– Тимоша, ты кудысь йшов? – ласково спросила молодица у Лашкевича.
– А шо?
– Ну так иды! Тебе ж там заждалысь! А мы тут з солдатиком не про политику, про шось друге поговорым. – И она нежно приникла к ефрейтору.
А в другом дворе молоденький солдатик Ермольев с Волги, курносый, веснушчатый, раскачиваясь, держался за тын, на колках которого сушились глечики.
– Хорошо у вас… Душевный народ, – говорил он Щусю.
Федос, щуря хитрый глаз, поддерживал солдата.
– Бабы у нас очень душевни, – отвечал он. – От ты – хлопец видный! Только моргни! И – все! Самая красивая не устоить!
– Стеснительный я… – признался «видный» солдатик. – Подхода не знаю.
– А чего – подход? Ты женатый?
– Да нет. Куда мне… Земли у батюшки мало, да и худая земля, не то что у вас.
– А в приймы пойдешь?
– В какие приймы?
– До вдовы… Ну, як муж. Временно. Будешь работать… ну, и все прочие обязанности сполнять. Мужик в дворе любой бабе нужен… Поживеш, сколько захочешь. А надумаеш додому – иди! Никто задержывать не будет. Ще й заработанное тебе хозяйка отдаст. Пшеницы там мешка три, сала, колбасы…чи, может, денег.
– И что, у вас так можно? И никто ничего не скажет?
– А шо говорить! У нас через три хаты на четвертую примак живет… и все – з почетом…
– Интересно у вас… – оживился солдатик.
– Шо ж тут интересного! Мы – козакы… и еще чумаки. Пошел, к примеру, чумак в Крым по соль и попал в плен в Туреччину. Год, два, три нет… Чи в походе козак… Возвертаеться додому – а в дворе порядок, кони начищены-накормлены, корова сыта, хата крыта, жинка красива… а потому шо примак у нее в хозяйстве.
Щусь с видимым удовольствием наблюдал за солдатиком, открывшим рот от воображаемых перспектив.
– И ваш этот… козак, он его саблей не зарубит, не убьет?
– За шо? – удивился вопросу Щусь. – Только спасибо скажет… А прйшел бы он, а в хате холодно, детки голодные, дождь с крыши в хату… это шо, лучше?
Покрутил солдатик головой. И, наклонившись к уху Щуся, спросил:
– Ну а если это… если родит хозяйка? Ну, если дитя? Тогда как?
– А шо дитя? – рассмеялся Щусь. – Дитя тоже – добро в доме. На ноги встанет, уже помощник в хозяйстве… гусей пасти чи корову на травку выгнать…
Солдатик мечтательно смотрел на окна, откуда доносился веселый гомон.
– Душевные у вас края, – сказал он.
– Ну, так як? – спросил Щусь. – Найти тебе солдатку покрасивее?
Солдатик замялся:
– А сам договоришься? Я не сумею.
– Договорюсь!
– Можно подумать? До завтра.
– Думай! Только не тяни, – предупредил Щусь. – Он сколько вас пришло. Всех красивых разберут, одни старухи останутся. Но тебе як хорошему знакомому я найлучшую молодичку подберу!
А вечером в театре продолжалась свадебная гульба. И гопак, и камаринская, и полька с переходом… Солдаты перемешались с гуляйпольцами.
Сидя за столом, на сцене, Махно с хмурой улыбкой наблюдал за весельем.
– Горько!
– Гирко! – кричали и хлопцы, и солдатики.
Нестор и Настя уже привычно вставали, утомленно тянулись друг к другу.
– Что-й то ваш командир маленький такой? – спросил Ермольев у Щуся.
– Но-но, ты полегше! – обиделся Щусь. – Пуля тоже маленька…
Веселые времена в Гуляйполе! Кажется, что теперь всегда будет так. Власти нет, налогов нет, паны бегут, оставляя закрома, промышленники платят хорошую зарплату и штрафов больше не берут…
Тень Нестора Махно легла на всю волость. В этом тенечке и лилось, и пилось, и за ворот не текло…
К зданию волостного правления подъехала бричка. С нее слез полноватый, крепкий гражданин, стриженный ежиком, под Керенского, в таком же, как у премьера, английском френче, в галифе и сапогах.
Помощник, он же кучер, нес за ним портфель и шляпу.
Жесты приезжего были коротки и выразительны. Похоже, он действительно подражал своему кумиру: закладывал руку за борт френча, как это делал Кнеренский, а до него Наполеон.
В пустом и порядочно загаженном окурками, семечками и бумагами помещении волостного правления не было никого, кроме рыжебородого старика-сторожа, любителя пофилософствовать, – не так давно он был одним из тех, кто уговаривал Нестора стать головою. При виде «начальствия» старый казак вытянулся в струнку.
– Поч-чему в присутственное время нет на месте должностных лиц? – строго спросил мини-Керенский.
– Так шо, ваше… гражданин начальник, догулюють… Свадьба!
– Свадьба? А делами кто занимается?
– А дила йдуть. Хто ж их остановыть? Селянское дело. Корову, скажем, рано не подоиш – сгорыть молочко. Навоз роскыдать, опять-таки. Чи коло вагранки робочий! Хиба вин може загубыть плавку?..
– Молчать! – прервал разговорчивого дедка приезжий. – Немедленно ко мне ваше начальство!
– Сей минут! – И старик ленивой трусцой отправился на улицу.
…Вскоре Махно в сопровождении Щуся и еще нескольких черногвардейцев, на ходу натягивавших амуницию, поспешили к волостному правлению. Нестор и Щусь первыми вошли в помещение.
– Вы тут главный? – оглядев пришедших, спросил приезжий у представительного Щуся.
Щусь указал на Нестора.
– Значит, вы?
Нестор молча ощупывал взглядом незнакомца, отчего приезжему стало не по себе, и именно поэтому он вдруг сделался особенно строг и решителен. Вытащил руку и одернул френч:
– Я особоуполномоченный Временного правительства комиссар Банько! А вы?
– Я голова Совета волости Махно! – На губах Нестора появилась легкая усмешка.
Комната наполнилась полдюжиной хлопцев.
– Что вы себе здесь позволяете? – спросил комиссар, с явным неудовольствием наблюдая за развязными черногвардейцами, увешанными оружием. – Вы незаконно ввели конфискацию земельных документов… В губернии ходят слухи о насильственном перемежевании. Землевладельцы уже бегут. Лозунг «земля крестьянам» верный, но не без выкупа! Вы грубо вмешались в дела заводчиков. Нарушаете революционную законность!
– Революция означает не изменение, а полную отмену прежних законов, – тихо закипая, сказал Махно. – Положение об отрицании отрицания, якое сформулировал сам товарищ Гегель и якое означает преемственность, при анархической революции теряет силу.
Хлопцы переглянулись. Во чешет Нестор! Заслушаешься! Просто «режет» приезжего грамотея.
– Вы откуда это взяли? – спросил озадаченный комиссар.
– От князя Кропоткина…
– Окончим бесплодную дискуссию, – сказал комиссар. – Где команда Московского полка? Прапорщика ко мне!
– Позовите, хлопци, прапора! – повернулся Махно к Щусю.
Появился прапорщик. Еще не пришедший в себя, помятый, с гусиным пухом в пышных нерасчесанных волосах.
– Прапорщик отдельной команды Московского полка Семенов-Турский! – доложил он.
– Я – особоуполномоченный комиссар Банько… Да хоть стряхните с головы эти перья, прапорщик!
– Виноват!.. – пробормотал Семенов-Турский и пятерней попытался расчесать шевелюру.
– Постройте команду! И быстро!
В саду волостного правления выстроились прапорщик и три солдата без винтовок. Тоже все еще не совсем пришедшие в себя.
Банько оглядел их:
– Это все?
– Так точно! Пока… все.
– Ты кто? – спросил комиссар у младшего унтера.
– Так что… второй номер пулеметного расчета Грузнов, гражданин…
– А где пулемет?
– Да детки играют во дворе. Такие, знаете, шустрые детишки, ужас! Но ленты я им не дал, упаси Бог, так что не извольте беспокоиться…
– Где остальные? – спросил Банько у прапорщика.
– Отдыхают… переход, видите ли, был дальний, жара, дорога… необходимо привести себя… амуницию… многие ветераны, сами понимаете, нуждаются в кратковременном, как бы сказать, отдыхе…
Комиссар только развел руками:
– Ну, знаете ли!.. Ну, знаете ли!.. В то время как положение и внутри, и на внешних фронтах ухудшается, в то время когда плоды нашей революции готовы упасть в чужие ладони, когда Родина смотрит на вас и краснеет…
– Хватит! – прервал комиссара Нестор и обратился к «команде»: – Кру-гом! Марш по местам!
«Москали» удалились.
Комиссар оглядывался по сторонам, явно не зная, на кого опереться. От вооруженных анархистов, стоявших неподалеку, ждать поддержки, кажется, не стоило.
– От шо! – обратился Нестор к приезжему, извлек из кармана часы и щелкнул крышечкой. – Даю вам ровно час, шоб покинуть революционную анархическую территорию волости. Найдем через час – расстреляем!..
Банько посмотрел Нестору в глаза и окончательно убедился, что происходящее – не сон, не фантасмагория и этот «голова» не шутит.
– Время пошло. – Нестор закрыл часы, вновь щелкнув крышечкой.
И вот уже бричка с комиссаром и молчаливым ездовым вовсю мчалась по пыльному шляху… Какой же русский не любит быстрой езды!
Глава тридцать первая
Осень влетела на Гуляйпольщину неожиданно. Земля стала пустой, оттого степь казалась теперь особенно просторной. Лишь дальние строгие гребенки тополей да кое-где половецкие курганы обозначали ее границы.
Два могучих вола тянули тяжелый вернеровский плуг. За ними шла немалая толпа селян-гуляйпольцев, наблюдая за тем, как на месте рыжеватой, омытой осенними дождями стерни вырастают черные волны чернозема.
Нестор и Тимош Лашкевич медленно ехали на расписной панской тачанке, наблюдая за работой. Тимош делал какие-то записи в толстой тетради.
Землемер, косой саженью отмахивая переступы, двигался вдоль межи. Остановился. По его знаку остановились и селяне.
– Шестьдесят! – прокричал землемер Лашкевичу и рукавом брезентовой куртки смахнул с лица пот.
– Пасько! – Тимош сделал пометку в тетрадке и, написав что-то на отдельном листке, проштемпелевал его печаткой. Уже не царский орел подтверждал передел земли, а новый герб, изобретенный Махно: меч, пронзающий сердце, и надпись «Свобода или смерть».
– Гнат! – позвал Нестор. – Иди распишись!
Старый Гнат подбежал, чуть кутыльгая, к тачанке, схватил листок. По лицу его текли слезы. Неожиданно он схватил руку Нестора и попытался прижаться к ней губами.