«Внимание! Получено критическое повреждение!»
Шкала жизни сократилась до четвери и продолжала уменьшаться, рядом с ней пульсировала пиктограмма кровотечения. Осознав, что сейчас отправлюсь в белёсую дымку, я закричал.
В голосе вибрировало максимальное Устрашение, нармедон резко встал, инерция сорвала меня с его бившей и покатила по земле. В какой-то миг показалось, что всё, смерть. Шкала жизни почти иссякла, но осталось четырнадцать единиц, и потому я не ушёл на респавн. Пиктограмма кровотечения отняла десять и оставила мне жалкие четыре.
Живот был в отвратительном состоянии, сквозь ослепляющую боль я видел часть живых кишок, вывалившихся наружу, тёмная кровь пропитывала мох. Стараясь не потерять сознание, прибрал всё своё, кое-как впихнул в рану с шипением и чавканьем, еле-еле встал, придерживая потроха.
Рыжий нармедон, так и не получивший ран, лежал мёртвый, а я навис над ним, чувствуя хрупкость своего положения. Достал из инвентаря каменный нож, орудуя слабой рукой кое-как вскрыл зверя на животе, где кожа была чуть тоньше, отдался инстинктам. Мясо, ливер, почки, тянул кишки жадными липкими пальцами, не думая о том, что нагружаю повреждённую пищеварительную систему. Гули не знают иных способов лечиться, кроме как праздновать пузо.
Сознание прояснилось, когда брюшная полость нармедона была выедена почти целиком, часть тазовых костей и рёбер обнажилась, теперь можно было разглядеть огромные лёгкие и нетронутые гениталии. Глядя на это красно-лиловое месиво, кости с глубокими следами зубов, я понял, что аппетит альгуля не идёт ни в какое сравнение с аппетитом обычных гулей. Мой собственный живот походил на натянутый барабан, часть кожи занимал большой красный рубец, истекавший сукровицей, но шкала жизни исправно заполнялась.
Поразмыслив немного, я выдрал лёгкие и наружу хлынул поток артериальной крови. Оказалось, что у могучего зверя разорвалось сердце, от этого он и умер.
Маленький белый гуманоид, с любопытством следивший на расстоянии десяти шагов, подошёл и несколько раз хлопнул меня ладошкой по плечу.
— Эй-эй! Ну ты здоров жрать! — заявил он тонким голоском.
Крамп широко улыбался, глядя мне в лицо.
— Не боишься, мелкий?
— Говорящий! — воскликнул крамп, отскакивая. — Говорящий альгуль!
— Именно что альгуль. Не боишься?
Он энергично замотал головой.
— А чего вас бояться? Я же не мясо! Я же корнеплод! Ха-ха!
Он заливисто расхохотался, и только тут я обратил внимание, что его кожа имела текстуру схожую с кожурой дайкона. Альгуль у меня в голове испытывал к коротышке исключительное равнодушие, притом, что обычно эта тварь хотела жрать всё живое.
— Идём! Идём-идём!
— Куда?
— Проводишь меня до дома! Ночью в лесу опасно, а я потеряло поясок из побегов щитокольчика!
Не дожидаясь согласия, крамп двинулся прочь.
— Идём-идём!
Вообще-то, мне нужны были шкуры нармедонов, но коротышка так беззаботно шагал по ночному лесу… Это ребёнок, я был почти уверен, — странный нечеловеческий, даже, наверняка, ненастоящий, но, всё-таки ребёнок.
Наконец дошли руки просмотреть журнал.
«Временное событие «Беззаботный найдёныш».
Молодой росток попал в беду, если вы пройдёте мимо, он погибнет!
Молодой росток спасён! Проводите его, дабы получить благодарность семейства».
Вот так, ни слова о награде. Что ж, раз я уже вмешался в судьбу этого НИПа, по крайней мере доведу дело до конца, а к охоте вернусь позже. В этом лесу должно быть ещё предостаточно нармедонов.
Коротышка бодро шёл сквозь ночь, глядя на светящиеся бутоны в вышине, напевал, насвистывал что-то, широко улыбался. Он казался довольно жизнерадостным, поглядывал на меня большими глазами.
— Как тебя зовут?
— Никак! Нету имени! Рано ещё!
— А когда будет не рано?
— Когда решу, кем хочу стать! — сообщил крамп.
— То есть, когда выберешь себе дело по душе?
— Нет! Когда решу, кем стать! Пестиком или тычинкой!
— А сейчас ты…?
— Молодой росток!
Дитя, которое само выберет пол, когда придёт пора созревания? То есть, это существо действительно являлось растением.
Вскоре молодой росток привёл меня к небольшому лагерю, разбитому посреди леса. Внутри находился деревянный сарай, пара навесов, квадрат вспаханной и засаженной земли, несколько восьмиугольных палаток. Всё это защищала ограда из множества наваленных колючих веток, на которых рос уже знакомый вьюн, — тонкие стебельки, маленькие жёлтые цветы, издающие запах и звук страха.
— Ой-ой! Ты сможешь пройти, альгуль? Альгули бояться щитокольчика?
Значит, это отпугивающее чудовищ растение и было щитокольчиком? Какая гадость.
Нас заметили, к периметру лагеря вышли три взрослых крампа; гуманоиды, примерно равные по габаритам человеку, их кожа имела коричневый оттенок; взрослые носили неплохую одежду из кожи и шерсти. У женщины, — судя по изящной фигуре, — была цветущая зелёная причёска, украшенная яркими бутонами; голова мужчины имела странную форму, — не круглый череп, а три ассиметричных отростка, ни то рога, ни то клубни батата острыми концами вверх.
— Корешки! — воскликнул найдёныш, бросаясь к взрослым.
— Росток! — Женщина подхватила ребёнка и нежно прижала к груди. Я мимолётно подумал, что для растения у неё были неоправданно большие груди. Зачем?
Третий из взрослых, судя по всему, являлся стариком; его кожа походила на кору дерева, испещрённую трещинами, на лице росли длинные тонкие побеги, складывавшиеся в усы и бороду, а на кожаном ремне висело множество разномастных ножей.
— Смотрите, корешки, этот альгуль спас меня от нармедонов! Он говорящий! Правда, это ему не очень помогло, чуть не помер! А всё потому, что нармедоны не любят болтовни!
Старик выступил за ограждение, приблизился ко мне и поклонился.
— Благодарим за спасение нашего ребёнка.
«Внимание! Временное событие завершено! Ваша репутация в общине крампов леса Торнгорн улучшилась!
Репутация? Ага, вот на «Энциклопедии» вспыхнул маленький восклицательный знак…
— Пожалуйста, будь нашим гостем, — попросил старик.
Я посмотрел на светящиеся во мраке жёлтые цветы.
— Попытаюсь.
Альгуль в голове рычал и выл, не желая приближаться, но я загнал его в самую дальнюю часть сознания и вошёл в лагерь.
Скоро мы со стариком сидели у костра при входе в одну из палаток. Женщина играла с ребёнком поодаль, а молодой крамп прислуживал. Я осмотрелся, заметив несколько рам с растянутыми на них шкурами; палатки тоже были сработаны из хорошо выделанной и прошитой кожи. Мне передали глиняную миску с дымящейся жидкостью, старик поднял свою, подул, отпил. Я тоже попытался, но оказалось, что язык альгуля слишком чувствительным. Пришлось долго и старательно дуть.
— Что это?
— Крепкий бульон из мозговых костей. Нравится?
— Восхитительно.
— Мой сын охотник, а сноха прекрасно готовит.
— Если ваш сын сможет пройти по нашим следам, то найдёт туши трёх нармедонов. Одного я немного подъел.
— О! Как щедро! — Старик задержал взгляд на моём свежем шраме. — Скажите, говорящий альгуль…
— Антон.
— Гунлоп.
— Очень приятно. Что вы делаете в Торнгорне? Обитатели Великого Погоста обычно не приходят сюда. В лесу все трупы едят клыковои и нармедоны.
— Я пришёл за шкурами, Гунлоп. У меня… появился груз, который надо перенести, а мешков нет.
— Груз? — Старик огладил растительную бороду. — Скажите, Антон, а вы, случаем, не Грезящий?
— Одну минуту.
Я развернул энциклопедию, рассмотрел новые статьи. Так, клыковои, крампы, щитокольчик… нет, выше:
«Грезящие — общепринятое среди аборигенов обозначение игроков; аборигены считают, что игроки, являются существами из неизвестного плана, которые присутствуют в Галефрате только как проекции собственных сновидений, отчего они не способны по-настоящему умереть и всегда возрождаются».
— Что ж, видимо, я Грезящий, которому не повезло застрять посреди кошмара. Благодарю за гостеприимство, но мне пора. Ночь ещё не закончилась, возможно, добуду несколько шкур.
— И что вы с ними сделаете? — поинтересовался старик. — Возможно, вы обладаете навыками охотника и мастерски свежуете добычу?
— Нет, но убить нармедона смогу.
— Возможно, в таком случае, вы обладаете навыками кожевенника? — Пальцы Гунлопа прошлись по ножам, блестевшим на поясе.
— Нет.
— Тогда вы получите, в лучшем случае, грязную, окровавленную жирную шкуру, которая очень скоро сгниёт. Но, если хотите, я продам вам три отменные сумки вместительностью по пятьдесят килограммов. Экстрамерные, компрессионные, — при полном заполнении каждая будет весить для вас не более пяти килограммов. Цену уменьшаю вдвое: двадцать пять Драгоценных золотом вместо пятидесяти за штуку.
То есть, одна сумка, дающая возможность нести пятьдесят килограммов, стоит по одной монете за килограмм? Дороговато… наверное. У меня не было опыта торговых отношений. Однако же в склепах ждало состояние куда более значимое, и его следовало поскорее забрать. Я опасался, что после зачистки от охраны, эта временная «сокровищница» могла исчезнуть вместе с деньгами.
— Это очень щедрое предложение.
— Рад угодить. К тому же я мог бы обучить вас азам ремесла кожевенника всего за пять Драгоценных золотом, мой сын обучает молодых охотников, а сноха — портних.
— От этого, пожалуй, откажусь. — Я представил себе альгуля, держащего в огромных грубых пальцах иглу.
— Тогда, может быть, купите чего-нибудь? Дам хорошую скидку на свои товары.
— А что ещё у вас есть?
— Дары леса, в основном. На этой делянке мы растим мандрагору; добываем шкуры и коптим мясо, делаем вещи из кожи, кое-что собираем. Вот, взгляните.
Во весь мой обзор развернулся торговый интерфейс, оформленный в виде открытой кожаной сумки. Там как в ячейках лежали различные предметы с подписанными наименованиями, ценой, количеством: ягоды, грибы, мхи, лишайники, цветы, корни; наборы инструментов для выделки шкур, кожаные изделия; мандрагора живая, мандрагора переработанная, мандрагоровые отвары и дистилляты.