– А кныжкы вам шо, позволылы с собою взять? – уже миролюбиво спросил он, указывая взглядом на стопки литературы.
– Здесь, в тюрьме, хорошая библиотека, – ответил Петр Аршинов. – Можете и вы брать, что захотите. Вы-то грамотны?
– Не сыльно.
– Но книги читали? Много? – перехватил «допрос» Сольский.
– Читав, – уклонился от подробного ответа Нестор.
– Какие же?
– Та разни.
– Ну и какие произвели на вас наибольшее впечатление? – наступал Зяма.
– Какие, какие!.. – нахмурился Нестор. – Манихвест Омельяна Пугачева. Тоненька така кныжечка. Но дуже пользительна.
Он почувствовал, что произвел на сокамерников благоприятное впечатление.
– Ну а еще? – не отставал Сольский.
– Ще?.. Ну, «Про запорозького атамана Грицька Нечая»… и цю… «Волшебне превращение купця Пузанчикова в пуделя»…
Тут уж ученые анархисты не выдержали и разразились хохотом. Нестор ждал, когда стихнет веселье, но скоро и сам начал смеяться. Поначалу скрипуче, нехотя, как бы неумело. Он и в самом деле давно не смеялся. Не до того было.
Сокамерники Нестора, люди деликатные, решили дать новичку возможность отдохнуть. Да и вообще, в тюрьме не было принято расспрашивать вновь прибывших о прошлом. Придет время – сам расскажет то, что считает нужным. Каждый углубился в чтение.
Тишина в камере с ее саженными, сто пятьдесят лет назад возведенными кирпичными стенами, была такая глухая, что Махно слышал шелест страниц. Он не выдержал первым:
– Шо, и по анархизму тут есть кныжкы?
– Разумеется. Начиная с античных авторов, – охотно отвлекся от чтения Аршинов. Ему хотелось поддержать Махно: сам когда-то пришел в политику из простых слесарей. – Для вас тут тоже кое-что найдется. Для начала, конечно, вам надо подобрать что-нибудь попроще.
– А вы шо ж, взаправдишни анархисты? – Нестор переводил взгляд с одного на другого: настало время и для его вопросов.
– Можно и так сказать, – ответил Аршинов.
– Ага. Значить, все за волю? Супротив царя?
– Ну, это уж само собой. В Бутырке других политических не держат, – сказал Сольский.
– А ворогов убывалы?
Ответом ему было молчание.
– Ну, за волю, за свободу боролысь? – не унимался Нестор. – А хоть муху убылы?
Теперь, кажется, сокамерники наконец поняли, почему этот истощенный, угрюмый новорос оказался в Бутырке – тюрьме для каторжан.
Не дождавшись ответа, Махно улегся на постель, равнодушно затих.
Аршинов уселся рядом с ним, негромко сказал:
– Я сам тоже с Новороссии. С Нижнеднепровска.
Нестор приподнялся на локте:
– То ж от Гуляйполя близко. А так по вас не скажеш. Говорка друга.
– Ну, я за границей долго жил.
– И в Вене довелось бувать? – поинтересовался Махно.
Аршинов даже хмыкнул: отчего это у неграмотного парнишки интерес к Вене?
– Ну, не только в Вене. И в Париже, и в Берлине, и в Лейпциге.
– Аж не вирыться… А скажить, случаем не встречалы вы там, в Вене, Вольдемара Антони?
– А кто это?
– Тоже анархист. Вин довго у нас в Гуляйполи жил. Я од нього всю цю анархистську науку превзойшов. Знаете, вин так прямо и говорыв: волю и свободу добудем через море крови.
– Это, конечно, иносказательно, – задумчиво проговорил Аршинов. – Но не без насилия, тут он прав, ваш наставник… как его?
– Антони! Вольдемар Антони.
– Ну что ж! Давайте знакомиться, – смуглолицый сокамерник протянул руку: – Петр Андреевич Аршинов.
– Нестор Махно, – представился подросток и поправился: – Нестор Иванович.
Поздно вечером лампочка под высоким потолком погасла.
Укрывшись серым казенным одеялом, Махно не спал. Вслушивался в голоса, гулом которых была наполнена камера. Казалось, что здесь не пятеро человек, а по меньшей мере взбудораженная толпа.
Извечные споры к ночи разгорелись, как будто получили новую силу от двух свечей, которые заключенные зажгли на столе.
– Вот вы все: «Америка, Америка!» А что она для нас, эта Америка? Россия – самобытная страна, со своим укладом, своим норовом! – говорил Шомпер.
– Америка – это пример торжества некоторых свобод. Конечно, классовая пропасть дикая. Но в основе, в Декларации прав… Даже Маркс… – возражал медлительный социал-демократ Степан Трунов, изможденный бесконечными отсидками.
Нестор, приподняв голову, вслушивался и вглядывался в лица спорщиков.
– Что вам этот филистер Маркс! Читайте Бакунина! – брызжа слюной, перебивал собеседника Шомпер. – Михаил Александрович еще когда писал: «Мы питаем отвращение к монархии, но в то же время убеждены, что большая республика с войсками и бюрократическим централизмом будет заниматься завоеваниями и притеснениями… и не обеспечит счастье и свободу своим гражданам». Вам не кажется, что эти слова относятся и к Америке? Даже в первую очередь к Америке?
– Это уж безусловно! – подал голос с другого конца камеры Сольский. – Начали хорошо, с провозглашения свобод. А дальше? Война с Испанией и Мексикой… Куба, Филлипины и так далее! Присвоение огромных чужих земель! Уничтожение индейцев!..
– Вы мене извинить, если шо не так скажу, бо люды вы, я бачу, учени, – не выдержал и вклинился в разговор Нестор. – Это шо ж получается? Де власть, там счастья буть не может? Чи я шо-то не так понимаю?
На мгновение все смолкли, словно удивляясь голосу нового узника камеры.
– А як же без власти взять власть? – продолжал размышлять Нестор. – От, скажем, анархизм не прызнае власть. Значить шо? Сничтожать всяку власть, чи як?.. В курятнику и то кочет нужен. А тут – революция. Смена старого устройства. А опосля революции шо? Яке нове устройство? Хто буде правыть державой?
– Вот! Вот товарищ поднял коренной вопрос: что есть анархическая республика? – оживился Степан Трунов. – А то все твердите: анархическая республика без власти! А между тем государство – любое государство – это четкая структура власти… выборной, да, но – власти. Президент или премьер… как хотите называйте. Стало быть, и республика, а она тоже суть государство, не может быть безвластной! Или как?.. Объясните это мне… и вот товарищу.
– Вопросик-то у юноши не такой простой, – промолвил Сольский. – И, как мне кажется, теоретиками не решенный! Как ломать старую машину, не употребляя методов принуждения, иначе говоря, власть… А, Петр Андреевич? – обратился он к Аршинову. – У вас не только теоретические знания, но и боевой стаж!..
Все посмотрели на Аршинова. Он задумался.
– Ну, в принципе, этот «вопросик» как раз давно решен. Еще Бакуниным и Кропоткиным. Вождь у нас – не человек власти, а человек авторитета. Он не насилует волю, а зовет к цели…
– Це шо ж, як у запорожцев выборный атаман? Батько? – сощурил глаз Махно.
– В известном смысле… Запорожцы дали пример некоторой вольности, прообраз анархизма на этапе дикости.
– Ну, насчет того, хто там був дыкый, ще можно и поспорить! – осмелился возразить новичок. – Про вождя вроде понятно: батько! – заключил Нестор. – Ну, а як з ксплуататорамы? Ну, там з панамы, буржуямы, охвицерами? З нымы тоже авторитетом та ласковым словом?
– Ну нет, ну нет! – рьяно вмешался Шомпер, размахивая руками. – Анархизм вовсе не отрицает насилия! Тут без сентиментальности! Слом старой государственной машины требует жестокости!
– От тоби на! – удивился Махно. – То без сылы, то з насылием…
– А вы против? – налетел на Нестора тот же Шомпер.
– Я? З чого вы взялы? У нас в Гуляйполе супротив насылия тилькы пугало.
– Кто-кто?
– Пугало! – усмехнулся Махно. – Ну, чучело по-вашому. Шо в огороди. Стоить соби, не шевелыться.
Все рассмеялись.
В дверь постучали, открылась «кормушка».
– Господа, расшумелись! – предупредил надзиратель. – Ну правда, даже неловко за вас! Уголовники, и те давно уже спят или тихонько в картишки, а вы… Господа!
– Хорошо, хорошо, Михалыч! – успокоил надзирателя Аршинов и обернулся к Сольскому: – Зяма! Позолоти Михалычу ручку!
Зяма, подойдя к «кормушке», протянул две рублевые бумажки. Огромная лапа поглотила дар.
– Премного благодарен. Но все же потише, господа!..
– Все, все, Михалыч! Спим!..
– И свечки… Не положено по правилам.
Еще одна бумажка исчезла в лапе надзирателя. Аршинов задул одну свечу.
«Кормушка» захлопнулась.
– И не забывайте, господа! – прозвучал в полумраке голос Шомпера. – Анархия – дело живое. Стоит только начать, и творчество масс подскажет многое!
Спор продолжался, теперь уже яростным свистящим шепотом.
– Простите, господа! – это Трунов. – Ну а армия? Или вы полагаете, у вашего вольного сообщества не будет врагов? А ведь армия строится на безусловной власти командира, на принудительном призыве…
Махно сделал вид, что спит. Все, что он услышал, требовало размышления. Глаза его были закрыты, но он ловил каждое слово.
– Простейший вопрос! – воскликнул Шомпер. – Армия будет состоять исключительно из добровольцев, из вооруженного народа, а командиры будут выборными, и их приказ – не принуждение, а общая воля…
– Добровольцы? – спросил Трунов. – Да многие ли пойдут добровольно под пули? Не приукрашиваете ли вы слабую человеческую натуру?
– Вы не представляете, какой станет эта натура при отсутствии эксплуатации и денег, в условиях радости труда и свободы!
Махно откашлялся, и все, словно вспомнив о новичке, повернулись к нему. Они забыли, что там, на кровати, не груда серого сукна, а живой и внимающий им человек.
– Насчет добровольцив, – хрипло и негромко, но так, чтобы все услышали, произнес Нестор. – У нас в Гуляйполи добровольных анархистив – море! Сколько отчаянных хлопцив! Цела армия! И яки хлопци! Андрей Семенюта в огне сгорел. А як стриляв в ворогив!.. А на выселыцю як йшлы? Весело, смиючись, як в сад за яблукамы… Такие хлопци! – вздохнул он.
Наступило молчание. Голос живой, яростной, кровавой жизни ворвался в теоретический спор и оказался сильнее профессорской логики.
– Вот! Вот! – торжествуя, сказал Шомпер. – Вы видите, армия анархистов-добровольцев уже родилась, уже живет… Вот вам голос народа!