Рассердившийся Тадзима задумал циничный и подлый план, и в итоге его самого это привело к сокрушительному поражению.
Вечером Тадзима наведался в Сэтагая и разыскал дом Кинуко. Это оказалось двухэтажное деревянное здание, старое и мрачное. Комната девушки находилась наверху — прямо напротив лестницы.
Он постучал.
— Кто там? — послышалось привычное карканье. Открыв дверь, Тадзима остолбенел от удивления. Беспорядок. Вонь.
Ну и дыра! Маленькая комната на четыре с половиной татами[91]. Пол лоснился от грязи, вздулся буграми, похожими на морские волны, а от аккуратной каймы циновок не осталось и следа. В комнате было некуда ступить из-за торгового инвентаря: на липком полу лежали разбросанные канистры с керосином, клочки бумаги, коробки из-под яблок, двухлитровые бутылки, что-то похожее на птичьи клетки и какие-то свертки.
— А, это ты. Чего пришел?
Кинуко была в тех же нищенских лохмотьях, в которых Тадзима видел ее несколько лет назад, — в грязных шароварах-момпэ, в которых она выглядела так, что нельзя было понять, мужчина или женщина перед тобой.
На стене висел рекламный плакат кассы взаимопомощи — единственное украшение комнаты. Не было даже занавески. И это комната молодой девушки? Тускло светила маленькая лампочка. Какая же дыра…
— Просто зашел в гости. — От ужаса голос Тадзимы зазвучал хрипло и отрывисто, под стать Кинуко. — Но, похоже, лучше в другой раз.
— Тебе ведь точно что-то надо. Ты не из тех, кто лишний шаг просто так сделает.
— Нет-нет, сегодня я правда просто…
— Да расслабься. Неженка какой.
И все же до чего кошмарная комната.
Ему правда придется пить виски здесь? Надо было купить бутылку попроще.
— И вовсе я не неженка. Это называется опрятность. А ты сегодня, как обычно, неряха, — отрезал он.
— Я тяжести таскала, поэтому немного устала и легла днем поспать — только недавно встала. А, кстати, у меня кое-что есть. Заглянешь? Отдам по дешевке.
Наверное, хочет что-то продать. Если можно поживиться, то грязная комната — не такая уж проблема. Тадзима разулся, зашел внутрь и, выбрав место почище, сел по-турецки, не раздеваясь.
— Тебе ведь нравится вяленая икра[92]? Ты же любитель выпить.
— Очень нравится! У тебя есть? С удовольствием угощусь.
— Смеешься что ли? Плата вперед.
И Кинуко беззастенчиво сунула ладонь под нос Тадзимы.
Уставший от ее выходок, Тадзима с отвращением скривился:
— Все, что ты делаешь, отбивает у меня желание жить. Убери уже руку. И без вяленой икры обойдемся. Она вообще лошадям на корм.
— Я тебе по дешевке продаю, дурачина. Вкуснотища, из самого Нагасаки. Не вредничай, доставай-ка деньги.
Она продолжала трясти рукой перед ним и не собиралась ее убирать.
К несчастью, Тадзима и в самом деле обожал вяленую икру. Лучшей закуски к виски и не сыскать.
— Возьму немножко.
Тадзима раздраженно положил в ладонь Кинуко три крупные купюры.
— Еще четыре, — хладнокровно сказала Кинуко.
Тадзима оторопел:
— Хватит с тебя, дура!
— Вот жмот. Купи уж целый кусок! Ты и сушеного тунца, что ли, половинками берешь? Настоящий жмот!
— Ладно, возьму целый.
Даже такой неженка, как Тадзима, оскорбился до глубины души:
— Смотри — раз, два, три, четыре! Довольна? Убери ладонь. Посмотреть бы в глаза родителям такой бессовестной жадины.
— Я бы тоже посмотрела. И врезала бы хорошенько. Говорят же: «И зеленый лук, заброшенный, вянет и сохнет»[93].
— Твоя биография меня не интересует. Дай-ка стакан. Что ж, виски и вяленая икра. И еще орешки есть. Угощайся!
Тадзима жадно осушил большой стакан виски в два глотка. Сегодня у него был тайный план напоить Кинуко, но все получилось наоборот. Ему пришлось купить баснословно дорогую икру «из самого Нагасаки», которую Кинуко, ничуть не стесняясь, в мгновение ока нарезала толстыми кусками и свалила в миску, обильно посыпав приправой «Адзиномото»[94] сомнительного происхождения.
— Кушать подано. Приправа за счет заведения, не беспокойся.
Вяленой икры и так обычно много не съешь, а если она еще и «Адзиномото» посыпана, то вообще невозможно. Тадзима загрустил. Да брось он эти семь купюр в огонь, и то бы не ощущал потерю так сильно. Бессмысленная трата. Деньги на ветер.
С чувством, что вот-вот расплачется, Тадзима достал со дна миски кусочек икры, на который не попала приправа, и с дрожью в голосе спросил:
— Ты хоть когда-нибудь сама готовила?
— Если возьмусь, то справлюсь. Не готовлю, потому что слишком хлопотно.
— А стирка?
— Не делай из меня дуру. Я, как ни посмотри, чистюля.
— Чистюля? — ошеломленный Тадзима оглядел эту вонючую дыру.
— Да тут уже было грязно, все руки не доходят убраться. И к тому же я торгую, поэтому в комнате всегда беспорядок. Показать тебе, что у меня в гардеробной[95]?
Она поднялась и быстро распахнула дверь.
Тадзима вытаращил глаза.
Чистота и порядок — словно исходит золотое сияние и чувствуется дивный аромат. Комод, туалетный столик, чемодан, три пары туфелек на подставке для обуви — иными словами, тайная гардеробная Золушки с вороньим карканьем.
Хлопнув дверцей шкафа, Кинуко уселась на грязный пол чуть подальше от Тадзимы.
— Мне и раз в неделю принарядиться достаточно. Не особо стараюсь нравиться мужчинам, да и рабочей одежды мне хватает.
— Но эти момпэ разве не слишком страшные? Это же негигиенично.
— Почему?
— От них воняет.
— Выискался тут аристократ! От тебя самого всегда выпивкой несет! Такой противный запах.
— Это аромат любви.
Чем больше он пьянел, тем меньше обращал внимания и на отвратительную обстановку, и на лохмотья Кинуко, а злое намерение осуществить план у него усиливалось.
— Чем больше ссор, тем крепче любовь.
И снова неловкая попытка соблазнения. Однако в такого рода ситуации мужчина — будь он даже великим человеком или выдающимся ученым — предпринимает подобные идиотские попытки, которые, вопреки ожиданиям, часто оказываются успешными.
— На пианино играют. — Тадзима вел себя все манернее. Он расплылся в улыбке и прислушался к отдаленным звукам радио.
— Ты что, в музыке разбираешься? А кажется, что медведь на ухо наступил.
— Дура, тебе моего гения не понять. Если музыка хороша, я готов ее хоть весь день слушать.
— А сейчас что играют?
— Шопена, — выпалил Тадзима наобум.
— А я думала, это «Этигодзиси»[96].
Разговор двух ничего не понимающих в музыке невежд. Оживить обстановку не получилось, и Тадзима поспешно сменил тему.
— Ты же когда-нибудь влюблялась?
— Какие глупости. В отличие от тебя, грязным развратом не занимаюсь.
— Последи за словами, нахалка.
У Тадзимы резко испортилось настроение, и он осушил еще один стакан виски. Вот дела. Кажется, это полный провал. Но отступить — значило бы потерять репутацию героя-любовника. Надо проявить стойкость и добиться своего.
— Любовь и разврат — совсем разные вещи. Видно, ничего ты в этом не понимаешь. Могу тебя научить.
Тадзима произнес эту фразу, и в тот же миг его самого бросило в холодный пот от пошлости сказанного. Нет, так не пойдет. Немного рановато, но стоит уже сейчас притвориться мертвецки пьяным и прилечь.
— Ох, и захмелел же я. Выпил натощак, вот и ударило в голову. Можно у тебя переночевать?
— Нет уж! — Воронье карканье превратилось в яростный рык. — Не дури меня! Я тебя насквозь вижу. Если хочешь остановиться у меня, плати пятьсот тысяч, нет, миллион иен!
Все пропало.
— Да что же ты так злишься-то. Я просто захмелел, поэтому совсем немного тут…
— Нет-нет. Иди домой.
Кинуко встала и распахнула дверь.
Загнанный в угол, Тадзима совершил последнюю неловкую и бездарную попытку. Вскочив с места, он неожиданно приобнял Кинуко.
Тут же получив удар кулаком в лицо, Тадзима издал странный пронзительный вопль. В этот же момент он с содроганием вспомнил о чудовищной силе Кинуко, которая была способна с легкостью тащить на себе под сорок килограммов и, завопив что-то нечленораздельное вроде: «Простите, простите… Грабят!» — вылетел из комнаты.
Кинуко спокойно заперла за ним дверь.
Спустя некоторое время Тадзима подал голос.
— А… Эм-м… Прости, но моя обувь… И еще, если есть шнурок или что-то вроде, дай, пожалуйста… У меня дужки очков сломались.
Пока чувство чудовищного унижения, появившееся впервые за всю его «карьеру» героя-любовника, сменялось жгучим возмущением, он кое-как замотал очки красной изолентой, которую дала Кинуко, а затем прилепил ее на уши.
Он отчаянно воскликнул: «Спасибо!» — бросился вниз по лестнице и, оступившись, снова издал жалкий вопль.
Тадзима не мог не испытывать сожалений по поводу денег, потраченных на Нагаи Кинуко. Все-таки таких убыточных вложений у него еще не было. Быть не может, чтобы ему не удалось найти ей применение и обернуть ситуацию в свою пользу. Однако эта ее чудовищная сила, это обжорство, эта жадность…
Потеплело, начали распускаться цветы, и только Тадзима пребывал в состоянии глубокой депрессии. С той провальной ночи прошло уже несколько дней, на нем были новые очки, отек со щеки уже спал, и Тадзима все-таки позвонил Кинуко. Он решил начать с психологической атаки.
— Алло. Это Тадзима. В прошлый раз я хорошенько надрался, — рассмеялся он.
— Знаешь, когда девушка живет одна, и не такое случается. Не бери в голову.
— А я вот с того момента много размышлял и в итоге подумал: если я расстанусь с женщинами, куплю маленький домик, вывезу из деревни жену с ребенком и заживу счастливой семейной жизнью — как думаешь, разве это аморально?