Утром Алексей Степанович проснулся первым, натянул резиновые сапоги и дачную униформу, спустился в сад и долго умывался под садовым краном. Вода была холодной, припахивала железными трубами, и на вентиле крана матовыми каплями блестела роса. Утренний туман уже зарозовел и стал скрадываться, свиваться жгутами, рассеиваться, и кора маленького коренастого дуба тоже окрасилась розовым. Умывшись и вытерев руки, Алексей Степанович приладил к крану резиновый шланг с леечной насадкой и стал поливать. Вокруг цвели яблони, их лепестки белели на кирпичных дорожках, плавали в садовом пруду, и Алексей Степанович радовался, что, недавно посаженные, яблони прижились, вот только одно деревце засохло, и он в который раз собирался его выкопать, но из жалости никак не решался.
— Ты как Костанжогло у Гоголя… Доброе утро, — сказала Лиза, беря его под руку и целуя в щеку. — Дай мне что-нибудь полить!
Алексей Степанович отдал ей шланг.
— Федя еще не проснулся?
— Я проходила мимо его двери, было тихо. Он же любит поспать.
— Какое у него вчера было настроение? Переезд, все эти хлопоты — мы с ним мало общались.
— Нормальное. Даже хорошее. По-моему.
— Ты вечером к нему заглядывала?
— Пожелать спокойной ночи.
— Окурков было много?
— Не обратила внимания.
— А водку он с собой не привез?
— С чего ты взял! Мы мило поболтали о пустяках. Федя рассказывал, с кем он лежал в палате.
— Вот это зря. Эти разговоры сейчас совершенно лишние. О больнице вообще не напоминай.
— Постараюсь. А знаешь, он мне признался, что хотел сделаться странником и уйти.
— Лиза, ты как ребенок! Вместо того чтобы помочь ему избавиться от всяких бредней, ты сама подливаешь масло в огонь! Странником… уйти… Что за фантазии!
— А по-моему, интересно… Встречаться с людьми, попадать во всякие приключения…
— Может быть, вы вместе уйдете?
— Что ты! Разве я тебя брошу! Смотри, яблонька совсем сухая!
— Да, надо ее выкопать.
— Как жалко!
— Ничего страшного. Просто не прижилась. Тихо… — он сделал предостерегающий знак, и Лиза направила шланг на траву, чтобы вода не слишком шумела.
— Что такое? — спросила она отца.
— Вроде бы он проснулся, — сказал Алексей Степанович, прислушиваясь к шорохам в доме.
К завтраку они ждали Алену Колпакову и поэтому сели за стол чуть позже обычного. На террасе все напоминало о вчерашнем переезде: всюду стояли нераспакованные чемоданы, в коробке из-под телевизора блестели стопки тарелок и на окнах еще не было никаких занавесок. Алена прибежала запыхавшаяся, в панаме и сарафане, оставлявшем открытыми ее полные загорелые плечи.
— А я уже вчера о вас знала, мне дедуня сказал. Он гулял и вас видел. Здравствуйте, Алексей Степанович… Лизочка. Здравствуйте, Федя… Спасибо, я завтракала, мне только кофе, — здороваясь с Федей, Алена задержала на нем любопытный взгляд. — Молодцы, что приехали, а то здесь такая скука!
— А твои капитаны? — спросила Лиза, невольно поддаваясь тому оживлению, которое принесла с собой подруга.
— Они к сессии готовятся. В Москве по библиотекам сидят.
— Что же Митрофан Гаврилович? — Лиза чувствовала, что отцу хочется задать этот вопрос, но он никак не может вступить в разговор.
— Дед? Нормально… Собирается на открытие нового обелиска. Речь готовит и меня совсем задергал. Стиль ему подавай!
— Неукротимый характер! Нам бы, Лизочка, у него бодрости подзанять! — сказал Алексей Степанович так, словно был уверен, что его слова передадут Митрофану Гавриловичу, — Сколько ему сейчас?
— Восемьдесят стукнуло. Позавчера юбилей справляли. Телеграмм было — ужас! От главков, от министерств, от бывших сослуживцев… Дед для поздравлений специальную шкатулку купил.
— Простите, запамятовал: в какой области работал Митрофан Гаврилович?
— Последние годы в промышленности.
— Может быть, ему доводилось встречаться с Юрием Васильевичем Борщевым? Это мой двоюродный брат, он тоже занимается промышленностью и сейчас ездит по Сибири.
— Ладно, потрясу деда, — пообещала Алена.
Она так и не прикоснулась к тарелке с остывшей овсяной кашей и, разговаривая с Алексеем Степановичем, то и дело поглядывала на Федю, хотя Федя ел молча и не принимал участия в разговоре. Когда Борщевы покончили с кашей, Анюта принесла кофейник и стала собирать грязные тарелки.
— Вот и кофе! — воскликнул Алексей Степанович. — Давайте-ка, Алена, я вам налью, а то вы у нас ничего не едите, а между прочим, овсяная каша весьма полезная вещь! — он первой налил кофе гостье, затем Лизе и Феде и только потом себе. Поставив кофейник на проволочную подставку, Алексей Степанович сделал глоток. — Ой-ой-ой! Анюта, голубушка! Вы совершенно не умеете заваривать кофе! Он же совсем не крепкий! Надо больше класть порошка!
— Я боялась, что дорого…
Алексей Степанович всплеснул руками, как бы сокрушаясь, что все могли подумать, будто он внушил Анюте мысль о нелепой экономии.
— Пусть это вас не волнует, — произнес он внятно. — Запомните, что с утра у нас пьют крепкий кофе! Вот что… поставьте-ка на огонь воду, а когда вскипит, позовите. Я сам заварю.
Анюта унесла кофейник. Алексей Степанович любезно улыбнулся гостье, как бы показывая, что прозвучавшие в его голосе нотки раздражения к ней не относятся. У Алены и Лизы кофе стоял нетронутый, и только Федя шумно прихлебывал из своей чашки.
— Что это за Анюта? — спросил он, выбирая в плетенке поджаристый сухарик.
Алексей Степанович понял вопрос так, будто Федя высказывал недоумение по поводу нерасторопности Анюты.
— Она очень старательная, чистоплотная и честна, как из старообрядцев. Я специально оставлял на подоконнике мелочь…
Федя чуть не поперхнулся.
— Ты ее проверял?
— Естественно.
— И она не соблазнилась твоими копейками?
— Представь себе, нет, хотя мне не по душе твой тон!
Почувствовав, что назревает ссора, Лиза поторопилась вмешаться:
— Мне тоже нравится эта Анюта, и дочка у нее славная. Учится в третьем классе, а уже читает «Героя нашего времени», — не успев придумать ничего нового, что бы выразило ее расположение к Анюте, Лиза была вынуждена повториться и поэтому подчеркнуто обращалась к Алене и Феде, которые еще не слышали этих подробностей.
— Что ж не познакомили меня? — спросил Федя.
— Ах, да! Извини! — спохватился Алексей Степанович. — Сейчас я тебя познакомлю.
Он ждал появления Анюты, нетерпеливо поглядывая не дверь и не заговаривая ни о чем другом, словно любая другая тема грозила вызвать наружу то раздражение сыном, которое скопилось внутри.
— Вода вскипела, — с порога доложила Анюта.
— Познакомьтесь, это Федор Алексеевич, мой сын. Он будет жить с нами, — Алексей Степанович привстал. — Вы тут побеседуйте, а я займусь кофе.
Он на цыпочках вышел, подчеркивая свое стремление быть незаметным. Анюта растерялась и, сделав несколько безуспешных попыток заговорить, с тоской посмотрела в сторону кухни.
— Сядьте, — Федя пододвинул ей освободившийся стул отца. — Вы из деревни?
— Я?! — Анюта даже вздрогнула оттого, что вдруг оказалась в центре внимания новых для нее людей. — Ну да, из деревни… Наш колхоз называется Освобожденный труд. — Она отвечала медленно и старательно, как человек, знающий, что торопливая и сбивчивая речь его главный недостаток.
— Что же интересного у вас в деревне?
— А, ничего… Молодые в город поубегали, а остались одни старухи.
— А вы что же? В город не тянет?
— Да ну… — Анюта чувствовала себя чужой в этом кругу и не хотела говорить о том, что было понятно лишь для ее круга.
— Я слышал, у вас дочка. Как ее зовут?
— Настя… — Анюта покраснела, польщенная доставшимся на долю дочери вниманием.
— А где она учится?
— В Дятлово. Я и сама там училась.
— В Дятлово?! Это же очень далеко!
— Да ну… — снова столкнувшись с разницей в понятиях между своим и чужим кругом, Анюта не стала ее растолковывать и решилась сама задать вопрос Феде: — А вы что ж, болели?
— Болел.
— Желудком, наверное?
— Желудком, — усмехнулся Федя. — Слишком много ел перченого…
— Ничего, я теперь за вами присмотрю, — сказала Анюта, ласково глядя на Федю из-под медно-рыжей челки.
— Несу, несу! Желающие, подставляйте чашки! Кофе заварен по всем правилам! Алена, вы должны оценить! Мне Лиза рассказывала, какая вы кофейница! — Алексей Степанович держал тряпкой кофейник, торопясь скорее поставить его на стол, — Анюта, как вы несли такой горячий?
— Привыкла, — сказала Анюта, окончательно устав растолковывать разницу в понятиях.
— Может быть, выпьете с нами? — спросила Лиза, заметившая, что брату гораздо интереснее разговаривать с Анютой, чем со всеми остальными.
— Такой черный, да у меня сердце будет биться! — воскликнула Анюта, глядя в струю черного кофе, льющегося из кофейника.
— А все-таки чашечку, а? С молочком! — угощал Алексей Степанович, впрочем не слишком настаивая.
— Спасибо, — Анюта шагнула к двери и, убедившись, что повторного приглашения не последует, тихонько вышла.
Едва дождавшись, когда кончится завтрак и все поднимутся из-за стола, Алена украдкой шепнула Лизе: «Надо поговорить». Лиза удивленно подняла брови, но раз уж подруга так заботилась о конспирации, не стала ей противоречить и молча направилась в сад. Под раздвоенным дубом, раскинувшимся в углу участка, у Борщевых была одинокая скамейка. Алена оседлала ее верхом, а Лиза присела на краешек.
— Посмотри на меня внимательно. Что-нибудь замечаешь?
Алена повернулась к Лизе в профиль и на секунду застыла словно перед фотографом.
— Нет, а что такое?
— Я не спала две ночи. Я сейчас сама не своя.
— Вообще-то да, лицо у тебя усталое, — сказала Лиза, чтобы не разочаровывать подругу, и невольно отвела взгляд от ее здоровых и румяных щек.
— Открою тебе секрет. Я влюблена.
Алена ждала, что это признание подействует на Лизу ошеломляюще, но та лишь выдавила из себя бледное подобие улыбки.