тому Сережа был спокоен, наперед зная его с о д е р ж а н и е.
Сережа мрачно выслушал бабушкины похвалы Наташиному платью: фасон, карманчики и оборочки его ничуть не восхищали. Наташа была польщена, хотя в тот момент думала не о платье, а о тех подозрительных приготовлениях, которыми бабушка занималась у аптечки.
Царапина оказалась самой пустячной, — ее просто протерли одеколоном и прижгли йодом. Разумеется, домой Наташу не отпустили, и бабушка угостила ее пирогом, а Сереже было велено провести традиционную в таких случаях церемонию показывания игрушек.
— Железная дорога. Электрическая, — сказал он, доставая большую коробку с несущимся паровозом на этикетке.
— А можно ее включить? — вежливо поинтересовалась Наташа.
— Здесь мало места…
Убедившись, какое огромное пространство требуется для приведения в действие железной дороги, Наташа, казалось, прониклась к ней еще большим уважением.
— Почти как настоящая, — сказала она, но, поймав себя на том, что ее слова вроде бы не очень соответствуют действительности, придала им характер легкого полувопроса.
— Да! — авторитетно заверил ее Сережа. — Даже шлагбаум есть и лампочки зажигаются!
Он стремился отвлечь ее внимание на детали, свидетельствующие в пользу несомненной общности двух железных дорог: настоящей и игрушечной.
— А люди по твоей дороге ездят?
— Ездят.
— Настоящие?
Сережа честно ответил: нет.
— Раз люди ненастоящие, так и дорога ненастоящая! — торжествующе заключила Наташа.
Сережа почувствовал себя как человек, не сумевший заметить подвоха в демонстрируемом ему фокусе и поэтому вынужденный удивляться ловкости фокусника, словно чему-то сверхъестественному, чтобы не признаваться в своей беспомощности.
— А лампочки? — спросил он безнадежно.
— Твои лампочки зажигаются от простой батарейки!
Сережа знал, что лампочки железнодорожного семафора подключены к электросети, но не стал опровергать Наташу, не уверенный в том, что у нее не припасены на этот случай еще более сильные опровержения.
Коробку с железной дорогой он засунул подальше.
— Крокодила надувного показать?
— У меня есть…
Он все-таки достал крокодила.
— Настоящий? — невинно спросила Наташа, словно учительница, проверяющая на новом примере, хорошо ли понял ее ученик свою прежнюю ошибку.
— Игрушечный, — выдохнул Сережа.
— Молодец, что не врешь. А куклы у тебя есть?
Он неохотно сознался:
— Есть…
— А они разговаривают?! А глаза у них закрываются?! — неожиданно оживилась Наташа.
Сережа мрачно полез за куклами, но, к его удивлению, именно они больше всего заинтересовали Наташу и, что самое неожиданное, возвысили его в ее глазах. Он стал для Наташи обладателем неоспоримых ценностей, получить доступ к которым можно было, лишь снискав его расположение. Восторгаясь куклами, Наташа адресовала свои восторги Сереже, словно достоинства этих беловолосых истуканов распространялись и на него самого. Комната наполнилась звуками кукольных пищалок, которые мычали и блеяли на разные лады. Наташа баюкала кукол на руках, укладывала в коробки, раздевала и одевала.
Сережа был назначен папой кукольного семейства и, демонстрируя отцовскую власть, охотно мутузил провинившихся дочек. В разгар игры Наташа сама захотела побыть куклой, а Сереже выбрали другую — игрушечную — маму. Он без энтузиазма согласился на это, Наташу же роль куклы привлекала тем, что можно было бессмысленно моргать ресницами и складывать губки бантиком. Это казалось ей необыкновенно красивым. Завидуя кукле, она старалась хотя бы отчасти походить на нее, конечно и не мечтая превзойти столь идеальное совершенство.
По-кукольному поднимая и опуская ресницы, она словно бы делала особую гимнастику.
— Ну как? — прошептала Наташа — сама по себе, чтобы ее не услышала Наташа-кукла.
— Здорово! — одобрил Сережа, озадаченный такой конспирацией.
Когда Наташу-куклу укладывали спать, папа и мама должны были поцеловать ее на ночь. Места в комнате было мало, и спящей пришлось стоять. Наташа закрыла глаза и, набрав полную грудь воздуха, задержала дыхание: сон начался. Сережа как можно точнее приставил свои губы к ее губам, продержав их в таком положении, сколько требовалось для добросовестного поцелуя, а потом кукла-мама повторила за ним то же самое.
Сон длился долго. Будь его воля, Сережа изрядно подсократил бы его: ему казалось неинтересным играть во что-то, ничего н е д е л а я. Но для Наташи интерес игры состоял в ее сходстве с тем, что бывает на самом деле, и она старалась спать по-настоящему.
Проснулась она уже на с л е д у ю щ е е утро, и Сережа для полноты иллюзии зажег второй свет. Куклам не вменялось в обязанность убирать постель, умываться и чистить дубы: с утра до вечера им полагалось играть. Поэтому Наташа сразу же принялась за это, но тут возникла заминка. Не могли же куклы играть в те же игрушки, что и их хозяева!
Стали искать выход.
— Может быть, в мяч? Я его гвоздем продырявил!
— Мяч в магазине продают, — разочарованно сказала Наташа-кукла.
— Тогда противогаз! — завопил Сережа. — У меня есть противогаз! Настоящий!
Он лихорадочно напялил на себя резиновую маску с хоботом.
Наташа побледнела.
— Ой!
Он что-то кричал из-под маски и восторженно размахивал руками.
Наташа бросилась защищать кукол. Сережа приставил ей к уху шланг-хобот и сказал:
— Да это же я! Я! Ты что, не видишь?!
Она в страхе отвернулась и зажмурилась.
— Я взрослых позову!
Он сдернул маску.
— Давай на кукол наденем!
— Нет!
Сережа схватил куклу за ногу и потянул на себя, Наташа грохнула ему по голове книгой и вцепилась в волосы. Он взвыл, и от боли выступили слезы.
— Ну, держись!
Началась потасовка, но, к счастью, их позвали на кухню. За Наташей пришла тетя, которую бабушка Сережи угощала чаем.
— Вы что такие растрепанные? — спросила тетя и ножичком положила на пирог выпавший из него кусочек начинки. — А мы решили сводить вас в зоопарк, вы ведь теперь друзья!
— Мы не друзья, — в один голос сказали оба.
Взрослые переглянулись с таким видом, как будто прекрасно понимали, что все это — такова уж детская логика — надлежит истолковывать в прямо противоположном смысле.
— А кто же вы? — спросила бабушка, как бы настраивая гостью, что сейчас последует нечто совершенно комическое.
Наташа быстро сориентировалась в обстановке и, чтобы избежать неуместного сейчас разбирательства их ссоры и драки, с деланной наивностью произнесла:
— Мы папа и мама.
Взрослые пришли в неописуемый восторг. Бабушка Сережи басовито смеялась, уткнувшись в фартук, а Наташина тетя в приступе беззвучного хохота упала на кулачок, и было видно, как у нее во рту, словно мембрана, завибрировал кусочек пирога.
— Ну и нет, нет! — пробовал восстановить истину Сережа, но его не слушали.
— В зоопарке скоро начнется катанье на пони, — сказала тетя. — Вы знаете, что такое пони?
Сережа знал, но решил помолчать. Наташа, не зная, изо всех сил старалась догадаться, чтобы угодить взрослым.
— Пони — это такой маленький автобусик…
— Пони — это зебра! — не удержался Сережа.
— Ну конечно… — поддержала его тетя, подчеркивая не столько правильность его ответа, сколько полнейшую неправильность ответа Наташи.
Бабушка, смущенная неточностью в ответе внука, все же была польщена и его преимущество перед гостьей усматривала не в относительной правильности его ответа, а большей самобытности его неточности.
Тетя, допив с донышка чашки чай, не встала, а как бы вспрыгнула на каблуки своих туфель. Она оказалась такой маленькой, крепкой и сбитой, словно сама была пони.
Бабушка, улучив момент, шепнула Сереже:
— Не зебра, глупенький, а просто маленькая лошадка.
Они тоже оделись, чтобы проводить гостей.
Наташа в знак того, что она ничуть не нуждается в Сережиной опеке, первой выскользнула на лестницу и еще подставила под дверь ногу, чтобы подразнить его. Пока он изнутри свирепо дергал и тряс дверную створку, она успела завязать шнурки шапки под горлом и застегнуть пальто. Когда же его бесплодные попытки прекратились, Наташа стала крадучись спускаться вниз. Сережа, уверенный, что дверь еще держат, предвкушал, в какой конфуз попадет Наташа, когда взрослые захотят выйти и не смогут.
Однако они без затруднений справились с дверью, и Сережа понял, что его одурачили. Спеша наверстать упущенное, он протиснулся между дверным проемом и бабушкой и опрометью бросился вниз, но был едва не сшиблен Наташей, которая неслась навстречу, чем-то испуганная.
— Там кто-то прячется!
Сережина нога сама собой шагнула вверх на ступеньку, и он автоматически повернулся т у д а спиной.
— Где? — спросил он с опозданием и как-то чересчур неопределенно.
— На подоконнике!
Он подумал, о чем бы еще спросить, но на ум ничего не шло. Все было слишком ясно.
— Нас поджидает… Жулик!
Будущее показалось Наташе зловещим.
— Я не сержусь на тебя за противогаз, — вдруг заверила она Сережу, что ему очень не понравилось.
Он забеспокоился:
— Сердишься. Я вижу.
— Не сержусь.
— Ты уйдешь, а я кукол буду ломать, — загадочно пообещал он, чтобы выглядеть в ее глазах существом, не внушающим никакого доверия.
Но Наташа знала, чего она хочет.
— А мне и не жалко. Ведь ты такой храбрый!
Чтобы доказать свою храбрость, Сережа спустился вниз на ступеньку. Сквозь решетку перил он увидел фигуру на подоконнике и с тоской подумал: почему же не идет бабушка?! Жулик, заметив его, зашевелился, но в темноте (лампочка в подъезде испортилась) нельзя было понять, готовится ли он к нападению или обороне. Сережа потряс перила лестницы, как бы заявляя о решительности своих намерений. Жулик спрыгнул с подоконника и занял позицию, напоминающую предстартовую. Он был готов к бегству.
— Еще один пистолет! Теперь вся команда в сборе! — сказала из-за спины бабушка.