дования американские филантропы. В совокупности эти суммы превышали 20% расходов США на военные цели (которые состав- ляли около 300 млрд. долларов).
В Америке, отчасти стихийно, отчасти целенаправленно, поддержива- ется сложнейший баланс между затратами на фундаментальную и приклад- ную науки (чтобы последняя не забуксовала из-за слабости первой), и составляет он примерно 1:9 общенациональных затрат на исследования и разработки. Значит, в 90-е годы затраты на прикладную науку в США превышали п о л о в и н у т р и л л и о н а долларов в год. От- части это были средства из госбюджета - на исследовательские работы по созданию новых видов и образцов вооружений, а также на федеральные программы, но большей частью - расходы корпораций.
Исключительное внимание уделяется образованию. В США число только крупных университетов (они же являются главными центрами фундамен- тальной науки) превышает 100, а всего вместе с колледжами в США при- мерно 3000 профессиональных учебных заведений. Экономическое чудо Японии и Южной Кореи - результат повышения образовательного уровня их работников. Эти страны начинали именно с развертывания системы высше- го образования. В середине 90-х г.г. в Японии только университетов было свыше 300. (При этом стоит отметить, что в Японии, с ее гигант- ским размахом прикладных исследований, фундаментальная наука развита слабо. Крупные японские ученые в области фундаментальных наук работа- ют, как правило, в других странах, дома для этого нет условий. Следо- вательно, подлинной научной независимостью Япония не обладает.)
Любопытно, что в США, сосредоточивших у себя основной потенциал мировой фундаментальной науки, престижность научной деятельности зна- чительно ниже, чем когда-то была в Советском Союзе. И в этом, - как ни парадоксально, - тоже проявляется стремление развитого капитализма к предельной оптимизации. Российский биолог А. Нейфах, немало порабо- тавший в американских лабораториях, так пишет об этом ("Знание - Си- ла", N2, 1996):
"Доходы ученых довольно средние. У бизнесменов и даже у
врачей и адвокатов они намного выше. Поэтому и благодаря
жесткой системе организации в американскую науку отбирают-
ся только те, кто действительно хочет ею заниматься и кто
способен делать это… Вот почему (хотя среди них есть и
дураки, и умные, и честные, и шарлатаны, и доля высоко-
одаренных, вероятно, не выше, чем у нас) средний уровень
работающих в науке, на мой взгляд, там выше".
Характерна система ученых степеней, практикуемая в США. Магистр там примерно равен нашему дипломнику. А докторские диссертации в Аме- рике являются чем-то промежуточным между нашими дипломными работами и кандидатскими диссертациями. Формы и процедуры защиты диссертаций ре- гулируются правилами и традициями самих университетов, без всякого надзора со стороны государственных органов. Степень доктора является, по сути, лишь свидетельством пригодности к самостоятельной исследова- тельской работе в избранной области. Докторами становятся обычно мо- лодые люди, дальнейшая профессиональная судьба которых всецело зави- сит от их реальных достижений.
Повышению интеллектуального потенциала способствует и то, что Аме- рика стала научной Меккой, притягивающей творчески одаренных людей со всей планеты. Во многих американских лабораториях, занятых фундамен- тальными исследованиями, иностранцы составляют одну - две трети со- трудников. В основном, это выходцы из Юго-Восточной Азии - китайцы, индийцы, вьетнамцы. В последнее время все больше становится русских. Америка принимает этих разноплеменных ученых, не проявляя никакого расизма. Отбор идет не по цвету кожи и разрезу глаз, а по степени та- ланта и умения. Хотя, немаловажную роль, видимо, играет и то, что "гостям-ученым" (по аналогии с "гастарбайтерами") можно платить на- много меньше, порой в несколько раз меньше, чем своим соотечествен- никам.
Российские ученые, которым пришлось близко познакомиться с реалия- ми американской фундаментальной науки, отмечают и отрицательные чер- ты. Например, то, что сами американцы называют "крысиные гонки" - жесткую и не всегда джентльменскую конкуренцию на всех уровнях: при поступлении на работу, при получении грантов, при подборе шефом со- авторов статьи (сам он - всегда главный соавтор, т.е. подписывает по- следним), при цитировании (точнее, нецитировании) предшественников, при публикациях в престижных журналах. Причем конкуренция и порожда- емое ею психологическое напряжение существуют не только между теми, кто работает в одной области в разных лабораториях, но зачастую и между сотрудниками одной лаборатории.
Странновато для тех, кто привык к работе в советском НИИ с его плановой тематикой, выглядит и сама система организации и финансиро- вания фундаментальной науки в США. Вот как об этом пишет А.Нейфах:
"Шеф, руководитель лаборатории, не может заниматься тем,
что кажется ему интересным и перспективным. Почти все время
он занят составлением "аппликаций" (заявок на гранты). На-
до, чтобы из лаборатории выходило много статей, иначе не
будет и грантов. Умение написать "проходимую" заявку на
грант ценится чрезвычайно высоко. "Аппликабельно" то, что
уже прошло проверку опытом. Получить грант на принципиально
новое направление трудно, поскольку публикаций, естествен-
но, еще нет, а успех будущих работ неочевиден. Поэтому их
делают как бы из-под полы - за счет денег от предыдущего
гранта. Потом, если что-то вышло и опубликовано, можно по-
давать заявку на новый грант… Если шеф не получил очеред-
ной грант, это объявляется сотрудникам за полгода-год -
ищите новую работу. Нередко такие лаборатории просто распа-
даются, возникают новые, более жизнеспособные. Идет свое-
образный естественный отбор".
Что же касается прикладной науки, то здесь - в финансируемой госу- дарством области создания военной техники и в финансируемых корпора- циями областях наукоемких технологий и товаров - заработки ученых и инженеров выше, чем в сфере фундаментальной науки. Хотя, соответст- венно, здесь резче проявляются все отрицательные факторы, порождае- мые конкуренцией и стремлением к предельной оптимизации.
Вообще, оборотная сторона капиталистической сверхэффективности не просто неприглядна. За ней скрываются немалые опасности. Слабость буржуазно-демократического Запада начинается с его системы образова- ния, и здесь мы нисколько не противоречим похвальным словам об этой системе, сказанным выше. Все образование на Западе нацелено на то, чтобы дать обучаемому узконаправленные профессиональные знания, с чем оно справляется великолепно. Однако из-за того, что все, не относяще- еся к специальности, отбрасывается как лишнее, страдает (хотелось бы сказать "духовность", да уж больно это слово затрепано и извращено нашими национал-патриотами) целостность восприятия мира и способность к его осмыслению.
Известный российский педагог В.А.Караковский пишет:
"У нас даже в начальной школе ученики изучают более 10
предметов, в Америке - от трех до пяти. Когда к нам в шко-
лу приезжали для обмена опытом американские педагоги, они
часто удивлялись тому, что у нас все изучают химию, такой
сложный предмет. По мнению американцев, им проще "купить"
химиков из других стран, чем обучать всех своих школьников
химии… Сотрудник Фонда Сороса советский эмигрант В.Сой-
фер, который более десяти лет преподает в Америке, поведал
о забавном факте. Все эти годы он задавал студентам вопрос:
кто такой Джордано Бруно? И ответа не услышал ни разу. А в
России каждый школьник даст правильный ответ!"
В том, что касается познаний современных российских школьников, Караковский, конечно, излишне оптимистичен. Он явно судит по своей собственной школе. Но это нисколько не оправдывает невежество амери- канских школьников и студентов.
А российский математик Владимир Арнольд утверждает:
"В американских школах детям не дают самых элементарных
знаний, 80 процентов американских учителей не знают даже
дробей, не умеют разделить 111 на 3 без калькулятора".
Следствием такого образования и воспитания, следствием предельно узкой специализации является факт, который поражает многих российских интеллигентов, соприкоснувшихся с западными интеллектуалами: в домах последних часто не найти ни одной книги! Не удивительно поэтому, что наши ученые и деятели искусства нередко пишут об открывшейся им узос- ти кругозора их западных коллег. Кто-то (кажется, А. Лушников) даже в сердцах обозвал своих американских знакомых - ученых и киносценарис- тов - "машинами для производства творческой работы".
Что же касается духовного и культурного уровня не интеллектуалов, а средних американцев, то о нем, пожалуй, с большой степенью досто- верности можно судить по тому потоку американской видеопродукции, ко- торый хлынул на наши телевизионные экраны. Одно то, что бесчисленные однообразные боевики со стрельбой и взрывами автомобилей, такие сери- алы, как "Пятница, 13-е", "Гарри - снежный человек" и т.п., выпуска- ются, свидетельствует о том, что они находят сбыт у себя в стране, а значит, созвучны духовным запросам значительной части населения.
До поры, до времени (до критической скорости гуманной пули и ее критического приближения к Цели) узкопрофессиональная направленность, духовная ограниченность обеспечивают дополнительный выигрыш в эффек- тивности. Но в ближайшей перспективе они могут стать одним из главных источников опасности.
В то же время сильнейшими сторонами буржуазной демократии, в ог- ромной степени способствующими научно-техническому прогрессу, являют- ся открытость общества и законопочитание. Приведу примеры достаточно давние, но поучительности своей не утратившие. Помню, как в семидеся- тые годы нас, молодых инженеров "оборонки", приученных к советской системе сплошной секретности, удивляли сообщения о том, что в амери- канском конгрессе и просто в печати ведутся оживленные споры: какие ракеты - морского или наземного базирования - следует разрабатывать, какими боего