– Ну, это вы в Стародольске надолго застрянете, – усмехнулся Мукосеев. – Там же около десяти томов.
– Да я так, по диагонали просмотрю, – объяснил Гуров. – Мне просто некоторые моменты надо уточнить.
– Отчего же нет? – пожал плечами Илья Семенович. – Сейчас я Ваське позвоню.
Областной прокурор пообещал срочно поднять дело из архива, и Гуров, поблагодарив Мукосеева и за угощение, и за интересный рассказ, отправился в прокуратуру, которая находилась в соседнем с областным управлением внутренних дел здании.
Лев Иванович действительно просмотрел дело по диагонали, вычленяя для себя некоторые моменты относительно внешности Волчары: как оказалось, с коричневым пятном у него был правый глаз, а вот левый – как раз чисто-голубой, так что даже те смутные сомнения, которые были у Гурова до этого, мигом испарились. А вот фотографию Волчары Лев Иванович попросил не только отксерокопировать, но и максимально увеличить, что ему и сделали. Перекусив в служебной столовой прокуратуры, Гуров пошел в бильярдную.
В этот час она была еще довольно пуста, и только несколько любителей очень азартно, но не очень умело гоняли шары. Попросив маркера сказать Георгию Георгиевичу, что он его ждет, Лев Иванович присел в сторонке и стал равнодушно наблюдать за игрой. Ждать ему пришлось довольно долго, и он ничуть не удивился, когда вместо Седого к нему стали приближаться два накачанных парня самого уголовного вида, а сунув пальцы в нагрудный карман пиджака, включил диктофон, на который и записал всю дальнейшую, очень содержательную беседу с Седым. Закончив ее, Гуров поднялся и спокойно направился к выходу – все неприятные дела он закончил, и теперь ему осталось совершить благое дело, а их он любил как-то больше. Забрав в гостинице свою сумку, сыщик пошел на вокзал.
– Погоди-погоди! Ты, что же, думал, что наш Колька и Волчара – это один человек? – гневно воскликнул Александр, когда Гуров смолк, закончив и эту часть своего рассказа, но при этом кое о чем умолчав – ну, что делать? Любил он людям сюрпризы преподносить, вот и сейчас приберег кое-что про запас.
– Ни одной минуты, – ответил Лев Иванович и покривил душой – ну, зачем рассказывать этим людям о своих предположениях, если важен только результат.
– И почему же? Вроде все сходилось, – проговорил Виктор.
– Да потому, что Волчара никогда и ни за что, рискуя собственной жизнью, не бросился бы в огонь спасать Леонида Максимовича, как это сделал ваш друг. И потом, как я точно выяснил, у Волчары и Николая Степановича не только разные группы крови, но и разные резус-факторы: у Волчары – четвертая группа и резус отрицательный, а у Николая Степановича – вторая группа и резус положительный. И это различие между ними никакими операциями изменить невозможно. Скажу больше, еще ничего не зная о Волчаре, я побывал в больнице и выяснил все особые приметы Савельева, так вот, никаких следов пластической операции у него нет.
– Так вот почему Лариска так его ненавидела – она же его Волчарой считала, – догадался Андрей. – Вот дура-то!
– Ну да! Видела-то она его небось нечасто, да и то в детстве, – поддержал приятеля Юрий.
– Значит, если Волчара от уголовников всего год смог скрываться, а Лариска с Гришкой поженились уже много позже, то они же просто не знали, что его уже нашли и кончили, – сказал Виктор. – Оттуда-то все и пошло.
А вот Погодин, внимательно посмотрев на Льва Ивановича, покачал головой и уверенно сказал:
– Ох, темните вы что-то, Гуров! Выкладывайте, что в рукаве припасли! – Он был единственным, кто упорно продолжал обращаться ко Льву Ивановичу на «вы».
– Всему свое время, – пообещал Гуров.
– Ладно, подождем, – без особой охоты согласился Леонид Максимович.
– Гуров! Да расскажи ты нам, как же ты все-таки сумел Колькину родню найти! – разом потребовали несколько человек.
– Ну, с этим-то совсем просто было, – начал сыщик. – Я ведь не зря про почту спрашивал. Дело в том, что среди ранее удаленных, а потом восстановленных Ежиком файлов было письмо в программу «Жди меня», и в нем говорилось, что Николай Степанович Савельев родом из Сибири и никаких родственников в Средней Азии у него нет и не имелось. Узнав о том, что, когда пришло письмо с передачи, и в тот день, когда был написан ответ, Савельева не было в Москве, я понял, что Николай Степанович его даже не видел. И в понедельник я поехал в редакцию этой передачи. Там я ознакомился как с письмом родителей Николая Степановича, так и с тем, что было направлено ему самому. Так кто же написал ответ на письмо, если Савельева в то время в Москве не было? Это могла сделать только Лариса. Например, она могла зачем-то зайти в кабинет Николая Степановича, увидеть там на столе оставленное горничной письмо, прочитать его и, уничтожив, написать ответ сама. И объяснение этому очень простое: в письме Савельеву указывались такие подробности, о которых мог знать только он, например, о том, что он почему-то звал свою любимую девушку Светлану партизанкой. Но там было написано также о том, что она родила ему сына Степана. И Лариса почувствовала угрозу своему благополучию. Да, она смогла рассорить Савельева с вами, но, видимо, не была уверена, что сможет так же успешно справиться с его родителями и сыном, точной копией Савельева – а в письме была его фотография. И Лариса, решив не рисковать, написала вместо Николая Степановича ответ на это письмо. Потом, чтобы избавиться от такой угрозы на будущее – а то вдруг через некоторое время из редакции придет еще одно такое письмо, а она не сможет его перехватить? – она форсировала события. Для тех, кто забыт, напомню, что якобы похищение детей произошло через несколько дней после получения этого письма. В такой ситуации безумно любивший малышей Николай Степанович был настолько потерян, что его уже не взволновало бы ничто другое, кроме судьбы детей. Затем она узнала, что за дело берусь я, и произошло то, что произошло. Но я отвлекся, итак, как я нашел родню Николая Степановича. В этом-то как раз не было ничего сложного, потому что я получил в редакции их адрес в Астрахани, куда и поехал из Стародольска, когда там до конца все выяснил.
– Да рассказывай уж! Хватит из нас жилы тянуть! – дружно потребовали все присутствующие.
– Подчиняюсь требованию большинства! – усмехнулся Гуров, но не потому, что хотел пошутить, а просто хронический недосып в течение стольких суток давал о себе знать, и чувствовал он себя препогано, вот и попытался несколько взбодрить себя.
После двух пересадок и бессонной ночи Лев Иванович наконец днем в пятницу добрался до Астрахани. О гостинице он уже не думал, потому что страшно хотел поскорее закончить это дело и вернуться домой. Приехав по нужному адресу на окраине города, он увидел перед собой двухэтажный деревянный дом из тех, что принято называть бараками. Необходимая ему квартира оказалась на первом этаже, и это была, конечно же, коммуналка. Он нажал на кнопку звонка, под которым имелась табличка с надписью «Савельевы», и ему без всяких вопросов открыла пожилая женщина. То ли доверчива она была без меры, то ли район был такой спокойный – кто знает? А может, просто брать в этом доме было нечего, вот люди воров и не боялись. День был ясный, солнечный, и Гуров без труда узнал в ней женщину с хранившейся у Николая Степановича фотографии, хотя и постарела она за те двадцать лет, что прошли с тех пор, очень сильно – видно, уж очень нелегкая жизнь у нее была в эти годы.
– Наталья Николаевна? – на всякий случай уточнил он и, когда женщина, удивившись, подтвердила, что это именно она – видимо, гости здесь бывали нечасто, – достал из барсетки групповую фотографию парней на фоне лесопилки. – Посмотрите, пожалуйста, вы здесь никого случайно не узнаете?
Она удивилась еще больше, повертела фотографию и крикнула кому-то в коридор:
– Володька! Принеси мои очки!
Рядом с ней мигом, словно из воздуха, материализовался мальчишка с горящими любопытством глазами, а женщина, надев очки, стала рассматривать фотографию и вдруг, охнув, привалилась к косяку.
– Коленька! Сыночек! – простонала она.
– Вам плохо? – встревожился Гуров. – Чем вам помочь?
– Ой, сейчас отпустит, – прошептала Наталья Николаевна.
А вот мальчишка мигом скрылся и тут же вернулся с трубочкой нитроглицерина в руке. Он сам высыпал себе на ладонь две таблетки и протянул женщине.
– Вот, бабуля!
– Сейчас отпустит, – продолжала говорить она, уже держа таблетки во рту. – Только в голову ударит и отпустит.
И сердце у женщины, как она выразилась, действительно, видимо, отпустило, потому что она вцепилась в рукав Льва Ивановича и потянула за собой:
– Пойдемте, что же мы на пороге стоим? Расскажите мне, как он, где, что с ним! – и уже внуку: – Володька! Звони деду! Всем звони! Коленька нашелся!
Мальчишка убежал, а она буквально затащила Гурова в комнату и усадила на старомодный, но старательно отреставрированный диван.
– Господи! Да разве же так дорогих гостей встречают? – всполошилась она. – Звать-то вас как?
– Я Гуров Лев Иванович.
– Сейчас я, Левушка, чай приготовлю! – сказала она и, схватив чайник, умчалась.
Воспользовавшись отсутствием хозяйки, Лев Иванович стал осматриваться – в доме было чисто и опрятно. Его внимание привлекли фотографии на стене, часть из которых были цветными, но большинство – черно-белыми, и он, поднявшись, стал их рассматривать. Как и положено, там были свадебные фотографии, причем не только родителей Николая Степановича, но, видимо, еще и их родителей; уже знакомая Гурову фотография, которую Савельев взял с собой в армию; не иначе, как присланная оттуда черно-белая фотография самого Николая в солдатской форме, и множество других того же времени. А вот среди цветных были свадебные фотографии счастливой молодой пары – а когда же она во время бракосочетания выглядит другой? – фотографии двух мальчишек, начиная чуть ли не с ясельного возраста. Но, главное, там была фотография молодой женщины с очень похожим на Савельева мальчиком. А рядом с ней висел снимок этого повзрослевшего мальчика уже в солдатской форме, и, если бы фотография не была цветной, можно было бы подумать, что на ней и есть сам Николай Степанович, потому что глаза у парня были тоже разного цвета: правый – голубой, а левый – карий.