— Есть риск, что сгорит квартира…
— Я такую квартиру знаю — в огне не горит, в воде не тонет.
Тут товарищ говорит, что нужен еще литр водки. Иначе, мол, дьявол не придет. Смотрим — а нету денег. И литра водки, соответственно. Ну, ничего. Взяли полтора литра пива и поперлись в ту самую квартиру, к знакомой.
А настроение такое же дурацкое и высокое.
— Ну давай, — говорит наш мистик, — я вам на таро погадаю. Только нужна картофелина и свечка.
Про свечку все как-то поняли. А картофелина? Тем более нет в доме картошки. Морковка есть.
— Ну клади морковь. Хотя картошка лучше — она честнее. Ее для честности надо.
Ну и пошло-поехало. Мне раскинули три раза. На один карьерный вопрос, на личный, и на все сразу, как это говорится, «на жизнь». Счет 2:1. В пользу того, что обломится.
Любовная лабуда, как и было предвещено, обломилась через неделю. Карьерная — через год. А по жизни, сказали, все будет хорошо: «жить будешь громко». Помогут «высокие покровители» и вообще.
Ну вот. Обломы резко повышают валидность всего нашего приключения с морковкой и свечкой. Осталось только ждать покровителей. И дело в шляпе.
Подруга, чуть жившая на Западе, говорит: такого сексапила, как в Красноярске, там нет ни фига. Летом наша главная улица — проспект Мира — впереди Европы всей. По числу девушек, целиком инвестированных в свою сексуальность. Есть очень симпатичные. Есть не очень. Есть страшные. Но все, невзирая на исходные данные, имеют предельно товарный вид. Ежели угодно, гламурный. Парад эпохи: секс, выраженный через деньги, и деньги, выраженные через секс.
Подруга немного ворчит:
— Некоторые девчонки одеты почти проститутками. В Европе их бы так и поняли.
— На вашем гнилом Западе одежда менее зовет к сексу?
— Конечно. Там меньше необходимости отдаться, чтобы продаться. А здесь такое ощущение, что все надо успеть к двадцати. Ну к двадцати пяти максимум.
— Чего успеть?
— Не столько потрахаться, сколько совершить главную сделку жизни — найти оптового долгосрочного спонсора. Судя по одежде можно понять, сколько именно придется потратить на каждую. А европеец — скуп. К тому же их женщинам удобнее заработать самим.
— И выглядеть как черт знает кто…
— И выглядеть как черт знает кто, которому удобно выглядеть черт знает кем. Они делают исключение — когда захотят. Просто одежка-в-обтяжку, топики, мини-юбки не считаются униформой любого дня.
Бывает: сетую на плохие условия. Мол, нет условий для творчества, и т. п. А какие тебе условия — кроме чисто физических: поесть, поспать, и чтобы не били палкой? Вспоминаю, что Набоков писал свой «Дар», сидя на унитазе. Больше было негде. И написал — целый «Дар». А ты, блин? Помогает плохо. Но все равно: надо вспоминать Набокова. Еще можно сравнить условия Моцарта и Сальери…
Сидим в красноярском ресторане с Толиком, московским поэтом, подрабатывающим тут копирайтером. Толик угощает. Мне звонит знакомая девушка. Зовет в гости, но в итоге зовется сама. Девушка с парнем, тот с бритой головой и еще каким-то кентом. Толик угощает всех.
— В случае чего отобьемся? — шепчет он мне, разливая под рыбу водочку, — али нет?
Во как. Центральную Сибирь угощают не абы как, а с риском для жизни. Вдруг чего-нибудь откусит.
В большой квартире в Красноярске жили приезжие «специалисты от оппозиции», двое левых и двое правых. Все очень не любили Путина, и неплохо относились друг к другу.
Как-то утром захожу в гости. Меня зовут к завтраку.
— На нормальную квартиру в Москве, — говорит правый, — надо работать уже года три. Абзац какой-то.
— Ничего, — отвечает левый, — когда мы придем, в Москве станет много пустых квартир.
— Только нас не трогайте.
Так и сидели, с шутками-прибаутками.
Потом левого товарища, говорившего про квартиры, немного арестовали. И он немного посидел в тюрьме.
Иногда я получаю от него письма.
А от правого товарища у меня есть фиолетовый шарф.
— Наша революция, — сказал он, — будет не оранжевой, а фиолетовой. Так благородней.
Потом знак революции носила моя подруга.
Гордится можно, при желании, чем угодно. Я вот, например, горжусь китайской рубахой. Она у меня антикварная. Дедушка носил ее в 1940-е после Великой отечественной войны. И вот уже десять лет я ее одеваю. Еще в 1999 году меня спрашивали — где купил такую славную вещь? Я подробно, с чувством за цельно прожитые годы, все объяснял… И никто не заметил, что я не прав. Народ тоже хотел китайских рубах.
Выпив 500 грамм водки, я вступил в «Единую Россию», написал заявление. Либералы поняли — я пропил последнее. Левые поняли лучше: парень, принявший с десяток людей в НБП, вступал вместе со мной… по приколу. Что до просто пьющих, те встретили с пониманием. Что до людей вдумчивых, они этой байке попросту не поверили. «А зачем ты это сделал на самом деле?»
У меня, помнится, было на то целых четыре повода. Ну, во-первых, за компанию. Чего у нас за компанию не бывает? И девственность теряют, и деньги, а я — чего потерял? Во-вторых, с научными целями — дикарь, поехавший изучать на местный политсовет Миклухо-Маклаев. «Не мешайте, у меня прикладная антропология». В-третьих, карьеры для (насчет карьеры ошибся). В-четвертых, послужить родине.
На докучливые вопросы отвечаю — мол, я «агент влияния», правда, ни хрена ни влиятельный. Чей агент? «Шпион неизвестной родины», — отвечаю из Мераба Мамардашвили.
Есть такая игра: слово расшифровывается чудным образом, и на его окончание надо придумать слово, которое снова расшифровать, и т. д. Играют в компании по кругу. Что бы вы подумали о компании, которая сыграла вот так?
пидар-ас — педик высочайшего класса
сук — собака мужского пола
кровля — кровная месть
явство — видимость на-личия-в-при-сутствии (по Хайдеггеру)
оргия — небольшая временная организация
ямщик — обитатель ямы, бомж
кроссовка — недорогая красотка
аська — политически корректное именование «письки»
Абрам — вселенский антипод Брамы
Матера — бывалая волчиха
амбар — бар, где можно пожрать
рассомаха — драка на расовой почве.
А чтобы вы сказали, если это я играл — сам с собой?
Несколько лет назад. Дело к ночи.
— Пойдемте пиво в бар пить.
— Не, — говорю, — мы уже там водку пили. Сейчас надо водку в подъезде. Средний класс, что ли — пиво по барам?
Подъезд так подъезд. Взяли еще 0,5 на троих и на закусь пакетик «кириешек»: 50 грамм сухариков.
Надо и поговорить за жизнь.
— У меня, — рассказывает девушка-искусствовед, — бывают мультиоргазмы.
Рассказала, что это такое.
— Я, — говорит парень-юрист, — недавно стрелял в человека.
Тоже рассказал.
— Эх, ребята, — говорю, — а я вот читал Делеза.
— Ну ничего, — говорят ребята, — тоже дело.
Так я нашел контекст постструктурализму.
Мог бы написать «Мой словарь». Несколько слов на каждую букву, и типа эссе на каждое слово. На это дело долгое и безответное. Некогда меня хватило на десять минут, просто сами слова… Вот они:
А: армия, анархия, Азия, антихрист, антикоммунизм, антиглобализм.
Б: будущее, ботаник, буржуазия, бухло, будущее, брак.
В: викинги, «вашингтонский обком», вопрос, война, воспитание, вурдалак.
Г: гомосексуализм, Грамши, гопник, горизонт, государство, гарантии, гармония, гражданское общество, грамотность.
Д: демократия, Дума, драйв, душа, дача, дурак, дар, духовность, драка, диплодок, дыра, дуэли, доллар, Достоевский.
Особенно меня радуют в списке главных понятий «вурдалак» и «диплодок».
Про каждого хотел сказать что-то важное.
У меня знакомые разные. Один здоровался фразой — «в рот волка ебать». Другая морщилась от таких ругательных слов, как, скажем, гадство и негодяйство. Нельзя так — о людях. Некрасиво. Сказать при ней слово задница было равносильно публичному испражнению где-нибудь в конференц-зале… Даже как-то не мыслимо.
И со всеми мне было хорошо.
Однажды видел неземного сантехника. Собственно, он был даже не сантехник. На визитке было написано мастер-универсал. Он делал все: крутил краны, плотничал, столярничал, присобачивал все, что угодно — куда угодно.
…Трубы засорились, и мы позвали универсала. Пришел молодой человек в очках. А дело было 23 февраля, я — еле живой с превентивной корпоративной. Охмелится бы. Подкатываю у универсалу. «Да я вообще, — говорит. — Не любитель этого дела». Пым. Уговариваю сантехника — на 50 грамм.
Потом он уговорил трубу.
Потом мы родили список на 8 пунктов: что в квартире присобачить.
Потом он присобачил все оптом.
Звали универсала — Флорид. Это такое имя.
Самое подходящее.
Для агента дивной параллельной реальности.
Не могу занимать некруглые суммы, равным образом просить или жертвовать.
— Саш, займи четыре тысячи…
— Не могу. Только три или пять. Лучше, конечно, пять.
А если кто попросит, к примеру, две восемьсот — хрен ему. И сто пятьдесят рублей — хрен. Либо сто, либо уж пятьсот. А лучше всего — ничего. Потому что ничего — самое круглое и ровное. Это не жадность, потому что потерять сто рублей мне лучше, чем восемьдесят восемь.
Имеет ли сие отношение к тому, что на бытовом языке зовется