Куда б красавец ни пошел, везде он встретит уваженье,
Хотя бы выгнали его из дома и отец и мать.
Перо павлинье видел я однажды средь страниц корана,
И я сказал ему: «Перо! Зачем же ты полезло в знать?»
«Молчи, — оно сказало мне, — куда бы ни поставил ногу
Красавец — ты ведь знаешь сам, его уже не задержать».
Когда красив и строен молодец,
Не страшно — пусть и выгонит отец:
Он — жемчуг без ракушки, и найдется
Для одиночки-жемчуга купец.
В-четвертых, певцу, который голосом Давида останавливает течение воды и птицу в полете. При помощи этого дара он пленяет сердце влюбленных; мудрые люди стремятся к общению с ним и всячески ухаживают, как за другом дорогим.
Слух жаждет песен с дивною игрой,
Кто разбудил бы гусель сладкий строй?
Как приятен голос нежный, голос, полный чувств глубоких,
Для гуляки, что напитком предрассветным упоен;
Сладкий голос много лучше, чем лицо прекрасной девы,
Красота — для тела радость, голос — для души полон.
И наконец ремесленнику, который трудом своих рук добывает себе средства к жизни, так что ему не приходится унижать свое достоинство ради хлеба насущного.
Не будет терпеть ни нужды, ни лишений
Покинувший край свой сапожник безродный.
Когда ж царь Нимруза покинет пределы
Родимой страны, то заснет он голодный.
О сынок, эти свойства, описанные мной, людям дают душевный покой и всякое благоденствие во время путешествия; а человек, лишенный этих свойств, пустится в мир с тщетными надеждами, никто не услышит его имени, и ничего о нем не будет известно.
С кем коловратность неба не в ладу,
Того не поведет ко благу рок.
Коль голубю в гнездо не суждено
Вернуться, захлестнет его силок.
— О отец, — воскликнул сын, — как же можно возражать мудрецам, которые говорили: хотя хлеб насущный и распределен небом, но все же нужно каким-то способом добывать его; хотя бедствия предопределены судьбою, но все же нужно держаться подальше от дверей, через которые они входят.
Хоть хлеб насущный нам ниспослан свыше,
Ищи его в полях, чтоб не пропасть.
Хоть не умрет никто, коль час не пробил,
Ты не бросайся все ж дракону в пасть.
У меня теперь столько сил, что я могу биться с разъяренным слоном и схватиться со свирепым львом. Итак, о отец, мне будет всего благоразумнее отправиться в путешествие, ибо я не могу терпеть лишения на каждом шагу.
От дома ль человек, от родины ль оторван,
Зачем ему скорбеть? Отчизна — окаем.
Богач, как ночь придет, себе ночлега ищет,
Дервишу — там, где ночь его застигнет, — дом.
Сказав это, юноша с ним простился, попросил благословенья и в путь пустился. Про себя он приговаривал:
Когда не знает счастья муж доблестный и честный,
Идет он в край, где может прожить совсем безвестный...
И вот борец добрался до берега реки, которая в ярости влекла по дну камни, ударяя их друг о друга и шумя на целый фарсанг.
Река бурлива, плавать в ней
И альбатрос бы смог едва,
И даже маленькая рябь
Смывает с мельниц жернова.
Он увидел, что несколько человек, заплатив по куразе, сидят на пароме и собираются отплыть. Так как у юноши рука щедрости была пуста, то он отверз с мольбой уста; но сколько он ни умолял, ему не оказали никакого содействия.
Без золота осилить ты не сможешь никого в борьбе,
А золото имеешь ты — и сила не нужна тебе.
Бессовестный паромщик со смехом отвернулся от него и сказал:
Ужель чрез море ты переплывешь,
Коль сила есть, но мало золотых?
Дай золото хотя б от мертвеца,
Зачем мне сила десяти живых?
У юноши сжалось сердце, когда он услыхал издевательские слова паромщика, и он решил отомстить; но ладья уже отходила. Тогда юноша закричал:
— Если тебя удовлетворит одежда, надетая на мне, я ее не пожалею.
Паромщик, бросив на одеянья взгляд, соблазнился и повернул ладью назад.
От алчности закрыв глаза, уж не один мудрец погиб;
Да, жадность завлекает в сеть и быстрых птиц и хищных рыб.
Как только борода и ворот паромщика оказались в руках юноши, он стащил его с парома и безжалостно ударил оземь. Сошел с парома товарищ паромщика, желавший оказать ему помощь, но, увидев такого великана, обратился в бегство. Ничего не поделаешь — они помирились с борцом, не стали с него брать деньги за то, что пустили его на паром.
Насилью противопоставь смиренье —
И кротостью запрешь врата сраженья.
Насильник кротость встретил и умолк —
Ведь острый меч не режет мягкий шелк.
Слона вести ты можешь без опаски
За волосок — побольше только ласки...
Паромщики стали просить извинения за случившееся, припали к его ногам, несколько раз притворно поцеловали его в лоб и глаза, а затем позволили ему на паром шагнуть и пустились в путь. Наконец они доплыли до колонны, оставшейся в воде от греческих построек. Паромщик воскликнул:
— Ладья дала течь. Тот из вас, кто сильнее всех, должен взобраться на колонну и держать канат ладьи, чтобы мы могли заделать щель.
Юноша, обольщенный своей смелостью, не заподозрил дурных намерений оскорбленного врага и пренебрег указаниями мудрецов, которые говорят: «Если ты однажды огорчил чье-либо сердце, то, хотя бы ты доставил вслед затем этому человеку сотню удовольствий, берегись его возмездия за ту одну обиду, ибо стрела вынимается из раны, но обида остается в сердце».
Бекташ сказал Хилташу: «Нанес врагу обиду —
Его остерегайся, не упускай из виду».
Обиды ожидай всечасно,
Обидевши кого-нибудь,
И не кидай о стенку камнем —
Тебя ударит камень в грудь.
Как только юноша намотал на руку канат ладьи и взобрался на колонну, паромщик вырвал канат из его руки прочь и погнал ладью во всю мочь. Бедный юноша был поражен и ничего не смог сделать. Два дня он терпел бедствия и мучения, тяжелые лишения, а на третий день сон схватил его за ворот и сбросил в реку; через сутки течение выбросило его на берег. В нем еще тлели последние искорки жизни. Он начал есть древесные листья и корни трав; набравшись немного сил, он направился в пустыню. Долго шел он, пока не добрался, изнуренный, изнемогая ст жажды, до колодца. Вокруг колодца собрались люди, за один башиз им давали одну чашу воды. У юноши не было ни одного башиза; он начал просить и умолять, чтобы ему дали попить, как и другим, но никто не сжалился над ним. Он хотел взять воду силой, но это ему не удалось. Тогда что же ему было делать — он свалил наземь несколько человек, но люди его одолели, безжалостно избили и изранили.
Коль тучи комаров начнут кусать слона,
То, как он ни могуч, едва ль спасется слон.
А если муравьи на льва пойдут гурьбой, —
Как он ни яростен, ободран будет он.
Ничего больше не оставалось делать — пристал он к каравану и пошел с ним рядом. Ночью добрались они до какого-то ночлега, опасного по причине водившихся неподалеку разбойников. Заметил борец, что караванщиков охватила дрожь, а в душе их царит страх перед гибелью.
— Не страшитесь, — воскликнул борец, — с вами нахожусь я, а я один могу справиться с пятьюдесятью мужчинами, да и другие юноши мне помогут!
Услыхав эти слова юноши, путники, шедшие с караваном, воспрянули духом, довольные его заступничеством нежданным. Они сочли нужным поддержать его силы пищей и водой. У юноши в желудке бушевал огонь; повода терпения выскользали из его рук. Он с жадностью проглотил несколько кусков еды, а вслед затем выпил несколько глотков воды. Успокоив дэвов своего желудка, он заснул.
Шел с караваном один старец, повидавший мир.
— Друзья, — воскликнул он, — я не столько опасаюсь разбойников, сколько этого нашего телохранителя. Рассказывают, что у одного араба была малая толика дирхемов; по ночам он никак не мог заснуть один в доме от страха перед ворами. Привел он к себе друга, чтобы тот рассеял своим обществом ужас его одиночества. Несколько ночей провел друг в его обществе и, как только узнал о местонахождении дирхемов, украл их и убежал. Утром увидели араба голым и плачущим. «Что же случилось, — спросили его, — не украл ли вор твои дирхемы?» — «Нет, клянусь аллахом, — ответил он, рыдая, — их украл сторож!»
Всегда остерегался я змеи,
С тех пор как я узнал о свойствах змей;
Страшнее нам укус того врага,
Что другом кажется в глазах людей.
Откуда вы знаете, может быть, этот юноша из числа разбойников, а к нам в караван коварно проник, чтобы известить своих друзей в подходящий миг? Я советую оставить его спящим, а самим уехать!