— Ну что застыли? — Я, обернувшись, посмотрел на слуг, которые всем своим видом демонстрировали отсутствие интереса к нашей беседе с Антониной. Выходило у них, прямо, скажем, хреновенько. — Займитесь, что ли делом. А то ходите за мной след в след. Так можно и несварение получить. Куда не гляну — то один, то второй, а то и сразу оба.
Высказавшись, я направился к дому. Хозяйка уже скрылась за дверью и мне, если честно, вдруг подумалось, а не пригласить ли ее этим вечером на просмотр звезд. Ночь, тихий ветерок, бутылочка вина… Однако, с романтичными планами пришлось притормозить.
Сначала был ужин. В отличие от полуденного обеда, он оказался лёгким и изысканным. На белоснежной скатерти не обнаружилось жирного гуся или многослойной кулебяки. Вместо этого на фарфоровых тарелках подали запечённых до золотистой корочки перепелов, а стол украшали разнообразные закуски: тарелочка с солёными рыжиками, мочёные яблоки, вазочка с густым мёдом. В центре стола уже пыхтел, готовясь к чаепитию, пузатый самовар. Несомненно, в еде здесь знают толк.
Атмосфера была скорее интимной, чем праздничной, и это располагало к неспешной беседе, которую я планировал завершить тем самым приглашением на прогулку.
— Вы очень изменились, Пётр Алексеевич, — заметила Антонина, с лёгкой насмешкой наблюдая, с каким аппетитом я ем. — Прежний вы и от перепелов бы отказались, сказав, что предпочитаете дичи «что-нибудь более утончённое из французской кухни».
— Скажем так, — ответил я, расправившись с птицей и намазывая мёд на румяную ватрушку, — Решил, жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от… простых удовольствий. Они зачастую самые искренние. Как вы относитесь к искренности, душа моя?
Наши взгляды встретились, и в её глазах я снова увидел тот самый интерес, который свойственен увлеченной женщине. Отлично. Кажется, моя харизма работает без перебоя. Пожалуй, флирт с красивой женщиной мне не помешает.
Однако ужин оказал на мой организм совсем не то действие, которого хотелось бы. Я вдруг почувствовал сытую, довольную усталость. Очень захотелось добраться до кровати и проспать часов двенадцать.
Моё тело гудело от напряжения, а мозг был переполнен впечатлениями. Победа, новая репутация, интригующая вдова, сведения о Платове…
Я уже представлял себе мягкую перину и сладкое забытьё, решив перенести романтично-эротичную историю на завтра, как события изменили свое направление.
Именно в этот момент в комнату вошёл Захар. Вид у него был суровый и непреклонный. Я сразу заподозрил какую-то гадость.
— Барин, Пётр Алексеевич, пора, — произнёс слуга тоном, не терпящим возражений.
— Куда пора? — я лениво откинулся на спинку стула. — Если спать, так уже иду. День выдался, знаешь ли… насыщенный.
Захар посмотрел на меня так, будто я ляпнул несусветную глупость.
— Как это «спать»? А Грома и Вьюна кто обихаживать будет? Петр Алексеевич, вы же до сегодняшнего дня всех вокруг поучениями мучали. Мол, как правильно да как положено. А сейчас сами отступаете.
— Грома? — не понял я, пытаясь сообразить, что вкладывает Захар в слово «обихаживать». А то мне как-то волнительно.
— Коня вашего, батюшка, Громом кличут. Аль и это из головы вон? — в голосе старика послышались настороженные интонации. Чёрт… За его дуростью и нытьём иной раз скрывается зоркий глаз.— По уставу гусарской службы гусар за своим боевым конём самолично следит. Чистит, кормит, холит и лелеет. Конь для гусара — половина чести. Это ведь не пехота, где можно всё на денщика свалить. Сами прошлого дня все это гусарам вычитывали.
Я уставился на него в полном недоумении. Мой мозг отказывался верить в услышанное. Я, Олег Лайфхакер, блогер-миллионник, победитель поэтического баттла, должен сейчас идти в конюшню и… что? Убирать навоз? А как же расхожие байки о гусарской веселой жизни? Женщины, вино, карточные игры? Среди всего этого конское дерьмо не фигурирует.
— Захар, ты в своём уме? — возмутился я. — У меня есть вы с Прошкой. Зачем я пойду в конюшню? Это не графское дело!
— Это дело гусарское. — Упрямо повторил Захар. — И ваша первая обязанность. Негоже офицеру от долга отлынивать. Прошка вам поможет, покажет, что к чему, раз вы запамятовали. Но сделать вы всё должны сами, вы же такой лошадник. Идёмте, батюшка, не позорьте седины отца вашего. И без того отличились так отличились.
Стало понятно, споры ничего не дадут. Взгляд у Захара был такой, что им можно рубить гвозди. Настырный дед…
Тяжело вздохнув и мысленно проклиная гусарский устав, Наполеона и всю историю XIX века, я поплёлся за ним.
Конюшня оказалась не просто сараем как мне, наверное от неожиданности, померещилось утром, а длинным, просторным помещением, где в свете нескольких фонарей кипела жизнь.
На вечерние процедуры явлся не только я. Вдоль прохода стояли ещё несколько офицеров, в расстёгнутых мундирах или просторных рубахах, и без всякой спеси, с деловитым видом чистили своих коней. Конюшню наполняли их негромкие разговоры, фырканье лошадей, запах сена, кожи и конского пота. Это была обыденная, рутинная работа, и только для меня она выглядела как изощрённая пытка.
Захар подвёл мою графскую персону не к одному, а к двум стойлам, расположенным рядом.
— Вот, батюшка, ваше хозяйство, — проворчал он.
Вот тоже какой-то непостоянный тип этот Захар. То ему не нравится, что барин слишком умничает, то не устраивает, что барин отдохнуть хочет. Стоит тут, кислой рожей крутит.
В первом стойле находился уже знакомый мне конь.Огромный, угольно-чёрный жеребец с белой звёздочкой на лбу. Надо признать, это был чистой воды аристократ: сухие, точёные ноги, мощная грудь, умные, чуть диковатые глаза. Конь для парадов и для боя — живое оружие. Он посмотрел на меня свысока, будто оценивая, и тихо фыркнул. Во взгляде читалось явное сомнение: «И это мой хозяин?»
Рядом с ним с ноги на ногу переминалась его полная противоположность. Второй конь, Вьюн, был заводным, то есть запасным. Это мне пояснил Захар. Причем пояснил сам, не дожидаясь вопросов с моей стороны.
Вьюн оказался пониже ростом, шире в кости, не такой изящный, но чувствовалась в нём неутомимая сила. Масть у него была гнедая, а глаза — маленькие и хитрющие. Чистый бес в конском обличае. Мне в какой-то момент показалось, он сейчас подмигнет и человеческим голосом спросит:«Не желаете ли продать душу, сударь?»
А общем, если Гром был генералом, то Вьюн — опытным и ушлым интендантом. Не успел я подойти, как он тут же ткнулся мне в ладонь бархатными губами, явно выпрашивая угощение.
— Ну, с Богом, — вздохнул Захар, вручая мне скребницу. — Начинайте с Грома, он главный. А Вьюн потерпит, он парень простой.
Я с тоской посмотрел на два конских крупа. Работы было вдвое больше, чем предполагалось. Это, наверное, бонус такой, за успех. Хотел быть круче остальных? Держи две огромные лошадиные задницы.
— Эй, граф! — донеслось от соседнего стойла. Со мной заговорил тот самый рыжеусый гусар, что не так давно видел у колодца вместе с Орловым. Он с лёгкостью орудовал щёткой, и его конь стоял смирно, явно наслаждаясь процессом. — Вы его покрепче трите! Он не барышня, не растает!
Я попробовал последовать совету, но стоило мне посильнее нажать на скребницу, как Гром недовольно мотнул головой и переступил с ноги на ногу, едва не отдавив мне ногу. Я отскочил, пока моя новообретенная жизнь не закончилась под копытами коня. Это было бы очень тупо.
'Спокойно, Олег, перед тобой просто большая корова с гривой, — убеждал я себя, чувствуя, как по спине течёт пот.
Скажу честно, попытки аутотренинга не особо помогали. И вообще… В Москве у меня клининг раз в неделю приходил, а тут я сам как клининг… для лошади весом в полтонны.
Естественно, чтоб не привлекать внимания, страдать приходилось молча. Спина начала отваливаться, а мозг в панике прикидывал, на какой конкретно лошади я отдам концы. Ладони горели, руки ныли, в голове крутились слова матерные и неприличные.
Почему-то в фильмах и книгах этого не показывали. Там жизнь гусар выглядела веселой, задорной, увлекательной.
Другие офицеры переговаривались, смеялись над своими же шутками.
— … а он ему и говорит, мол, твоя Амалия так же горяча, как ствол пистоля после выстрела! — доносился до меня обрывок разговора. — Так Ржевский за это его на дуэль вызвал!
Я, в отличие от сослуживцев, которые успевали и дело делать и шутки шутить, молча ковырял копытный крючок, пытаясь вычистить грязь из-под подковы Грома, и думал о том, что тоже готов вызвать на дуэль. Захара. Мог бы, сволочь упрямая, Прошку отправить по-тихому и все. В конце концов, я считаюсь товарищем чудаковатым. Вряд ли кто-нибудь удивился бы новой странности.
— Слуга, блин… — Тихо бубнил я себе пол нос, искоса поглядывая в сторону деда, который отирался неподалеку.
Он будто контролировал меня, чтоб не дай бог я не профилонил.
Вообще, конечно, отношения у графского сына со слугой несколько загадочные. То есть, с одной стороны Захар каждые пять минут едва ли не лбом о пол бьётся, образно выражаясь. А с другой — может позволить себе барина поучать.
Еще, как назло, Гром, чувствуя мою неуверенность, вёл себя отвратительно: то дёрнет ногой, то попытается укусить за плечо. Он определённо тестировал меня, и есть ощущение, я этот тест с треском проваливал. Возможно, лошадь, в отличие от людей, полагалась не на внешнюю оболочку, а интуитивно чувствовала — царь-то ненастоящий! Ну или граф, ладно.
Вьюн, в отличие от него, стоял смирно. Однако спокойствие этой хитромудрой лошади было корыстным. Каждые полминуты он тыкался носом в мои карманы, и его наглючие глазки будто говорили: «Давай сахар, и я, так и быть, постою спокойно. Нет сахара — нет спокойствия».
Спустя бесконечно долго тянувшее время, я, наконец, закончил. Потный, грязный и совершенно измотанный, прислонился к стене, глядя на двух чистых и сытых коней. В этот момент я ненавидел гусарский устав больше, чем налоговую инспекцию.