К началу Великой Отечественной войны на учете БИРов ГУЛАГа находилось 1264 тыс. лиц, приговоренных к исправительно-трудовым работам без лишения свободы. В их числе осужденные по Указу от 26 июня 1940 г. составляли подавляющее большинство. Например, по состоянию на 1 декабря 1944 г., всего тогда имелось в наличии 770 тыс. осужденных за различные преступления к исправительно-трудовым работам без лишения свободы, из них 570 тыс., или 74%, — по Указу от 26 июня 1940 г. [там же].
В предвоенные годы смертность среди заключенных ГУЛАГа имела заметную тенденцию к снижению. В 1939 г. в лагерях она держалась на уровне 3,29% к годовому контингенту, а в колониях — 2,30%, что почти в два раза ниже процента смертности за предыдущие годы (в 1937–1938 гг. в лагерях она составляла 5,5–5,7% к годовому контингенту). В докладных записках руководства ГУЛАГа за 1939–1941 гг. главной причиной снижения смертности заключенных называется улучшение их медицинского обслуживания, включая масштабное проведение противоэпидемических мероприятий [там же].
В табл. 2 приводится динамика численности заключенных в тюрьмах СССР за 1939–1948 гг. Для арестованных тюрьма была обычно временным пристанищем, и после суда и вынесения приговора они в массе своей поступали в лагеря и колонии ГУЛАГа. Только незначительная часть арестованных приговаривалась к отбыванию наказания в тюрьмах. Из табл. 2 видно, что максимальное наличие заключенных в тюрьмах за 1939–1948 гг. приходится на рубеж 1940/41 г. Это произошло по двум основным причинам. Во-первых, недавнее присоединение Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии, Правобережной Молдавии и Северной Буковины вызвало, естественно, увеличение контингентов, поступавших в тюрьмы. Во-вторых, пересыльные тюрьмы в это время были переполнены осужденными по Указам от 26 июня и 10 августа 1940 г. По Указу от 26 июня 1940 г. к лишению свободы сроком от двух до четырех месяцев приговаривалась меньшая часть нарушителей, но все равно таковых было сотни тысяч. 10 августа 1940 г. вышло два Указа: об ответственности за выпуск недоброкачественной и некомплектной продукции и о рассмотрении народными судами без участия народных заседателей дел о прогуле и самовольном уходе с предприятий. В результате, по данным на 1 декабря 1940 г., при лимите тюрем в 234 тыс. человек, в них содержалось почти 462 тыс. заключенных (табл. 7).
По документам ГУЛАГа очень сложно вычленить обратный поток 1939 г., о котором А. И. Солженицын писал: «Обратный выпуск 1939 года — случай в истории Органов невероятный, пятно на их истории! Но, впрочем, этот антипоток был невелик, около одного-двух процентов взятых перед тем…».[12] Всего за 1939 г. из ГУЛАГа было освобождено 327,4 тыс. человек (223,6 тыс. — из лагерей и 103,8 тыс. — из колоний), но в данном случае эти цифры мало о чем говорят, т.к. нет указаний о том, каков среди них был процент досрочно освобожденных и реабилитированных «врагов народа». Нам известно, что 1 января 1941 г. на Колыме находилось 34 тыс. освобожденных лагерников, из них 3 тыс. (8,8%) полностью реабилитированных.[13]
А. И. Солженицын, безусловно, прав, говоря об антипотоке 1939 г. как о небывалом случае в истории НКВД. Местные органы власти и органы НКВД были поставлены в такие условия, что они непременно должны были ежедневно, ежечасно «классово бороться». Существовало своего рода соревнование в выявлении и обезвреживании «врагов народа». Причем отставание в этом соревновании могло иметь самые печальные последствия для исполнителей этого грязного дела, т.к. по этой причине их самих могли занести в число «врагов народа». В этих условиях для органов уже не имело значения, виновен ли данный человек или невиновен. Главное — арестовать достаточное количество «затаившихся врагов» и этим показать, что они, органы, якобы активно «классово борются». Такая деятельность НКВД, особенно в период 1937–1938 гг., была на редкость чудовищна и безнравственна, но по сложившимся в 20–30-е годы представлениям о «законах классовой борьбы» считалось нравственным все то, что вело к быстрейшей ликвидации классового врага.
| Категории заключенных | Численность |
|---|---|
| Всего | 461683 |
| в том числе: | |
| Подследственных | 108240 |
| из них: | |
| за органами ГУГБ НКВД | 61011 |
| за органами РК милиции | 47229 |
| числящихся за прокуратурой | 32717 |
| числящихся за судами | 43382 |
| Осужденных | 271117 |
| из них: | |
| по Указу от 26 июня 1940 г. | 83223 |
| по Указу от 10 августа 1940 г. | 49733 |
| прочих осужденных | 138161 |
| (из них кассационных) | 81912 |
| транзитно-пересыльных | 6227 |
| Вывезено осужденных в лагеря и колонии с 20 ноября по 1 декабря 1940 г. | 59493 |
| из них: | |
| осужденных по Указам от 26 июня и 10 августа 1940 г. | 29160 |
| прочих | 30333 |
Но даже с позиций этих «законов классовой борьбы» результаты охоты органов НКВД на «затаившихся врагов» являлись почти сплошной халтурой. Позднее, во время войны, выяснилось: десятки тысяч людей, всегда испытывавших ненависть к советскому общественному и государственному строю и мечтавших устроить массовую резню коммунистов, что побудило их стать активными пособниками фашистских захватчиков, избежали в 1937–1938 гг. ареста по той причине, что не вызывали у органов НКВД особых подозрений в силу своего показного «верноподданничества». Иначе говоря, настоящим затаившимся врагам ничего не стоило обвести сверхбдительные органы вокруг пальца. В то же время ГУЛАГ был битком набит преданными Коммунистической партии и Советской власти людьми, которые во время войны в своих письмах в различные инстанции просили оказать им только одну услугу — послать их на фронт, позволить с оружием в руках защищать Родину, идеалы Великого Октября и социализма. То, что органы НКВД (особенно при Н. И. Ежове) в основном занимались не настоящей классовой борьбой, а ее чудовищной имитацией в широких масштабах, выявилось и во время массовых реабилитаций жертв сталинских репрессий в середине 50-х годов и позднее.
Говоря о халтурном исполнении «законов классовой борьбы», нельзя, конечно, забывать, что под видом «классовой борьбы» сводились внутрипартийные политические счеты и др. По составу заключенных ГУЛАГа можно сделать вывод, что широко практиковались заранее спланированные аресты определенных категорий лиц, пребывание которых на свободе в «государственных интересах» было нежелательно, хотя с юридической точки зрения они были совершенно невиновны. Например, во второй половине 30-х годов среди заключенных-специалистов довольно много было финансовых работников (бухгалтеры и др.). Здесь налицо стремление государства под видом «врагов народа» упрятать их за решетку с целью понадежнее сохранить финансовые тайны (лишение права переписки вызывалось той же причиной). Это только один из многих примеров изуверской практики расправы с невинными людьми в «государственных, интересах».
В течение 20-х — начала 50-х годов репрессивная политика никогда не прекращалась, но в разные периоды имела тенденцию то к затуханию, то к взлетам (наиболее крупный взлет приходится на 1937–1938 гг.). Это свидетельствует о том. что тогдашнее руководство партии и государства рассматривало репрессивность как непременное условие нормального функционирования и поступательного укрепления режима, как постоянно действующий инструмент упрочения собственной власти и, в конечном итоге, как закономерность социалистического строительства.
Однако руководители Коммунистической партии и Советского государства рассматривали репрессивность, включая организацию в широких масштабах лагерной системы, не только как способ собственного самосохранения, но и сохранения и упрочения позиций в обществе своей социальной базы в лице рабочего класса. С социально-классовых позиций ГУЛАГ — это порождение рабочего класса, ставшего после Октябрьской революции ведущим классом общества. Именно для изоляции классово чуждых, социально опасных, подрывных, подозрительных и прочих неблагонадежных элементов (действительных и мнимых), деяния и помыслы которых не способствовали укреплению «диктатуры пролетариата», и был изобретен ГУЛАГ.
Возникнув как инструмент и место изоляции контрреволюционных и уголовных элементов в интересах защиты и укрепления «диктатуры пролетариата», ГУЛАГ благодаря принципу «исправления принудительным трудом» (в этом принципе, по нашему мнению, больше лицемерия, чем утопии) быстро превратился в фактически самостоятельную отрасль народного хозяйства, обеспеченную дешевой рабочей силой в лице заключенных. Без указанной «отрасли» решение многих задач индустриализации в восточных и северных регионах стало практически невозможным. Отсюда вытекает еще одна важная причина постоянства репрессивной политики, а именно: заинтересованность государства в неослабных темпах получения дешевой рабочей силы, принудительно используемой по преимуществу в экстремальных условиях Востока и Севера.