справедливо и для алчности. Если люди чересчур трепетно относятся к деньгам и хотят во что бы то ни стало компенсировать потраченное, то из этого тоже ничего хорошего не выйдет.