– Бред, – ответил я, – сто раз там плавал.
И сразу стало поганенько. Кто её знает, эту решётку. Для чего она нужна? Почему туда не сливается вся вода? Там ведь нет пробки, просто решётка. Я погуглил, что это называется вроде донный слив, а решётка – дренажная. И вообще в некоторых бассейнах реально двойное дно. По краям, у бортиков, есть переливные решётки: через них вода уходит на второе дно, а потом возвращается в бассейн. Но это не точно. В конструкции я толком не разобрался.
Мы приложили к турникету карты-абонементы и вошли. Поднялись на второй этаж и разошлись по раздевалкам. Было слышно, как в бассейне голосит группа, которая занимается до нас. Как свистит в свисток Василий. Свисток у него визжит странно. Василий говорит, это крик чайки.
В книге, которую когда-то читали мы с Анной, написано, как защититься от нивашей: встать на мостик и трижды плюнуть в воду. Сегодня у нас как раз начинаются прыжки с мостика. Новая тема.
Может, плюнуть незаметно от Василия?
Вначале прыгнул я. Василий сделал замечание, что я плохо сгруппировался. Я доплыл до бортика и посмотрел, как прыгнет Анна. Она вытащила из-под шапочки косу-канат и стояла, сосредоточенная и торжественная, в своём чёрном купальнике (Анна плавает только в чёрном последние года три, её переклинило, что в любом другом она жирная). Когда она сосредоточена, немного дёргает носом, я знаю. Вроде бы Анна правильно сгруппировалась и прыгнула, потому что Василий сразу потерял к ней интерес и стал докапываться до Гоши, который вслед за Анной прыгнул каракатицей с соседнего мостика, с пятой дорожки. А Анна нырнула на глубину. И вдруг исчезла. На той самой третьей дорожке, где решётка…
Глава 4
Что было после этого прыжка, мне потом рассказала Анна. Она хотела вынырнуть, но непонятная сила тащила её на дно, будто в воронку. Анна поняла, что её косу утягивает за решётку, в донный слив, и перепугалась. Через полсекунды слив втянул Анну целиком.
Как это могло произойти? Диаметр слива сантиметров двадцать пять! Разве что голова влезет (не факт), а туловище точно застрянет.
Анна почувствовала, что может видеть и дышать под водой. Она не захлебнулась. Вода вокруг стала другой – мутноватой, тёмной, точно Анна сидела теперь не в бассейне, а в бутылке зелёного стекла.
Под ногами был песок. Кусты роголистника – мягких пушистых водорослей, похожих на новогодние гирлянды. Рдест с овальными полосатыми, как у подорожника, листьями. Вода стала холоднее и пахла не дезинфицирующими средствами и резиновыми шапочками, а илом, водорослями и немного – рыбой.
Под водой прятались неправдоподобно большие кувшинки, плотно закрытые. «Река, – поняла Анна. – Если кувшинки под водой, на суше ночь. Я на том свете, что ли?» Она огляделась и заметила огромный многоярусный дворец из жемчуга и перламутра, украшенный серебряными ракушками. Дворец светился, но где источник света, Анна не могла понять. И тут сзади к ней подплыл… ниваш. Спутать было невозможно: алая длинная борода, копыта, руки, похожие на лягушачьи лапы… Анна заорала и удивилась, что вышло у неё не бульканье, а именно крик. Нет, визг.
– Это золото Гулы. Гулы Камакри. Значит, наше золото, – ниваш показал на серьги. – Назови своё имя.
– Анна.
– Верно. Если ты носишь это золото и не погибла, значит, ты наследница Гулы. Твоё имя и было предсказано. Идём во дворец.
– Что вы будете со мной делать? Что вы хотите?
– Договор. Обмен. Твоя жизнь мне не нужна. А если бы и понадобилась? Отобрать-то её было бы непросто.
Анна попыталась всё это осмыслить. Про Гулу она читала, это целительница, но ведь она сказочная, а Анна – настоящий человек. Всё равно что считать своим предком Колобка!
В детстве я думал, что Семиградье – это такая вымышленная страна наподобие тридевятого царства. Но выяснилось, что Семиградье настоящее, мало того, оно оказалось той самой Трансильванией, из которой был родом вампир граф Дракула. Когда-то эти земли входили в Венгерское королевство, а после Первой мировой войны стали принадлежать Румынии. В этой полусказочной Трансильвании (или Семиградье) и жила старая цыганка Гула Камакри.
Рассказывали, чудесным даром врачевала Гула и людей, и животных, и птиц, и даже рыба речная выходила к берегу, если нужно ей было исцеление. Мудрость Гулы давала ей читать ветер, точно книгу, слышать, как земля твердеет от холода, как прорастают зёрна по весне и о чём шумит озёрный рогоз. Видеть могла, что за погоду несут облака и звёзды. В одну ночь на Ивана Купалу попросила Гула оставить её одну: цыгане в это время свивают длинную верёвку и протягивают через реку, чтобы души, ещё не ушедшие в иной мир, переправились к шатрам табора и напились молока. Сорока дней не прошло, как умер муж Гулы. Значит, ходит его душа где-то недалеко от табора. Кувшин молока поставила Гула и возле своего шатра. Ровно в полночь запел первый петух. Услышала она чужой свистящий голос:
– Гула, выйди из шатра и следуй за мной.
Выглянула она и тотчас догадалась, что это ниваш: толстый человек с зелёными глазами, словно у кота, и длинной алой бородой. Да и река рядом, рукой подать.
– Что тебе надо? – спросила она.
– Помощи, Гула. Здесь недалеко рожает одна женщина, никак ей не родить. Помоги, Гула.
Никогда Гула не отказывала, если просили прийти к страждущему. Кем бы он ни был. Пошла она за нивашем, а тот держит её за левую руку огромной лягушачьей лапой и на дно тянет. Только и успела Гула правой рукой перекреститься и подумать: «Дай Бог мне не погибнуть. Не оставь меня, Девла».
– Ничего не бойся, Гула, – сказал ниваш. – На дне реки во дворце живёт дочь ниваша, а я у неё слуга. Помоги ей и получишь награду. Никакого зла я тебе не причиню.
Поднял он Гулу на руки и как бросит в воду – тотчас оказалась она в комнате, стены которой сияли драгоценными камнями: смарагдом, червлёным яхонтом, аметистом, сардониксом и златоискром. Повёл ниваш Гулу по залам, а в одном из них она услышала, будто стонут тысячи людей, но ни одного человека не видно. Пусто было в зале, только глиняные горшки стояли на сердоликовых полках – от пола и до потолка по всем четырём стенам.
– Кто здесь стонет? – спросила Гула.
– Души утопленников. Я ловлю их и сажаю в глиняные горшки. Засмолю и слушаю. Они поют, пока не истлеет тело, в котором они жили на земле, а потом замолкают. Тогда я отпускаю их в загробный мир.
– Зачем же ты запираешь их?
– Мне нравится их пение. Музыка придаёт мне сил и веселит сердце.
Вошли ниваш и Гула в покои дочери ниваша. Стены здесь были из чистого золота, по золоту начертаны цветы и плясали рыбы, и чешуя их украшена адамантами. Привёл ниваш Гулу – и тут же исчез. На бархатных подушках под золотым балдахином мучилась дочь ниваша. И вспомнила Гула: дочери нивашей берут в мужья лучших цыганских юношей, утаскивают на дно. С первым поцелуем пропадает у такого юноши верхняя губа. Становится он отмеченным, бимуйакром, безгубым. Первым рождается у них мальчик без костей, сразу умеет плавать и ходить. Со временем становится нивашем. Второй и третьей рождаются девочки. Дочери нивашей, голубоглазые, как мать. После третьего ребёнка и матери, и отцу суждено умереть. Тотчас поднимается буря, и уносит дьявол их души в преисподнюю. Потому и боялась Гула, что не сможет помочь. Приняла Гула ребёнка у дочери ниваша. Оказалось, это девочка. Поняла Гула, что это первая дочь, потому как встала дочь ниваша с подушек и не погибла, сразу стала здорова.
– Не удивляйся, Гула, – сказала дочь ниваша. – Мы исцеляемся быстрее, чем люди. Теперь проси, чего хочешь получить. Всё исполню.
– Ничего мне не нужно от тебя, вели нивашу вернуть меня в табор.
– Как мало ты просишь, Гула! Ты вернёшься на землю. Но без подарка я тебя не отпущу.
Позвала дочь ниваша своего слугу, который привёл Гулу, и нашептала ему что-то. Уплыл он и вскоре вернулся, а в лапах держал золотое яйцо.
– Возьми это яйцо, Гула, – сказала дочь ниваша. – Счастье принесёт оно твоему табору. Исполнит, что бы ни загадала. Знаю тебя, ты мудрая женщина. Не загадаешь дурного.
Поблагодарила Гула за подарок, взяла яйцо. Ниваш вытащил её на берег.
– Иди, Гула, в свой табор. Помни: попадёшься мне в иной раз – может иначе выйти.
Засмеялся он, точно лягушачий хор заквакал, нырнул в тёмную воду так ловко, что ни единого всплеска не было слышно.
Никому не рассказывала Гула про чудесное яйцо до самой своей смерти. Приходили к ней за советом многие, как и прежде. Она не только давала мудрый ответ, любую добрую просьбу могла исполнить. И удивлялись в таборе, откуда что берётся, точно с неба падает. А когда пришло Гуле время умирать, собрала она цыган возле своего шатра, всё рассказала. И взяла с них клятву положить золотое яйцо к ней в могилу, чтобы нечистые руки не смогли завладеть им.
– Ни к чему вам это яйцо, – сказала она. – Будете жить мирно и праведно и трудиться будете усердно, никуда от вас нынешнее богатство не уйдёт. Не нужно вам никаких чудес, только усердие.
Попрощалась Гула со своим табором, и до позднего вечера подходили к ней и старики, и молодые, и дети. А ночью Гула уснула. Мирно умерла. Исполнили цыгане её просьбу, положили яйцо в гроб.
Прошло время, начались невзгоды. Некому было давать мудрые советы. Ссорились, бывало, цыгане, трудиться ленились. Обнищал табор Гулы. Тогда решил один юный цыган по имени Стантич достать из гроба Гулы золотое яйцо. Раскопал он старую могилу, добрался до полуистлевшего гроба, ничего не нашёл, а из гроба выползла змея, ужалила Стантича в правую руку, сошёл он с ума от боли. Долго мучился. Затем умер.
Глава 5
Дворец показался Анне странным. Блестящий и пёстрый, как сорочье гнездо, точно строил его какой-то очень богатый цыган на свой вкус. Золотые стены с резьбой, щедро и бестолково утыканные разноцветными камнями. На полу – узористые ковры, и на каждом свой рисунок: травы, цветы, кони, павлины, фрукты, подковы, колёса, бубенцы и даже кресты, причём все вперемешку – латинский, греческий, египетский, грузинский и ещё какие-то, их Анна не знала. На окнах – одуряюще-лиловые портьеры с золотой бахромой (Анна назвала их crazy magenta), а за мутноватыми стёклами, густо поросшими зелёным налётом, проплывают рыбы. Идёшь по дворцу – а за окнами будто бесконечный нечищеный аквариум.